Чем уничтожившей монархию стране был ценен азиатский самодержец

95 лет назад, 23 февраля 1928 года, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решения по афганским вопросам, включая подготовку приезда в СССР главы Афганистана падишаха Амануллы-хана; однако из-за особенностей этого «восточного подражателя Петра Великого» и полного отсутствия опыта организации таких визитов у советской стороны многие мероприятия в ходе поездки афганского монарха выглядели трагикомически, а последующее использование Амануллой-ханом советского опыта имело драматические результаты.

«Намеревается посетить также СССР»

Первое в истории мировое турне афганского самодержца Амануллы-хана вызывало самые разнообразные чувства в странах, которые он собирался и не собирался посетить, но не оставляло равнодушными ни их жителей, ни их правительства, ни прессу. Правитель малодоступной для иностранцев страны, да еще и ведущий себя с удивительной непосредственностью, вызывал всеобщий интерес.

Не осталась в стороне и советская пресса, опубликовавшая сообщение ТАСС из афганской столицы от 30 ноября 1927 года:

«Сегодня утром падишах выехал из Кабула в Кандагар для дальнейшего следования через Карачи и Египет в Европу. Падишах намеревается посетить также СССР».

В советских газетах, естественно, не упоминалось о том, что советским дипломатам пришлось приложить немало усилий для организации визита Амануллы-хана. Причем не только для того, чтобы убедить афганского монарха в том, что ему будет оказан самый радушный и соответствующий его высокому положению прием в стране, ликвидировавшей самодержавие и порицавшей монархию.

Главе Наркомата по иностранным делам (НКИД) СССР Г. В. Чичерину пришлось убеждать в необходимости визита афганского падишаха советских высших руководителей, среди которых было немало сомневающихся.

Против приезда Амануллы-хана существовали возражения чисто идеологического свойства.

Ведь нужно было как-то внятно и без ущерба для престижа большевистской партии объяснить народу, почему с почестями принимают зарубежного тирана.

Поскольку, согласно распространенным тогда представлениям о мировой революции, его следовало как минимум свергнуть, а то и уничтожить.

Несколько смягчали ситуацию повторяемые советской прессой и тогда, и много десятилетий позднее рассказы о том, что пришедший к власти в 1919 году Аманулла-хан после начавшейся вскоре очередной англо-афганской войны провозгласил независимость Афганистана от Великобритании, провел прогрессивные преобразования внутри страны, первым в мире официально признал советскую Россию и заключил с ней в 1921 году договор о дружбе.

Вот только многие руководители — и прежде всего знакомые с обстановкой в Средней Азии армейские командиры — раз за разом убеждались, что частям РККА приходится воевать с антисоветскими отрядами, проникающими в СССР с территории дружественного Афганистана и туда же скрывающимися от преследования. А связанные с внешней торговлей товарищи знали, что товарообмен с южным соседом, в дореволюционные годы имевший значительные размеры, не оправдал ожиданий, существовавших после подписания советско-афганского договора.

Высшие руководители страны могли бы получить информацию об истинном положении дел в Афганистане и вокруг него из докладов, которые направлял в Москву один из самых проницательных (по признанию его друзей и врагов) советских дипломатов — Я. З. Суриц, возглавлявший в 1919–1921 годах полномочное представительство РСФСР в Кабуле.

«Наказания палками отменяются»

В 1920–1921 годах Я. З. Суриц подготовил и отправил несколько обширных докладов, в которых обобщил собранные им и его сотрудниками данные об экономическом и политическом положении Афганистана. К примеру, о промышленности страны там говорилось:

«Обрабатывающая промышленность состоит из отдельных предприятий, созданных и управляемых государством почти в исключительных целях обслуживания армии. Для народного хозяйства страны не имеют никакого значения. Заводы сосредоточены почти исключительно в Кабуле — "машин-хане" с четырьмя тысячами рабочих, кожевенный завод и перегонный завод для выработки спирта, обслуживаемый пятьюдесятью пятью рабочими. Наконец, в окрестностях Кабула в сорока верстах к северо-востоку в местечке Джебль Сарадж расположена силовая гидро-электрическая станция, подающая энергию как для освещения города, так и некоторых цехов "машин-хане"».

В докладе отмечалось, что, кроме электростанции, построенной в 1916 году, оснащение остальных заводов оставляет желать много лучшего:

«Механическое оборудование всех предприятий крайне устарелое, относясь к 80 гг. прошлого столетья, почти не ремонтировалось, истрепано и попорчено бесхозяйственным управлением афганцев».

