// КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
16 сентября в Музее личных коллекций открывается выставка "Альберто Джакометти. Живопись, графика, скульптура". Работы швейцарского художника впервые показывают в России.
Одно из самых известных произведений соц-арта — это "Встреча двух скульптур" Леонида Сокова. Навстречу типовому бронзовому памятнику Ленину бодро шагает "Идущий человек" Джакометти — более наглядного и остроумного сопоставления двух политических и художественных систем (соцреализма и модернизма), кажется, не делал никто. Памятники Ленину, процитированные Соковым, кое-где у нас порой еще встречаются. А вот ретроспектива Альберто Джакометти (1901-1966) приезжает в Россию в первый раз.
Выставка не сказать чтобы очень большая: 27 скульптур, 7 картин, 20 рисунков и гравюр из двух швейцарских музеев — цюрихского Кунстхауса, где хранится коллекция Фонда Альберто Джакометти, одно из самых больших собраний художника, и из базельского Фонда Бейелер. Тем не менее это событие огромной важности. Не случайно Леонид Соков назначил Джакометти отвечать за западный модернизм в целом: вся скульптура XX века существует между двух полюсов — Генри Мур и Альберто Джакометти.
Генри Мур с его грузными фигурами, так и норовящими прилечь где-нибудь в парке, с неторопливыми плавными линиями, полновесными формами, выглаженными поверхностями камня и бронзы демонстрирует основополагающую пластическую ценность: массу. И эта массивная, крепко стоящая на земле скульптура вызывает ощущение почти средиземноморского покоя и гармонии с миром. Даже когда Мур рисовал спящих в метро людей во время бомбежек Лондона в 1941-м, они выходили у него величественными патрициями с этрусских надгробий, только укутанными одеялами вместо хитонов.
Скульптура Альберто Джакометти, напротив, массы практически лишена. На его длинные, тонкие, проволочные, словно обгоревшие в огне человеческие фигурки, куда-то упорно идущие или замершие в болезненном напряжении, со всех сторон наваливается тяжелое и, кажется, враждебное пространство. От соприкосновения с этим пространством поверхность бронзовых или гипсовых скульптур — там, где у них еще осталась хоть какая-то поверхность,— покрывается рытвинами, язвами, скукоживается, как будто с этих голов на длинных хрупких шейках живьем содрали кожу. Жан-Поль Сартр увидел в исчезающей, стремящейся к нулю пластике Джакометти воплощение экзистенциализма: одиночество, отчаяние, разлад человека с самим собой и миром. Впрочем, в этой дематериализации формы была и сугубо скульптурная философия: художник, избравший своей главной темой само пространство, мог раскрыть ее лишь вычитанием из пространства масс и объемов.
Поразительно, что это трагическое скульптурное мироощущение поселилось в человеке, жизнь и карьера которого внешне складывались вполне благополучно. Он родился в семье художников, где его раннюю страсть к искусству только поощряли, в юности месяцами пропадал в Италии, учился в Париже у самого лучшего и тонкого учителя — Антуана Бурделя. Дружил с сюрреалистами, уже к тридцати годам добился признания — им восхищались Пабло Пикассо, Сальвадор Дали, Андре Бретон и Сэмюэл Беккет, в последние годы был увенчан всеми мыслимыми лаврами, начиная с гран-при Венецианской биеннале. Всю жизнь прожил среди своих — в богемном кругу. Почти не видел войны, благоразумно пересидев ее в родной нейтральной Швейцарии. Он развивался как нормальное, здоровое дитя искусства XX века: легко переболел кубизмом, складывая человечков-роботов из бронзовых брусков и цилиндров, быстро пришел в себя после увлечения идолами Австралии и Океании, выстоял в эпидемию сюрреализма. А в 1945-м привез в освобожденный Париж из своего швейцарского убежища этих съедаемых экзистенциальной пустотой, но все же стойких бронзовых солдатиков.