Вчера в Театре сатиры состоялась премьера спектакля "Поле битвы после победы принадлежит мародерам". Первое действие новой постановки Андрея Житинкина представляет собой воспроизведение известной пьесы Эдварда Радзинского "Спортивные сцены 1981 года", получившей подзаголовок "Лав стори". Второе действие — развернутое во времени продолжение — "Спортивные сцены" 1991 и 2011 годов. Главные роли исполняют Людмила Гурченко (это ее первая работа в театре за много лет), Александр Ширвиндт, Елена Яковлева, Светлана Рябова, Михаил Дорожкин, Михаил Державин.
Неожиданно оказалось, что "Спортивные сцены 1981 года" — в момент появления своего на свет на заре перестройки вызывавшие, скорее, недоумение — выглядят теперь значительно лучше. История про "Березки", мерседесы, папенькиных дочек и дедушкиных сынков, про неправедное распределение благ и сексуальную распущенность власть имущих, загранкомандировки и финансовые махинации, — утратив со временем обличительный пафос, перестала напоминать фигу, только что вытащенную из кармана, и оказалась просто ладно скроенной пьесой. Во второй половине восьмидесятых она была все-таки слишком к месту. Поэтому и тогда уже в театр шли не столько слушать разоблачения, сколько смотреть актеров: Татьяну Доронину, Татьяну Догилеву, Олега Меньшикова.
В новой версии тоже заняты звезды, и вообще говорят, что спектакль затевался по инициативе Ширвиндта, давно не игравшего премьер. Он и пригласил молодого режиссера театра им. Моссовета Андрея Житинкина — выбор не только удачный, но и вполне объяснимый. Житинкин известен в том числе и как постановщик самых эпатажных пьес — от "неизвестного" Теннесси Уильямса до небезызвестного Михаила Волохова — а без претензии на эпатаж драматургию Радзинского трудно себе представить. Хотя после откровений "Внезапно прошлым летом" реплики о "союзе гомиков имени Петра Ильича Чайковского и лесбиянок имени поэтессы Сафо" вряд ли могут шокировать публику. К счастью, эти находки драматурга для режиссера не очень важны. Натренированный на Уильямсе Житинкин помимо вкуса к скандализированию, обнаружил еще и владение приемами саспенса, что гораздо важнее, и почти все первое действие держит зрителей в напряжении. И, естественно, не обличение социального зла, абсолютно постановщика не занимающее, ведет за собой сюжет.
Перейдя из раздела злободневной публицистики в рубрику ретро, пьеса Радзинского оказалась совсем не повествованием о том, как гнусно вели себя госчиновники после 1917 года, а о том, что время неумолимо, за успехом приходит забвение и оставаться в любимчиках фортуны всю жизнь не дано никому. Герои Радзинского появляются на сцене в момент смены ролей, и зритель, узнавая черты подзабытого порядком хита восьмилетней давности, заинтригованно ждет, что еще выкинут Он и Она в своей последней битве за лидерство. Она, Михалева (Людмила Гурченко) — девушка из хорошей семьи, вышедшая за не равного ей, но влюбленного юношу — потому что тот, кого любила сама и от кого ждала ребенка, ею пренебрег. У того ведь тоже был папа, полнота жизни и блестящие перспективы. Он, Михалев (Александр Ширвиндт), из простых, но женился не по расчету, а по страстной любви, и этой же страстной любовью он на всю жизнь глубоко унижен — пока не приходит время реванша. Фон их битвы: эмблема Олимпиады, "адидасы" из сертификатного магазина, старые анекдоты — уже не раздражает. Игра актеров на удивление хороша. И даже наводит на мысль, что, вопреки концепции пьесы, звездный час может длиться долго. Именно в это Радзинскому, кажется, очень хотелось поверить. И, не заметив, что уже выиграл первую партию, он вознамерился одержать над временем окончательную победу.
Именно ради звездного возвращения на сцену с одной из своих "глобалок" — причем не про Сенеку, Сократа или жену Достоевского, а про "нашу жизнь" — он и дописывает продолжение: "Спортивные сцены 1991 года" (подзаголовок — "До чего довели страну, сволочи") и "Спортивные сцены 2011 года" ("А голые будут?). И здесь уже начинается нечто трудновообразимое. Обе части коротки (что, конечно, во благо), в обеих собран весь лексический и идейный мусор, все словесные и социальные штампы, которые упорно пытаются выдать себя за образ нового времени: от упомянутого уже объединения педерастов до "хотели как лучше, получилось как всегда". От превращения героя Ширвиндта в графа Михалева с ударением на "а" (интересно предполагал ли Радзинский этот ход уже в середине восьмидесятых и спроста ли он дал герою созвучную фамилию) до распевания девицами из группы "Эрос-Лимитед" куплетов на слова "Повести временных лет" (воспроизведенные, впрочем, с ошибками). От "кунцевских сепаратистов" и "лианозовских бандформирований" до появления отлично говорящего по-русски американского проповедника Цукермана. Обращаясь прямо к залу, последний произносит проповедь, которая хотя и стала, наверное, выстраданным Словом драматурга, но являет собой идеальное общее место и проходит мимо даже благожелательно настроенной публики, с нетерпением ожидавшей выхода последней звезды — Михаила Державина.
Между 1991-м и 2011-м разницу уловить трудно. Обе сцены написаны в жанре советской антиутопии, причем за образец взят даже не роман Войновича, а киноповесть "Невозвращенец". Но Александр Кабаков оказался гораздо расторопнее: он-то изложил сюжет с "кунцевскими сепаратистами" еще когда Радзинский писал свою "лав стори", все лавры достались ему, а последователям — лишь недоуменное пожатие плеч. Равно как и театру, взявшемуся все это на сцене воспроизвести. Если только "Сатира" не задалась более глобальной целью — ревизовать современную российскую драму. Если так, ей вполне удалось доказать, что слой так называемой "интеллектуальной драматургии" в России еще более худосочен, чем принято думать.
ЛАРИСА Ъ-ЮСИПОВА