90 лет назад завершилась первая мировая война, которую большевики предлагали закончить заключением мира "без аннексий и контрибуций". Однако и аннексии, и контрибуции стали чуть ли не краеугольными камнями Версальского мира. Принято считать, что военная добыча обогащает победоносных генералов и вообще граждан держав-победительниц. На деле же территориальные приобретения и репарации выгодны прежде всего бюрократам и тем бизнесменам, которые дают взятки чиновникам.
Стража на Рейне
Аннексии, то есть присоединение чужих земель к территории державы-победительницы, а также контрибуции, то есть выкуп, который побежденный отдает победителю, дабы избежать еще больших жертв, всегда были главной целью любого завоевателя. В феодальную эпоху удачная аннексия обычно сопровождалась раздачей земель верным вассалам, так что больше всех в территориальных приобретениях были заинтересованы землевладельцы. С развитием промышленности о новых территориях все чаще стали задумываться предприниматели, которым были нужны энергоресурсы и сырье. Теперь аннексии сопровождались не только земельными пожалованиями, но и раздачей выгодных концессий. И все же больше всех от аннексий и контрибуций обычно выигрывали не помещики и капиталисты, а крупные государственные чиновники или же предприниматели, тесно сотрудничавшие с властями.
Индустриальная эпоха в Европе началась с грандиозного военного конфликта, вызванного Французской революцией, а где война, там и завоевания. Французская республика начала с того, что завоевала Рейнскую область, которая до того принадлежала различным германским государствам, причем аннексия этой территории была поначалу горячо поддержана местным населением. Очевидец французского вторжения поэт Гете говорил, что "французы пришли, но казалось, принесли одну дружбу... Французы вскоре овладели умами мужчин ввиду доблести и пылкости их предприятия, а затем и сердцами женщин". Немцы встречали революционные армии цветами, гарнизоны сдавались без единого выстрела, а городские власти буквально умоляли включить их земли во владения республики. Одна из местных общин, например, послала в Париж петицию, в которой говорилось о желании разделить с Францией "ее великие судьбы", дабы "жить в единении, руководясь принципами свободы и равенства". Первым эту петицию подписал крупный саарбрюккенский предприниматель Иоганн Рохлинг, владевший несколькими металлургическими заводами на левом берегу Рейна. Энтузиазм Рохлинга имел вполне прагматический характер. Дело было в том, что богатый Саарский угольный бассейн активно разрабатывался с 1770-х годов, и к концу XVIII века в Саарской области насчитывалось уже 22 шахты. Одна из этих шахт принадлежала Рохлингу и питала углем его заводы, а 13 шахт были собственностью принца Нассауского. Принц шахтами, конечно же, не управлял, а сдавал их в аренду еврейскому купцу Захарию Серфу, который ежегодно выплачивал за них владельцу 100 тыс. ливров.
Рохлинг надеялся, что с изгнанием пруссаков шахты поменяют своих владельцев и, быть может, именно он сможет занять место Серфа. И он почти не ошибся: после аннексии шахты, принадлежавшие принцу, были конфискованы во французскую казну. Однако новым откупщиком стал не Рохлинг, а французский предприниматель Экер, который имел надежные связи в Париже. Более того, Экер выплачивал французскому правительству меньше денег, чем Серф — принцу, а также имел монопольное право открывать новые шахты в регионе, что сдерживало развитие местной индустрии. В 1805 году префект Саара жаловался в Париж, что "добыча угля в Саарбрюккенском округе огромна, но доход в 71 000 франков, которые арендаторы вносят в казну, намного ниже стоимости упомянутых копей. Если бы не монополия, являющаяся следствием арендных условий и препятствующая открытию новых копей, можно было бы довести разработку до очень высокой степени прибыльности". На этом разочарования рейнландцев не закончились. В 1793 году, когда по всей Франции царил террор, на аннексированные рейнские земли явились многочисленные французские чиновники, которые создали для местных жителей немало проблем. Французский историк ХIХ века Анжеран писал о тех временах: "Конвент послал в эти местности официальными представителями настоящих бандитов, которые под предлогом реквизиций организовали грабежи, "эвакуировали ценности", произвели революцию в области фиска, отнимая звонкую монету у богатых, расплачиваясь с ними ассигнациями".