А о добыче полезных ископаемых Я. З. Суриц писал:

«Недры Афганистана совершенно не разработаны, и до сих пор не приступлено к их исследованию».

О принципах первых — объявленных прогрессивными — реформ Амануллы-хана в докладе советского полномочного представителя говорилось:

«В основу государственной конституции Афганистана кладется принцип разделения властей и их ответственности».

Но при этом основа основ политической системы страны оставалась неизменной:

«Форма правления — самодержавная монархия. Законодательная власть сосредотачивается в руках суверена, который одинаково является носителем верховной исполнительной власти. Административные функции распределены между различными ведомствами, главы коих непосредственно ответственны перед монархом.

Нет ни премьер-министра, ни совета министров».

Однако подвижки все-таки наблюдались:

«Допрос с пристрастием, пытки, кандалы, наказания палками отменяются».

В докладе о внешнеполитическом положении Афганистана Я. З. Суриц подчеркивал, что в этом вопросе все определяется отношениями с «жемчужиной британской короны» Индией и ее английскими властителями:

«Тысячи интересов связывают обе страны, и какое бы правительство ни стояло у власти в Кабуле, для него основным вопросом останется индийский. Политика Афганистана в Индии определяет его отношение к России, а не наоборот».

И полпред описал, какие именно события в действительности привели Амануллу-хана к мысли о сближении с Россией:

«С вступлением… на престол нынешнего Эмира Афганистан повел на своей восточной границе резко агрессивную политику, приведшую к войне с Англией

При незначительности вооруженных сил Эмирства, их отсталом обучении и тактике афганский план, очевидно, был рассчитан не на превосходство сил своей армии, а на затруднительное положение противника, на благоприятный политический момент. Афганская агрессивность опиралась, во-первых, на воинственное настроение пограничных племен, вооружившихся и оправившихся за время сравнительно мирной и уступчивой политики англичан в течение великой войны, во-вторых, на рост внутри самой Индии революционных и панисламистских движений, и в-третьих, на появление в тылу вместо союзника Англии (царской России.— "История") благожелательной Советской России».

Но, как отмечал Я. З. Суриц, после нескольких военных неудач Аманулла-хан был вынужден пойти на мирное соглашение с британцами:

«По этому соглашению устанавливалась независимость Афганистана, но ухудшившееся в результате войны финансовое положение лишало страну внутреннего устоя независимости».

Пользуясь этой слабостью и полным прекращением из-за гражданской войны в России русско-афганской торговли, британцы, как констатировал полпред, заняли доминирующее положение:

«Изменение хозяйственной и политической структуры России делает британский капитал полновластным и монопольным распорядителем на рынках всего Афганистана».

Вслед за тем англичане нацелились на тех, кто во время англо-афганской войны стал главной опорой Амануллы-хана:

«Вся масса поднявшихся горцев действовала координированно, имея свой организующий тыл и центр снабжения в Афганистане. Было достигнуто невиданное прежде объединение всех племен под главенством Афганистана в борьбе под знаком священной войны… Английское командование, несмотря на сосредоточение за Индом более 340 000 армии и неудач афганцев под Даккой и Толом, не смогло преодолеть барьера племен для нанесения удара по самому Афганистану».

И как считал Я. З. Суриц, англичане пошли на уступки при заключении соглашения с Амануллой-ханом для раскола между ним и его союзниками:

«Сепаратный мир был истолкован на границе как предательство и измена делу Ислама. Влияние и престиж Афганистана, неслыханно поднятый открытым выступлением против Англии—Индии, надолго потерян… Англичане получают возможность бить повстанцев поодиночке, сосредоточив превозмогающие силы против каждого из противников в отдельности.

Борьба приобретает характер грандиозной карательной экспедиции».

Но уничтожением живой силы — полпред писал о 30-процентных потерях у горцев — дело не ограничилось:

«Было произведено систематическое разрушение деревень и городов, поселения повстанцев были сравнены с землей артиллерийским огнем и работой саперов… Далее следовало правильно организованное уничтожение земледельческого инвентаря и запасов, истребление скота, выжигание засеянных полей. Наконец, к некоторым племенам была применена продовольственная блокада, обрекавшая на смерть тысячи стариков, детей и женщин, находившихся в тылу повстанцев».

