За €36 тыс. десятилетнего мальчика с врожденным пороком сердца прооперируют в Берлинском кардиоцентре. Российские врачи, назвав порок Антона Дмитриева неоперабельным, признают, что помочь ему не могут. А ему срочно нужна помощь. Антон слаб, недобирает в весе, физическом развитии, и ему сейчас не то что лазать по деревьям или кататься на велосипеде, уже и ходить трудно. Но если собрать деньги, если сделать операцию, Антон вполне может стать самым счастливым мальчиком на свете.
В Пскове дождь, но Антон со своей мамой Инессой выходят встречать меня на улицу. Они живут почти на окраине, все дома здесь одинаковые, и подъезды одинаковые, чужаку недолго и заблудиться. Антон учится на дому, через два часа к нему должна прийти учительница, и взаперти придется сидеть долго. Поэтому мы решаем хоть и под дождем, но подышать воздухом.
Антон хмур. Медленно под детским зонтом он шагает впереди. А за ним — мы с Инессой. Мальчик косолапит, шагает неуверенно и вообще неважно выглядит. Это бессмысленное хождение в сырости не очень-то ему приятно. И еще через каждые двадцать метров передышки. От самой маленькой нагрузки у Антона синеет под носом и вокруг губ. Он стоит и смотрит в лужу. С мамой и со мной почти не разговаривает.
Еще в роддоме у Антона нашли врожденный порок сердца. Шесть первых недель жизни он провел в реанимации, а в три месяца родители обратились к кардиологам Санкт-Петербурга. После зондирования диагноз был уточнен: тетрада Фалло плюс атрезия (отсутствие) легочной артерии. Это значит, что в крови Антона катастрофически не хватает кислорода. Отсюда и синюшная кожа, и слабость, и апатия.
Инессе сказали, что подобные операции в Петербурге не проводятся. Когда Антону исполнилось семь лет, ему сделали повторное зондирование и приговорили: "порок неоперабельный".
Войдя в квартиру, Антон сразу оживает. Комната, в которой он живет со своими родителями,— настоящий сад. Цветы и декоративные деревья на пианино, на подоконнике, на шкафах. Роза, мирт, пальма, фикус, пацифил, лилия.
— Видите,— подсаживается ко мне Антон,— это роза. Она колючая. Мы с мамой вырастили ее вот из такого росточка.
Антон сдвигает большой и указательный палец на расстояние сантиметра и подносит кулачок к носу, чтобы точнее выверить расстояние.
— Это правда,— подхватывает Инесса,— я с работы отросток принесла, и мы вместе за розочкой ухаживали.
Летом, когда жарко, Антон прячет горшки с цветами и деревьями в комнату, а вечером выносит на балкон подышать. Опрыскивает их водой, чтобы они не мучались от жажды. И не пропускает ни одной поливки. Следит за режимом питания растений по часам.
В 2004 году Дмитриевы повезли Антона в Москву. И снова зондирование, подтверждение диагноза и заключение: "пока неоперабельный". В прошлом году тот же ответ, что в Питере: "порок неоперабельный". Наблюдающий Антона псковский кардиолог не советует ездить даже в санаторий. "Вам это ни к чему",— говорит она Инессе. Когда Инесса впервые услышала это заключение, она поняла: надо искать спасение самой.
Антон ходит по комнате от одного цветка к другому и опрыскивает их пульверизатором. Во всех горшочках, больших и маленьких, глиняных и пластмассовых, округлых и квадратных, в земле лежат ракушки.
— Зачем они? — спрашиваю я Антона.
— Цветы от них лучше растут,— уверенно говорит мальчик.— Вот у вас есть цветы?
— Ну да, кактус,— улыбаюсь я.
Антон достает из-под стола большой мешок с ракушками.
— Возьмите,— говорит он мне,— для вашего кактуса. Он цвести будет.
Мой кактус не цвел за три года ни разу. И я понятия не имею, что нужно делать для того, чтобы с ним такое случилось. Но почему-то сейчас я точно знаю, что поможет именно эта ракушка-завитушка, и бережно прячу ее в карман.
В интернете Инесса Дмитриева нашла информацию о кардиоцентре в Берлине. Отправив туда документы, результаты зондирования и ангиографии, она получила положительный ответ: "приезжайте, обследуем и прооперируем". Берлинский кардиолог Станислав Овруцкий сказал ей, что после лечения в Германии мальчик заживет обычной жизнью и будет учиться вместе со сверстниками.
Со сверстниками Антон общался только в детском саду и дружил в основном со сверстницами. На его любимой фотографии, которую он сам поставил в рамке на пианино, рядом с ним две его подружки, Наташа и Даша.
— Они его опекали,— рассказывает мне Инесса.— Видели, что слабенький, и очень заботились. Игрушки приносили, фрукты.
Антон забирается на кресло, горбится. Он закрывает глаза, рука поддерживает голову, а вокруг губ уже появился синий треугольник. Это цианоз, верный признак больного сердца.
Скоро придет учительница, Антону надо отдохнуть, и Инесса уводит меня на кухню. На столе стопка тетрадей. Я открываю тетрадь, подписанную "Мир вокруг нас". На первой странице нарисованная Антоном планета Земля, а под ней лента времени.
"Сто лет — это один век",— написал Антон.
Вот пройдет лет пятьдесят, и где-то на Земле разрастется огромный сад, который вырастит Антон. Сад роз, фикусов, миртов и пацифилов. Земля в том саду будет усыпана ракушками-завитушками, а цветы и деревья будут цвести.
Совсем неплохой итог одной человеческой жизни. Если на ее сохранение у кого-нибудь найдется €36 тыс.