За годы революционных и наполеоновских войн контрибуции, взимавшиеся с захваченных городов и капитулировавших стран, стали повседневным явлением, а государственные границы перекраивались почти ежегодно. С 1795 по 1808 год во французскую казну поступило контрибуций на общую сумму 535 млн франков, из которых 210 млн выплатила Голландия, а 120 млн — Пруссия. После падения империи Наполеона в 1815 году европейские границы снова перекроили, причем Франция лишилась всех своих завоеваний, включая Рейнскую область, и выплатила 700 млн франков контрибуции. После этого в Европе долгое время царил мир, а государства сохраняли свою территориальную целостность. Но на других континентах мира не было, государства и провинции время от времени меняли своих хозяев.
В Новом Свете войны следовали одна за одной, и нередко они кончались территориальным переделом. Так, во время американо-мексиканской войны 1846-1848 годов США захватили почти половину территории Мексики. Однако аннексии далеко не всегда были следствием войны, поскольку некоторые политики и чиновники делали на территориальных поглощениях хорошие деньги. Президент Доминиканской Республики Буэнавентура Баес несколько раз пытался продать свою родину и внакладе не оставался. В 1846 году он попытался призвать французов, дабы они превратили республику в свой протекторат. Французы отказали, но Баес не успокоился и в 1849 году предложил свою страну Соединенным Штатам. Получив отказ и там, он обратился к Испании, но был свергнут, бежал в Мадрид и несколько лет безбедно жил на деньги, предоставленные испанской короной. Наконец, став вновь президентом в 1868 году, Баес опять попытался договориться с США, и на сей раз у него все почти получилось.
Интересы США в Доминиканской Республике в те годы представляли генерал Вильям Казно и его кузен полковник Джозеф Фейбенс, которые имели в этой стране собственные коммерческие интересы. В 1862 году Казно и Фейбенс открыли Американскую Вест-Индскую компанию, которая занималась тем, что скупала табачные плантации, лесопилки, шахты и прочие национальные богатства республики. К ним-то и обратился Баес с идеей об аннексии Доминиканской Республики Северо-Американскими Соединенными Штатами. Казно и Фейбенс поняли, что в случае аннексии цена их собственности на острове быстро возрастет, и принялись лоббировать проект Баеса в Вашингтоне. Делалось это не самым честным путем. Фейбенс, например, представил президенту Гранту доклад о состоянии дел в республике, согласно которому доминиканский внешний долг не превышал $600 тыс., хотя на самом деле он был больше в несколько раз. В свою очередь, Баес развернул пропагандистскую кампанию с целью убедить островитян в том, что аннексия — это благо. Он, в частности, утверждал, что США — это союз нескольких независимых республик, в каждой из них люди говорят на своем языке, исповедуют свою религию и имеют свои законы. Благодаря Баесу Казно и Фейбенс приобретали все новые концессии, а сам Баес, пока шли переговоры, получал американские кредиты, по которым и не думал расплачиваться, ведь впереди ждала аннексия. Себя президент, конечно же, не обижал. Так, выпросив кредит в размере $50 тыс., он сообщил подданным, что получил $38 тыс. В итоге в 1870 году договор об аннексии Доминиканской Республики Соединенными Штатами был подписан. Сенат США, правда, его так и не ратифицировал, поскольку истинная сумма государственного долга республики была наконец установлена, а кроме того, американцы не были готовы предоставить гражданство такому множеству "цветных". Аннексия не состоялась, но Баес, Казно и Фейбенс все же неплохо заработали на этой истории.