Печальный итог Я. З. Суриц описывал так:

«Граница спокойна, хоть это спокойствие смерти».

Еще одной мощной опоры Аманулла-хан лишил себя собственноручно.

«Ему предстоит великое призвание»

«Афганской опорой в борьбе с англичанами,— писал Я. З. Суриц,— служили многомиллионные мусульманские массы Индии и все, что прямо или косвенно связано с идеями Панисламизма. Панисламистское движение с особой силой вспыхнуло после войны (Первой мировой.— "История"). Раздел Турции, захват "кафирами" святых мест в Аравии давало богатый агитационный материал для возбуждения малосознательных масс. Вместе с тем интеллигенция, разочаровавшись в успехе чисто политических лозунгов, стремилась апеллировать к религии, придать борьбе с английским владычеством характер святого дела, использовать для этой цели громадное влияние и авторитет всевозможных мулл и улемов… Очевидно, в прямых интересах Афганистана было возможно шире эксплуатировать эти чувства индийского населения».

И как отмечал полпред, соответствующая пропаганда велась как во время англо-афганской войны, так и после нее:

«Агитация велась в том духе, что Афганистан, будучи сейчас единственным вполне самостоятельным мусульманским государством, является законным преемником Турции, покровителем всех правоверных. Ему предстоит великое призвание снова собрать все разрозненные силы Ислама и объединить их в борьбе за освобождение Востока. В таком освещении афганская политика встретила широкое сочувствие индийских масс, и казалось, что Афганистан, заключив формальное перемирие на военном фронте, перенес центр борьбы внутрь самой Индии, где с каждым днем завоевывает общественное мнение…

При новом посягательстве на свою независимость он мог поднять тыл англичан, опираясь на шестьдесят миллионов мусульманского населения».

Накал антианглийских настроений быстро повышался, и к началу 1920 года агитационная кампания против раздела Османской империи победителями в Первой мировой войне, и прежде всего британцами, как писал полпред РСФСР в Афганистане, достигла высшей точки:

«Всеиндийская Конференция по защите Халифата приняла решение более активно выступить против аннексии. В вынесенной резолюции всем правоверным мусульманам предлагалось принять участие в бойкоте Англо-Индийского правительства… или же в виде протеста оставить пределы родины и переселиться в какую-либо мусульманскую страну».

Британское правительство проигнорировало эти угрозы. В отличие от Амануллы-хана, о чьей реакции в докладе Я. З. Сурица говорилось:

«Афганское правительство на это официально не реагировало, но Эмир в одной из своих… речей заявил, что двери его государства открыты для каждого, кто борется за дело ислама».

А афганская делегация, прибывшая в Индию для переговоров, чтобы усилить свою позицию по конкретике англо-афганских отношений, подняла вопрос о разделе Турции. Переговоры после этого были прерваны, и это обстоятельство, как следовало из доклада, было воспринято верующими как призыв к переселению в Афганистан:

«Тысячи крестьян и ремесленников… за бесценок распродавали свое имущество, земли, в лихорадочной спешке стремились в Афганистан. Одновременно десятки чиновников-мусульман отказались от английских орденов и званий, подали в отставку».

Британские колониальные власти, точно просчитав все последующее, не стали мешать переселенцам. И у границы, по английским официальным данным, вскоре скопилось до 40 тыс. человек. Часть из них пропустили в Афганистан, где их ожидал совершенно неожиданный прием.

«В это время,— писал Я. З. Суриц,— уже подготовлялся приказ Эмира о прекращении дальнейшего въезда в Афганистан, и беженцы на границе были остановлены вооруженной силой…

Истощенной афганской казне просто не по силам было содержать тысячи беженцев».

Аманулла-хан и его советники не смогли найти никакого другого выхода из ситуации, кроме высылки приглашенных, но нежданных переселенцев. Эффект от этого действия оказался прискорбным для афганского монарха:

«Рассказы возвратившихся эмигрантов об обращении с ними Афганских властей, заключавших их в концентрационные лагери и отбиравших последние копейки, лишь усилили общее негодование».

Негодование превратилось в настоящую ненависть к афганскому правителю после хода, сделанного британскими властями, о чем в докладе Я. З. Сурица сообщалось:

«Правительство выкупило все распроданные эмигрантами земли и вернуло их собственникам по низкой цене, раздало значительные денежные пособия».

