Сегодня в программе "Киномарафон" РТ показывает фильм "Мой ХХ век". Снятый дебютанткой Илдико Энеди, он стал заметным событием фестивальной и киноклубной жизни конца 1980-х годов, вновь заставив говорить о венгерском кино.
Почти не бывает года, чтобы какой-нибудь фильм из Венгрии не заинтриговал международное киносообщество. И это уже после того, как осталась в прошлом "прекрасная эпоха" этой кинематографии, а ее классики Золтан Фабри, Андраш Ковач, Миклош Янчо либо вовсе утратили творческую активность, либо больше не делают шедевров. Даже сегодняшний Иштван Сабо уступает раннему. Сникли и многие кинорежиссеры помоложе, некогда создававшие впечатление остро социальной и язвительной "новой волны". Ее отголоски, тем не менее, слышны и порой даже громки, как в случае с недавно прошумевшим дебютом Илдико Сабо — "Детские убийства". Знак качества "венгерской школы" отпечатался на одной из самых громких картин прошлого года — "Войцеке" Яноша Саса. Однако даже на этом фоне "Мой XX век" выглядит сенсационно.
Во-первых, фильм начисто лишен налета мрачности, характерного для кинематографа венгров. По существу, это комедия, хотя и меланхолическая. Во-вторых, не похоже, что она создана в маленькой стране — в ней есть легкость дыхания, широта пространства и интенсивность переживания большой истории. В-третьих, это редкий в наши дни убедительный пример субъективно-авторского лирического кинематографа.
Зачин ленты рождественски-сказочный: звезды перешептываются в небе, а на земле рожает женщина — новоявленная Дева Мария. Правда, вместо мальчика на свет являются девочки-двойняшки. Они будут зеркальными отражениями друг друга: одна — куртизанка, другая — революционерка, но в хороводе истории их роли будут путаться. Судьба сведет их с неким идеальным мужчиной — изобретателем, ученым, безумным прожигателем жизни. Сыграл его Олег Янковский, которому никогда ни до, ни после не довелось сниматься в столь откровенных сценах. Эротизм — еще одна особенность картины и режиссерского видения Энеди.
Трудно передать обаяние этой черно-белой "поэмы без героя", снятой, вероятно, за копейки по меркам аналогичного голливудского проекта, но выглядящей не доморощенно, а, скажем так, нерукотворно. На самом деле за легкостью и полетом этой иронической псевдонаивной фантазии — не только вдохновение, но и огромный труд. Экспертами Каннского фестиваля он был отмечен: Илдико Энеди получила "Золотую камеру" — пропуск в мастера для дебютанта.
Следующие пять лет об Энеди не было слышно, пока недавно в Венеции она не показала свою новую работу "Волшебный стрелок". Режиссер проделала трудный путь — от восточноевропейской к западной системе производства (с канадским продюсером и американскими актерами). Но следов обычного в таких случаях компромисса куда меньше, чем у более опытных коллег Эннеди. Ее второй фильм подтверждает, что успех первого не был случайным, и в мировом кино появился режиссер с абсолютно оригинальным почерком.
В "Волшебном стрелке" вновь сочетаются примитивизм с мудростью, легкомыслие с мифологией. Взяв за основу "фантом-оперу" Мейснера, режиссер извлекает из нее сюжет современного триллера. Полисмен с репутацией безупречного стрелка начинает терять свой сверхпрофессионализм. Ему дают задание охранять знаменитого русского шахматиста, на которого готовится покушение. Неусыпно держа в поле зрения "объект" полисмен обнаруживает, что у того назревает роман с его женой. Сам сюжет, впрочем, дает явные сбои, обнаруживая отсутствие языкового контакта шахматиста (его играет Александр Кайдановский) со своими партнерами, что разрушает психологическую достоверность. Но привлекательность фильма — в ином, во множестве самоценных деталей, которые создают ощущение некой другой жизни. Это — пронизанная тайной магией жизнь природы: текущих ручьев, бегущих зверьков, ползущих улиток. Это и связанное с природой воображение, на котором зиждется культура. Рядом с рекой обитает какое-то карнавально-разряженное средневековое племя, а прямо в лесу стоит картина — портрет красавицы. Когда сюжет доходит до кульминации и волшебная пуля летит в дочку главного героя, женщина выходит из картины, бежит через поля и леса, чтобы в последний момент поймать пулю рукой и спасти девочку. Для которой мама и рассказывает эту красивую сказку.
Хочется верить, что и этот фильм когда-нибудь покажет наше телевидение. Беда только, что как и в "Моем XX веке" на малом экране сотрутся мелкие детали, из которых и слагается прелесть режиссерского стиля. Но останутся свежесть и юмор, почти чаплиновская простота в отображении сложного и сложность современного интеллектуального кино в обращении с простым. Останется весь комплекс проблематики, характеризующей кинематограф как подсознание ХХ века. Века, начавшегося в вагоне "Ориент-экспресса", что застрял в снегах на австро-венгерской станции, и завершающегося прибытием поезда в никем не нанесенный пока на карту пункт.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