"Отнимают патенты на продажу пива"
Тем временем в Европе стремительно шел процесс создания новых национальных государств. В 1860 году Сардиния объединила Италию, а в 1871 году Пруссия создала единую Германскую империю. В ту эпоху многие европейцы смотрели на завоевания как на способ распространения высокой национальной культуры. Так, пруссаки, отобрав у Франции области, где население изъяснялось по-немецки, говорили о распространении германского образа жизни на "блудных сыновей" Германии, а австрийцы, захватив Боснию и Герцеговину, утверждали, что явились спасти балканские народы от варварства. Но что бы ни говорили идеологи, от аннексий по-прежнему выигрывали в основном бюрократы.
Объединенная Германия возникла в результате победоносной франко-прусской войны. По условиям мирного договора Германия получила и аннексии, и контрибуции. Немцы начали взимать контрибуции еще во время войны. Когда жители одного из городков на севере Франции разрушили мост перед наступающими пруссаками, те взыскали с населения округи 10 млн франков, а с Руана немцы взяли 6,2 млн франков. По итогам войны Германия получила с французов 49 млн франков в виде налогов, собранных на оккупированных территориях, 227 млн франков в виде реквизиций и около 40 млн — в качестве различных чрезвычайных поборов. Кроме того, Германии отошли богатые углем Эльзас и Лотарингия.
Деньги, поступившие в казну новорожденной империи, позволили организовать доступный кредит, что вызвало бум в германской экономике. Что же касается Эльзаса и Лотарингии, тут в выигрыше оказались в основном чиновники. Хотя край был чрезвычайно богат углем, Бисмарк и его соратники думали не столько о развитии местной промышленности, сколько о том, чтобы с помощью Эльзаса и Лотарингии упрочить союз между германскими землями. Бывшие независимые монархии вроде Баварии и Саксонии, объединившиеся под скипетром прусского короля, сохраняли довольно широкую автономию, но Эльзас и Лотарингия, при том что большая часть их населения говорила по-немецки, никакого самоуправления не получили. Обе провинции были объявлены совместной собственностью всех государств, вошедших в состав империи. В законе об их статусе говорилось, что "они суть внешняя связь единства Германской империи, которая, быть может, позже должна будет их защищать всеми своими объединенными силами". Чтобы "внешняя связь" была крепче, Бисмарк распределил местные угольные шахты между правительствами германских земель: часть досталась Пруссии, часть — Баварии и т. п. Но развитие эльзасских шахт искусственно тормозилось, дабы не создавать конкуренции для угольных предприятий Вестфалии и Силезии. К тому же власти старались сдерживать развитие местной промышленности, чтобы профранцузски настроенные эльзасцы и лотарингцы не стали уж слишком богатыми. В конце XIX века русский профессор Кравченко утверждал, что предприниматели Эльзаса и Лотарингии "постоянно и систематически встречают отказы со стороны немецких властей на различные свои домогательства, в частности, на столь, казалось бы, законнейшие ходатайства, как просьба об организации для них нужных им железнодорожных веток и водных путей".
Зато для прусского чиновничества служба в Эльзас-Лотарингии могла стать трамплином к административным высотам. Именно так случилось с Альбертом фон Майбахом, который был начальником Ганноверских железнодорожных линий, а после 1871 года стал управлять железными дорогами завоеванных провинций. В ту пору железные дороги имперского подчинения находились только в Эльзас-Лотарингии, но Бисмарк хотел подчинить Берлину все железные дороги Германии. Поэтому Майбаху было поручено начать скупку железных дорог по всей стране. С этой задачей он превосходно справился, став через несколько лет начальником всей железнодорожной системы Германской империи.