Афганский монарх потерял еще одну опору своей власти. И ему для сохранения трона не оставалось ничего другого, кроме усиления сотрудничества с советской Россией. Но он попытался получить от сближения с большевиками максимально возможную выгоду.

«Призрак советского переворота»

Советское руководство, как и Аманулла-хан, пыталось использовать мусульманское движение в своих целях. Но практически с тем же неуспехом. Ведь лозунги большевиков, призывающие к освобождению восточных стран от угнетателей, довольно плохо сочетались с их же стремлением подчинить себе бывшие колониальные владения Российской Империи и зависимые от нее ханства в Средней Азии.

Я. З. Суриц отмечал, что у Амануллы-хана были и желание, и шанс, говоря о защите веры, захватить территории к северу от афганской границы:

«С ничтожной затратой сил и средств афганцы добиваются необходимых результатов. В Бухаре путем призыва к объединению всех магометан, посылки нескольких сот человек при паре орудий да широковещательных обещаний Правительство Кабула приобретает решающее влияние на ее внешнюю и внутреннюю политику, становится распорядителем ее судеб».

Но сыграли свою роль несколько сдерживающих факторов. Никто в Кабуле не мог гарантировать Аманулле-хану, что власть над землями, освобожденными от советской власти и влияния, удастся удержать в руках. Ведь к ним пристально присматривались и англичане. А перейди они под контроль Великобритании, Афганистан был бы блокирован и с самостоятельностью пришлось бы распрощаться.

Не меньшую роль сыграл переворот в Бухаре.

Бухарский эмират 2 сентября 1920 года стал народной советской республикой, что вызвало в афганской столице, как писал Я. З. Суриц, настоящий шок:

«Установление в Бухаре революционного строя при нашей помощи и вмешательстве, глубоко и болезненно задело афганские интересы… Призрак советского переворота принимал реальный облик и приближался к самой границе».

Советские представители предложили заключить советско-афганский договор, предусматривавший помощь на льготных условиях, товарообмен и многое другое. С учетом того что британцы закрыли границу с Индией и перекрыли любые поставки оружия в Афганистан, помощь вооружениями представляла собой особую ценность, поскольку Аманулла-хан хотел модернизировать армию по турецкому образцу с помощью турецких же офицеров. И, торгуясь буквально за каждую винтовку, но согласившись подписать договор, афганцы снова попали в ловушку, подобную той, что расставили им англичане в 1919 году. Полпред в Кабуле, организовавший ее, не без гордости констатировал в докладе:

«Обаяние и престиж Афганистана среди наших противников-мусульман получает жесточайший удар. Панисламистская декларация, обещания и авансы — все это не подтверждается соответственными действиями, в критическую минуту "независимая Бухара" предоставлена на произвол неверных. Афганистан умывает руки в борьбе мусульман с "большевистским игом"…

Этим он связал себя и на будущее время, ибо без посторонней помощи существовать не может».

Правда, чтобы оказывать давление на советских представителей, афганские власти не прекращали помогать антисоветским отрядам, базировавшимся на территории Афганистана. Из-за чего командование Красной армии постоянно и достаточно резко возражало против выделения самолетов, орудий и пулеметов для афганских войск. Но политическое руководство РСФСР, а затем и СССР видело в сотрудничестве с Афганистаном одно важное преимущество, перевешивавшее практически все недостатки взаимодействия с афганским монархом и его окружением.

«По мере нашего сближения,— писал Я. З. Суриц,— будет шириться размах и собственно индийской работы… Под надежным прикрытием дипломатических привилегий наши представительные органы смогут явиться центром революционной работы. Провоз литературы и оружия вполне обеспечивается неприкосновенностью курьерских почт. При неограниченности штата как Представительства, так и консульств возможно создание при них достаточно мощных революционных организаций, занятых чисто конспиративной работой. Наши консульства выносятся к самой индийской границе… Я не сомневаюсь в возможности широко развернуть нашу борьбу с английским владычеством в Индии».

Однако и англичане не сидели сложа руки, ожидая, пока советские конспираторы подорвут их власть в Индии, так что борьба между СССР и Великобританией за влияние на Афганистан в последующие годы не прекращалась, по сути, ни на день. И именно поэтому пришедшие осенью 1927 года сообщения из Кабула о том, что падишах Аманулла-хан собрался в зарубежный вояж, стали поводом для непростых обсуждений в Москве.

