Выставка живопись
В Bucerius Kunst Forum в Гамбурге проходит выставка "Высшее общество. Американский портрет "позолоченного века"", подготовленная одной из самых уважаемых художественных институций Европы в сотрудничестве с 30 крупнейшими музеями США. Из Гамбурга — АННА Ъ-ТОЛСТОВА.
"Позолоченным веком" окрестил эпоху становления крупного промышленного и банковского капитала в Америке, оправившейся от гражданской войны, Марк Твен. Его портрета здесь, конечно, нет: таких, как он, не пускали и на порог тех домов, аляповатых в своей эклектической "европейскости" особняков тогда еще двух-трехэтажной Пятой авеню, в которых позировали и писали герои выставки. Зато сразу при входе висит восхитительный портрет Генри Джеймса, работы Джона Сарджента — как точка отсчета, в которой сошлись два художника-космополита, прожившие большую часть жизни в Старом Свете, но запечатлевшие "позолоченных" персонажей Света Нового в словах и красках с такой социально-психологической тонкостью, какой не достиг никто другой из их современников. С такой же тонкостью выстроена и драматургия выставки.
Вот, скажем, раздел о патронах искусства — блистательная галерея парадных, с реверансами Ван Дейку и Гейнсборо, портретов дам и кавалеров клана Вандербильтов, написанных самыми лучшими (и дорогими) кистями Америки. То есть великими, прославившимися в Париже и Лондоне "американскими европейцами" Джоном Сарджентом и Джеймсом Уистлером и ныне забытым, прославившимся только в Нью-Йорке и Бостоне, но также учившимся в Европе и весьма мастеровитым Бенджамином Кертисом Портером. Прямая пропорция между размером кошелька модели и масштабом дарования портретиста налицо, но изображать художника униженно ищущим выгодных заказов, как это сделал бы недалекий социолог, тут никто и не думал. Напротив, это богатый заказчик гонялся за строптивым гением: достаточно прочесть письмо Джорджа Вандербильта, владельца самого большого поместья в Штатах, коллекционера и полиглота, в котором он робко спрашивает уже ставшего европейской знаменитостью Уистлера, не сочтет ли мэтр его физиономию "подходящей для себя натурой". Мэтр счел, деньги взял, портрета — веласкесовской гармонии в темно-сером и синем — так и не закончил, но до самой смерти получал финансовую поддержку и дружеские письма от эстетствующего миллионера, удостоившегося чести нести гроб художника.
Это, в сущности, типичный генри-джеймсовский сюжет: американский денежный мешок, входящий в круг европейских аристократов духа, поскольку пропуск в круг настоящей старосветской аристократии, которая взирает на него сверху вниз глазами Оскара Уайльда, язвительно описавшего семейство выскочек-янки в "Кентервильском привидении", он не получит никогда. На выставке их целая армия — коллекционеров и меценатов, припадавших к истокам средиземноморской культуры, исходивших пешком всю Италию, говоривших на десяти языках, дилетантствовавших и выучивших на свою голову детей музыке и рисованию. Выросшие в такой артистическо-капиталистической среде очаровательные сестры Клара и Бесси из клана Стиллманов с вдохновенного портрета Эббота Хендерсона Тэйера (известного также в качестве изобретателя военного камуфляжа) сами стали художницами и так и не вышли замуж: все было недосуг — то этюды, то выставка Рубенса в Брюсселе. Или вот еще одна в будущем старая дева — 20-летняя Элен Фрик вместе с папенькой, сталелитейным магнатом Генри Фриком, на двойном портрете Эдмунда Тарбелла: всю свою 95-летнюю жизнь она посвятит превращению роскошной отцовской коллекции в знаменитый музей, что расположен в семейном особняке на Пятой авеню, недалеко от музея Метрополитен.
На этой выставке не сразу поймешь, что важнее: художественная ее составляющая или историко-антропологическая. Что до художественной стороны — тут собраны не только все американские звезды "позолоченного века": прославленные на весь мир Уистлер и Сарджент, хорошо известные за пределами Америки Уинслоу Хомер и Томас Икинс, годами пропадавшие в Париже импрессионистки Мэри Кэссет и Лайла Кэбот Перри. Тут множество имен так называемого второго ряда, чья слава не вышла за пределы североамериканского континента — их работы как бы невзначай перемешаны с портретами тех заокеанских кумиров, на которых молились в Америке: Александра Кабанеля, Шарля Эмиля Карлюса-Дюрана, Андерса Цорна. И беглого взгляда достаточно, чтобы понять: провинциальная американская школа уже почти не уступала европейской. Но самое интересное все же не это, а история взаимопроникновения двух элит, финансово-промышленной и художественной, столь убедительно здесь рассказанная. Начинаешь понимать, не только откуда взялся Джексон Поллок, но и откуда взялась Пегги Гуггенхайм, терпеливо сносившая все его выходки вплоть до желания публично отлить в камин в ее гостиной.