Если германские чиновники были более или менее честны, то их австро-венгерские коллеги отличались недюжинной вороватостью. Поэтому, когда в 1878 году габсбургская монархия оккупировала Боснию и Герцеговину, эти балканские территории быстро превратились в источник обогащения австро-венгерских государственных служащих. Формально Босния и Герцеговина оставались провинциями Османской империи, однако по условиям Берлинского договора, заключенного великими державами после того, как Россия разгромила турок, австрийцы получили право оккупировать обе территории "для наведения порядка". И они его там навели. Об экономической политике оккупационных властей рассказывал чешский публицист Иосиф Голечек, побывавший в Боснии и Герцеговине в конце XIX века:
"Построили в Сараеве на акциях пивоварню... Главным акционером пивоварни состоит госп. Каллай (тогдашний глава оккупационной администрации Боснии и Герцеговины.— "Деньги"). Это общество из своих видов не продает акций православным сербам; но вместе с тем боснийские уряды (чиновники.— "Деньги") отнимают у них патенты на продажу пива и передают их особам из своего лагеря. Мне сообщено, что пивоварня имеет в запасе 84 патента, явившиеся таким образом. На подобных же основаниях сооружен в Сараеве и акционерный лиговар (спиртный завод). Достаточно известна в Боснии также чужая фирма Morpurgo a Parente, которой боснийское правительство отдало на срубку прекрасные босно-герцеговинские леса... В Узоре возник сахарный завод. Кто владетель его — это большой секрет, так что даже бухгалтерское чиновничество не знает о том ничего определенного, оно знает только, что капитал должен приносить 10%, что правительство поручилось за эту прибыль и что капитал на постройку завода и на первое обзаведение дан самим правительством".
В то же время рядовые австро-венгерские предприниматели, не связанные с Каллаем и местной администрацией, не могли рассчитывать на успех. Голечек сообщал: "Домашний средний капитал действительно убил малый чужой капитал, прибывший сюда за счастьем вслед за оккупациею. Приходящему в оккупированные земли с целью представлять собою посланника мировой цивилизации, устроить немецкие фирмы и тем приобретать для себя протекцию оккупантов нет успеха".
Оккупация Боснии и Герцеговины длилась до 1908 года, когда Австро-Венгрия официально аннексировала обе провинции, согласовав этот вопрос с Россией. Последовал грандиозный международный скандал, который едва не закончился общеевропейской войной, но дипломатам тогда удалось договориться, и Европа получила еще несколько лет мира.
"Государства на сезон"
Первая мировая война велась за аннексии и контрибуции, так что, когда большевики предложили замириться без того и другого, воюющая Европа их проигнорировала. Как известно, победители потребовали от Германии возместить весь ущерб, нанесенный их странам в ходе войны, чего, пожалуй, не могла бы сделать ни одна экономика мира. С Германии было взыскано 371 тыс. голов скота, включая 140 тыс. дойных коров, 5 тыс. паровозов, 290 млн т угля и т. п. К тому же Германия должна была выплатить 132 млрд золотых марок в течение 66 лет, а вдобавок она лишалась 67,6 тыс. кв. км территории, на которых проживали 5,5 млн человек. Бывшая кайзеровская империя лишалась угольных копей Саарского бассейна, а сама Саарская область временно переходила под управление Лиги Наций. Страны Антанты надеялись сделать аннексии и контрибуции двигателем своего экономического подъема и были в этом не одиноки. Поскольку промышленность Европы в те годы переживала глубокий упадок, аннексии многим казались лучшим способом увеличить ВВП.
Однако аннексии не очень-то помогали выбраться из экономического кризиса. Так, Польша убедила Англию и Францию передать ей часть немецкой Силезии, в которой оказалось 95% запасов всего силезского угля и значительные залежи цинка, а Франция и Бельгия в 1923 году оккупировали долину Рура — крупнейший промышленный район Германии. Но эти меры не смогли защитить их от экономических неурядиц. Оккупация Рура привела к знаменитой германской гиперинфляции, после которой выплата репараций стала практически невозможной, а польская экономика продолжала стагнировать даже через десять лет после захвата силезских рудников.