«Вселяя ужас и страх в верноподданных»

С одной стороны, было понятно, что Аманулла-хан попытается во время поездки в Европу обзавестись новыми связями, получить техническую и военную помощь от ведущих держав. И наилучшим способом выяснения деталей всех его переговоров была бы встреча с ним на советской территории.

С другой — не вызывало сомнений и то, что падишах хочет осуществить свою давнюю мечту и сделать Афганистан азиатским центром торговли. Но для этого требовалось расширение возможностей транзита грузов через СССР, что не было выгодно для советской стороны, терявшей возможность самой поставлять купленные в Европе товары в Афганистан. Ясно было и то, что, глядя глаза в глаза, будет довольно сложно замотать дело наилегчайшим способом — в бесконечной дипломатической переписке. И во имя «неизменно дружеских отношений» придется идти на какие-то уступки афганцам.

Идея визита и прямых переговоров особенно не нравилась военному руководству, ведь было ясно, что Аманулла-хан будет настаивать на новых поставках оружия. Притом что афганцы не прекращали — пусть и ограниченную — поддержку среднеазиатских противников советской власти. Существовали и проблемы идеологического порядка.

Однако у Г. В. Чичерина нашелся аргумент, перевесивший все остальные. Ликвидация дипломатической блокады СССР шла с переменным успехом, ведь признания советского правительства де-юре в каждой стране приходилось добиваться с немалым трудом. Мало того, за десять лет существования советской власти не случилось ни одного визита в СССР главы иностранного государства. И афганский падишах худо-бедно мог восполнить этот пробел.

В итоге 11 октября 1927 года Политбюро ЦК ВКП(б) постановило:

«Разрешить НКИД пригласить афганского эмира в СССР в Москву от имени Правительства СССР».

Начало поездки Амануллы-хана, казалось бы, должно было снять все тревоги кремлевских руководителей. В Индии, которая стала первой на его пути, управлявший величайшей британской колонией вице-король Эдуард Вуд, сославшись на недомогание, отказался принять падишаха. А время пребывания афганского монарха в Индии было сокращено с трех дней до одного, чтобы не оставить ему времени на встречи с мусульманами и произнесение антибританских речей.

Американская пресса описывала поездку афганского реформатора, или «азиатского подражателя Петра Великого», и его самого с нескрываемым удивлением, смешанным с сарказмом. К примеру, о пристрастии падишаха ко всему новому и его полетах на аэроплане говорилось:

«Когда пораженные афганцы увидели своего монарха летящим по воздуху, сопротивление внутренним реформам было сломлено. Аманулла повелел доставить в Кабул сорок автомобилей и объехал всю страну на "телеге без лошади", вселяя ужас и страх в верноподданных. В Кабуле, Герате, Кандагаре были затем поставлены ткацкие машины, построены фабрики, столица беспрепятственно украсилась театром, госпиталями, школами...

Оппозиция задавлена железной рукой.

В столице появились многочисленные иностранные миссии, в страну потекли заграничные товары».

Пресса утверждала (а потом это подтвердилось и в СССР), что Аманулла-хан сознательно подражает действиям первого российского императора:

«Чтобы подчеркнуть сходство, он основал в 8 километрах от Кабула на пустом месте у подножия гор новый город Дар’уль-Аман и объявил его столицей».

С резкостью в стиле царя-реформатора афганский падишах проводил и другие преобразования:

«Афганские дома окружены каменными стенами, скрывающими сады. Падишах счел это варварством и в одну ночь приказал слонами разрушить все стены, чтобы "очистить вид". Женщинам велено снять чадры, и каждая девушка впредь может сама выбирать мужа, не спрашивая родителей».

Некоторые опубликованные истории об Аманулле-хане напоминали анекдоты. Так, со ссылкой на некую прибывшую к афганскому двору даму из Турции писали о его архитектурных пристрастиях:

«Дворец эмира — великолепное здание в готическом стиле, не уступающее европейским. Внутри дворец обставлен роскошной мебелью, доставленной прямо из Лондона...

Придворную даму, однако, поразило неимоверно большое количество коридоров во дворце.

Оказалось, что Аманулла не подозревал о существовании коридорной системы и, узнав о ней, пришел в такой восторг, что велел архитекторам пересечь дворец специальными коридорами для прислуги, для стражи, для вельмож и... для самого себя. "Чтобы напрасно не встречать друг друга"».