Более того, аннексии порождали взаимные территориальные претензии, которые впоследствии мешали налаживанию нормальных отношений между странами. В первые послевоенные годы Центральную и Восточную Европу охватила волна аннексий, которые не предусматривал ни один пункт Версальского договора. Польша, например, напав в 1919 году на Советскую Россию, смогла присоединить часть украинских и белорусских территорий, а также часть Литвы с городом Вильнюсом. Чуть позднее, когда польские войска пытались остановить Красную армию, наступавшую на Варшаву, Чехословакия под угрозой применения силы заставила Польшу отказаться от притязаний на часть Тешинской Силезии. Эту территорию поделили таким образом, что аграрные районы достались Польше, а индустриальные — Чехословакии. Поделили даже город Тешин — исторические районы стали называться Цешином и достались Польше, а промышленный пригород стал Чешским Тешином, и над ним взвился чехословацкий флаг. Все бы ничего, но с тех пор в городе перестал ходить трамвай, поскольку поперек трамвайных путей теперь располагались сразу две таможни. Хотя соглашение и было достигнуто, оба молодых государства продолжали претендовать на территории друг друга. Отец польской независимости Пилсудский называл Чехословакию "искусственным порождением Версальского мира", а отец чехословацкой независимости Бенеш считал Польшу "государством на сезон". Обе страны так и оставались на ножах, пока нацистская Германия не разделалась с ними поодиночке.
В начале 1930-х годов страны, которые больше всех пострадали от Версальского договора и последующей волны аннексий, окрепли и сами перешли к активной экспансии. Нацисты пришли к власти в Германии под лозунгами национального реванша и под знаменем пангерманизма — доктрины, которая требовала объединения всех этнических немцев в одном государстве. И то и другое означало курс на территориальные захваты, и с приходом к власти Гитлера аннексии стали следовать одна за другой. Однако выигрывали от этого прежде всего чиновники. Так, после аншлюса Австрии австрийский концерн Alpine Montan, объединявший рудные разработки в Штирии и металлургические заводы, был передан во владение государственной корпорации Hermann Goering Werke, которым бесконтрольно распоряжался Герман Геринг, занимавший сразу несколько высоких государственных постов. Геринг руководил правительством Пруссии и ее полицией, занимал должности главного имперского егеря и главного лесничего, а самое главное — должность уполномоченного по четырехлетнему плану, то есть стоял во главе всего экономического планирования и управлял госсектором немецкой экономики. В общем, Геринг был крупнейшим бюрократом рейха, извлекал из территориальной экспансии наибольший доход и благодаря этому буквально купался в роскоши. После захвата Чехии Геринг наложил руку и на заводы Skoda. С началом второй мировой войны аппетиты Геринга только выросли, он продолжал захватывать предприятия на оккупированных территориях, например машиностроительный завод в Днепродзержинске. Более мелкими операциями рейхсмаршал тоже не брезговал. Министр вооружений рейха Шпеер сообщает в своих мемуарах о беседе с генерал-фельдмаршалом авиации Мильхом, который рассказал о том, как Геринг занимался бизнесом:
"Мы с Мильхом углубились в вопрос, откуда бы могли взяться средства для всей этой роскоши. Незадолго до этого на имя Мильха прибыл вагон с товарами с итальянского черного рынка, присланный старым приятелем Геринга, знаменитым авиатором первой мировой войны Лерцером. Предполагалось, что содержимое — дамские чулки, мыло различных сортов и другие редкие вещи — он, Мильх, продаст на черном рынке. Была приложена и табличка с ценами, видимо, для поддержания единого уровня цен черного рынка в масштабах всего рейха и даже с подсчетом общей прибыли, которую Мильх мог бы получить. Мильх приказал распределить товары среди сотрудников своего министерства. Чуть позже до него дошли сведения, что несколько вагонов с такими же товарами были проданы для обогащения Геринга. А еще чуть позже начальник интендантской службы имперского министерства воздушных сообщений Плагеман, который и провернул для Геринга все эти гешефты, был выведен из подчинения Мильха и переподчинен непосредственно рейхсмаршалу".