Так это было или нет, но бывавшая при дворе Амануллы-хана писательница и журналистка Л. М. Рейснер, жена советского полпреда в Афганистане Ф. Ф. Раскольникова, задолго до поездки падишаха рассказывала о другой особенности кабульского высшего общества:

«Придворные дамы выезжали на придворные балы не только с открытым лицом, но и в бальных платьях без рукавов и с большим вырезом — платьях, выписанных от лучших парижских портних. Но в кабульском дворце было холодно, из всех щелей дуло (европейский комфорт еще не успел его коснуться), и бедные афганские красавицы, чтобы не простудиться, надевали под свои шелковые и кружевные платья вязаные шерстяные фуфайки, рукава и вороты которых довольно причудливо сочетались с воздушными бальными туалетами».

Забавные истории об афганском падишахе, прощавшемся едва ли не с каждым подданным, начавшем путешествие на слоне, впервые увидевшем железную дорогу и паровоз и т. д. и т. п., циркулировали по различным изданиям и подогревали интерес публики и к его персоне, и к его поездке.

«Афганский министр — ахнул»

После неприятного пребывания в Индии падишаха, с семьей и свитой прибывшего морем в Египет, встретили почти с триумфом. К концу декабря 1927 года он переехал в Италию, где провел встречи с изгнанными им после восшествия на престол родственниками, а затем с послами Афганистана в европейских столицах. Следующим пунктом на его пути был Париж. А 13 марта 1928 года он приехал в Лондон, где его встречали не просто как особо важную, а как самую особо важную королевскую персону.

Все дни перед началом визита, как зло отмечала советская пресса, британские газеты писали о давней и крепкой англо-афганской дружбе и о том, как в Великобритании ценят Амануллу-хана. Его, как уже стало обычным, сравнивали с Петром Великим, восхищаясь его реформами. Падишаха даже сделали почетным доктором Оксфордского университета — видимо, чтобы в еще большей степени сгладить неприятные воспоминания об инциденте в Индии.

А американская пресса отмечала, что Амануллу-хана, которого стали именовать афганским королем, в Лондоне принимают с гораздо большими почестями, чем германского императора Вильгельма II, «когда он находился на вершине власти»:

«Королю и королеве, или Сурие-Прекрасной, как ее называют теперь английские газеты, организована исключительная по великолепию встреча.

Все богатство и вся мощь Англии показаны гостям».

С обычным деловым цинизмом американские телеграфные агентства сообщали о том, чего добиваются от падишаха британцы:

«Борьба за влияние в Афганистане между англичанами и большевиками достигла в последние годы наибольшей остроты. По общему мнению, Англия использует этот период приезда эмира для заключения какого-либо соглашения и склонна дать ему большие преимущества в торговле при условии прекращения коммунистической и антибританской пропаганды».

Следующим пунктом европейского вояжа падишаха стал Берлин, где по пышности приема демократическое правительство Германии попыталось перещеголять британское монархическое. А германские промышленники продемонстрировали гостю, что готовы превратить Афганистан в передовую промышленную державу Азии.

Из Германии Аманулла-хан собирался отплыть в Ригу, где его должен был ждать специальный советский поезд. Но падишах неожиданно изменил маршрут и отправился в Варшаву. И этот поворот во враждебную СССР Польшу неприятно удивил советских руководителей.

Тем временем в Москве вовсю шла подготовка к визиту афганского гостя. В выделенном для него и свиты особняке на Софийской набережной было довольно неуютно. Поэтому в Историческом музее срочно выбрали и взяли во временное пользование очень ценные ковры (потом музею пришлось долго требовать их возврата, а один так и не нашли).

Затем вдруг выяснилось, что ни одна из жен высших руководителей страны не подходит на роль первой леди, принимающей и сопровождающей жену падишаха.

Они не знали иностранных языков и не обладали должным светским лоском. Заведующему протокольным отделом НКИД СССР Д. Т. Флоринскому пришла в голову гениальная идея: сопровождать афганскую королеву может женщина-посланник — полпред СССР в Норвегии А. М. Коллонтай. Но у нее не оказалось подходящих для столь торжественного случая нарядов. Так что советскому правительству пришлось слегка раскошелиться.

«В Берлине,— записала полпред в дневнике,— пришлось обмундироваться для Амануллы — здесь дешевле. Надо было уложиться в 450 марок, это с меховой шубкой (для вечеров), платьем "для чая", шляпкой, туфлями и проч.».

Перещеголять европейцев пышностью встречи в СССР не могли и потому решили сделать упор на оригинальность. Софийскую набережную собрались было переименовать в набережную Независимого Афганистана, но Политбюро сочло это чрезмерным, и решение отменили. А когда 3 мая 1928 года поезд с падишахом на пути к Москве проехал Можайск, его начала сопровождать эскадрилья самолетов.

Москвичей же поразило совсем другое. Историк И. И. Шитц писал:

«Сегодня Москва встречала афганского падишаха. Полили Тверскую водою, а около резиденции монарха посыпали песку. Наставили несть числа милиционеров.

Вычистили казенные автомобили, так что члены правительства ехали в опрятных экипажах».

Несмотря на отсутствие опыта по приему высокопоставленных гостей, чины НКИД, казалось, предусмотрели все. Но в ходе визита постоянно случались самые разнообразные накладки.

Газетные статьи, призванные убедить граждан в полезности визита афганского монарха, не возымели никакого действия. Народ злословил:

«Свово убили, а теперь вон чужого привезли, кланяются».

Глава, путь и формальный, советского государства — председатель ВЦИК и ЦИК СССР М. И. Калинин — как-то не учел, что гость считает себя боевым военачальником, и выбрал не вполне удачную тему для речи на приеме в честь падишаха 3 мая 1928 года.

«На обеде Михаил Иванович Калинин,— записала в дневнике А. М. Коллонтай,— стал развивать ему нашу политику укрепления и сохранения мира, "мы за разоружение". Аманулла слушал несочувственно. "Я за войну. Я хочу сделать мою страну сильной, вооруженной. Только вооруженная страна может быть крепкой. У нас много врагов".

Аманулла боится Англии, но боится и нас».

Положение попытался исправить нарком по военным и морским делам СССР К. Е. Ворошилов, но, как это частенько и бывало, оказался крайне недипломатичен.

«На ужине в Здании армии и флота,— писала А. М. Коллонтай,— Ворошилов произнес тост за совместную борьбу с "общим врагом, худшим империализмом мира — Англией". Афганский министр — ахнул. Но король выслушал тост, поднял бокал и ничего не ответил».

Отличился и сам секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин. В нарушение всех норм протокола он пригласил падишаха в Кремль на «мужской обед». О чем там говорили, какие договоренности были достигнуты, никто не знал, и руководители НКИД были, без преувеличения, в шоке.

Сам Аманулла-хан остался доволен встречей с советским вождем, ведь он приехал говорить о делах, а не смотреть парады и сидеть на торжественных обедах.

«Проморгали, проморгали»

Все предварительные прикидки о целях приезда падишаха в СССР оказались верны.

«Аманулла,— писала А. М. Коллонтай,— выставил требование: неограниченную свободу транзита через Союз закупленных в других странах товаров: "Если вы мои друзья, вы дадите мне свободный транзит"».

О других своих требованиях он говорил 7 мая 1928 года на встрече с наркомом Г. В. Чичериным.

«Аманулла,— писал нарком о беседе,— сказал, что надо использовать его поездку, чтобы получилось что-нибудь конкретное. В других странах он всегда делал что-нибудь для своего народа: или покупал машины или оружие, или приходил к соглашению о посылке афганских учеников или о приглашениях в Афганистан инженеров. Он будет очень разочарован, если во время его пребывания в наиболее дружественной стране ничего не будет достигнуто для его страны… Он в особенности выделил два актуальнейших вопроса: о проведении шоссейной дороги и о торговом договоре. Афганистану безусловно необходимо связаться с СССР шоссейной дорогой. Это необходимо и экономически, и политически».

Падишах снова повторил просьбу о транзите:

«Еще более важным он считает вопрос о торговом договоре.

Его лично горячо интересует вопрос о транзите, ибо Афганистан лишен выхода, так неужели же дружественная страна не предоставит ему транзита».

Не были забыты афганским монархом ни поставки оружия, ни оказание иных видов помощи.

Но его требования о полностью свободном транзите были отклонены. В решении Политбюро от 15 мая 1928 года говорилось:

«Малые размеры нашего экспорта в Афганистан не дают основания думать, что уступки по транзиту можно делать без малейшего ущерба для нашей внешней торговли. Для Афганистана требования транзита носят не столько практический характер, сколько характер принципиальной победы, развязывающей им руки в отношениях с нами и создающей прецедент для других стран.