Пример высших чиновников рейха оказался заразительным. Деньги на оккупированных территориях стремились делать все, от гауляйтеров до рядовых, и хваленая дисциплина германского солдата ничуть не мешала бизнесу. Так, капрал вермахта Хюмме зарабатывал в оккупированных Афинах тем, что представлялся офицером гестапо и собирал штрафы с запуганных жителей греческой столицы. Он и его банда, состоявшая из солдат вермахта, проводили обыски в квартирах, изымали мыло, чулки, сигареты, ценности, чтобы потом подобно Герингу сбыть их на черном рынке. Хюмме попался при попытке продать украденные шины от немецкого военного грузовика и был расстрелян. Но он был далеко не единственным, кто занимался оккупационным бизнесом. Унтер-офицер Герберт Печински, тоже служивший в Греции, во время зачисток захватывал заложников и выпускал их в обмен на оливковое масло, которое затем шло на продажу, а его сослуживцы подрабатывали тем, что ставили мины, а потом снимали их по просьбе местных жителей, принимая от них за это соответствующее вознаграждение.
Уголь и сталь
После войны карту Европы снова перекроили, а на Германию снова наложили репарации. Но некоторым странам этого было недостаточно. Франция, как и до войны, надеялась упрочить свое экономическое положение путем захвата немецких промышленных регионов. И снова главными сторонниками территориальных захватов оказались бюрократы. Однако на сей раз некоторые европейские чиновники оказались более дальновидными, чем в 1918 году.
Автором плана дальнейшего расчленения Германии был французский чиновник Жан Монне, который ныне почитается как один из основоположников европейского единства. Монне начинал свою карьеру как торговый агент в фирме своего отца, который торговал коньяком. В начале первой мировой войны, когда ему было всего 26 лет, Жан Монне предложил французскому правительству план, который был немедленно принят на вооружение. Монне предложил координировать снабжение войск с английскими союзниками, что значительно повысило боеспособность англо-французских армий. С тех пор Монне стал считаться признанным авторитетом в области международного экономического сотрудничества.
После второй мировой войны Монне представил план, который должен был помочь восстановить французскую экономику и навсегда ослабить экономику Германии. План Монне предусматривал отделение от Германии Саарской области и Рура. Обе эти территории должны были стать номинально независимыми государствами под международным управлением. Угольные богатства обоих регионов должны были поступить в полное распоряжение Франции. Тем самым Франция решила бы проблему дефицита угля, а также нанесла бы тяжелый удар по германским конкурентам. Монне надеялся, что с германским углем французская промышленность будет производить 15 млн т стали в год и выйдет по этому показателю на первое место в Европе.
План начали претворять в жизнь, причем бюрократы вновь оказались в наибольшем выигрыше. Для управления немецкой собственность был создан комиссариат планирования, который возглавил Жан Монне, и аппарат этого учреждения стал стремительно расти. Однако план Монне был реализован лишь частично. Отторгнуть Рур не удалось, поскольку англичане и американцы резко воспротивились дальнейшему расчленению Германии. И тогда Монне понял, что отказ от аннексий может оказаться выгоднее любых территориальных приобретений. Он и раньше считал, что "в Европе не будет мира, если государства будут восстанавливаться на принципах национального суверенитета... Страны Европы слишком малы, чтобы гарантировать их народам процветание и социальное развитие. Страны Европы должны образовать федерацию". Жан Монне был трезвым, прагматичным и дальновидным человеком. Он вовремя понял, что Франция не сможет получить всех необходимых ей ресурсов, если будет пытаться ограбить соседнюю страну. И Монне начал работать над тем, чтобы Франция могла покупать германский уголь на выгодных условиях. Наладить взаимовыгодный обмен было не так уж трудно, поскольку у Франции были богатые запасы железной руды, которую можно было менять на уголь. Именно Монне стал инициатором создания Европейского объединения угля и стали, возникшего в 1951 году и ставшего прообразом будущей единой Европы. При этом Рур сыграл роль разменной монеты. Французы отказались от своих притязаний на эту область, а немцы согласились войти в объединение угля и стали.
На этом, правда, история с аннексиями не кончилась. Саарская область все-таки была отторгнута от Германии и провозглашена французским протекторатом, а угольные шахты вновь перешли во владение Франции. ФРГ смогла вернуть политический контроль над областью только в 1957 году, затратив немалые суммы для того, чтобы убедить саарцев проголосовать на референдуме в пользу воссоединения с федеративной республикой. И после этого на западе Старого Света границы никто больше не перекраивал.