Уступками в импортном транзите Афганистану больше воспользуются Польша и Германия».

Тем временем разного рода шероховатости и накладки в ходе приема падишаха не прекращались. В Ленинграде Амануллу-хана поселили в Зимнем дворце и обслуживали совершенно по-царски. Но на гостя ни обстановка, ни блюда большого впечатления не произвели.

«При входе караул, швейцары в ливреях,— писала А. М. Коллонтай.— В столовой огромный накрытый стол. Накрыт по-старомодному: корзины из витого сахара, башни из масла, куропатки, украшенные перьями. Опять Аманулла скажет: "Зачем столько блюд? Я люблю одно блюдо — плов. И довольно"».

Самым комичным эпизодом, как рассказывали, оказалась встреча афганского монарха с руководством Украинской ССР. Поезд с падишахом отправлялся в Крым, откуда Аманулла-хан должен был отплыть в Турцию. И вдруг во время короткой остановки в Белгороде ранним утром на перроне оказались руководящие украинские товарищи, желавшие поприветствовать Амануллу-хана. Причем подобная встреча никем не планировалась, ни с кем не согласовывалась и, по сути, не состоялась.

А самыми трагичными оказались последствия пребывания падишаха в Грузинской ССР, куда он морем прибыл из Турции, направляясь в Персию. Утверждали, что произошел некий неприятный случай и заместитель председателя Совета народных комиссаров республики А. А. Гегечкори, который счел себя виновным в происшедшем, покончил с собой.

Побывав в Персии и заключив там договор, аналогичный турецкому, Аманулла-хан 23 июня 1928 года возвратился в Афганистан. Подтолкнул ли его к этому увиденный советский опыт или что-то в разговоре со Сталиным либо другими кремлевскими руководителями, но он очень рьяно взялся за продолжение реформ и как-то очень по-большевистски решил уменьшить власть и влияние религиозных деятелей.

Результат не замедлил сказаться.

18 декабря 1928 года центральная кабульская правительственная радиостанция неожиданно прекратила работу.

А на следующий день телеграфные агентства сообщили, что в Афганистане началось восстание. В следующие дни приходили самые противоречивые сообщения, но стало ясно, что это мятеж против Амануллы-хана.

27 декабря 1928 года Политбюро направило полпреду в Кабуле Л. Н. Старку телеграмму, в которой говорилось:

«Восстание против Амануллы следует рассматривать прежде всего как энергичную акцию англичан, направленную также и против СССР. Победа реакционеров может иметь тягчайшие последствия. Афганистан потеряет самостоятельность, будет создано англофильское правительство, послушное орудие британского империализма. Границам Советских республик будет создана серьезная угроза. Поэтому нашей основной задачей является поддержка существующего правительства, которое представляет собой единственное прогрессивное течение Афганистана, борющееся за независимость страны. Вам надлежит установить непрерывный контакт с Амануллой. Личное общение с ним крайне необходимо в такой ответственный момент.

Подчеркните, что в гражданской войне более чем где-либо требуется решительность и быстрые энергичные меры».

Далее следовали советы о том, как организовать отпор повстанцам. Но они не помогли. 14 января 1929 года Аманулла-хан отрекся от престола. Потом он, правда, попытался еще раз возглавить своих сторонников. Однако было поздно, у его врагов сил и сочувствующих оказалось гораздо больше, и бывший монарх эмигрировал.

Несколько месяцев спустя, 20 июня 1929 года, Г. В. Чичерин в письме И. В. Сталину подвел итоги всей многотрудной афганской эпопеи:

«Афганские посланники много лет настойчиво доказывали, что Аманулла не удержится без надежных частей, для которых нужны наши субсидии. В Политбюро — глухая стена. Мало того, когда речь шла об одном только шоссе, т. Калинин заявил, что надо сначала провести шоссе в Московской губернии. Мировой стык между СССР и британской империей казался ему менее важным, чем Коломна и Бронницы. Вот национальная ограниченность! Проморгали, проморгали. А какой козырь давала в руки история».

Возможно, если бы члены Политбюро ознакомились с докладами Я. З. Сурица, отношение к афганским делам было бы иным. Но, судя по всему, их, кроме Г. В. Чичерина, никто так и не прочитал.

Евгений Жирнов