В России празднуют столетие отечественного джаза

Состоялась премьера документального фильма «Джаз 100» (режиссер — Александр Брынцев), который снят в рамках большой программы празднования столетия российского джаза. В фильме использовано более 600 архивных фото, 95 аудиотреков и множество исторических видеодокументов. О фильме «Джаз 100» и посвященной юбилею книге Кирилла Мошкова, которая создавалась одновременно со съемками, рассказывает Борис Барабанов.

В октябре 1922 года «джаз-банд» танцора, поэта и музыканта Валентина Парнаха дал первый в нашей стране джазовый концерт (на сцене нынешнего ГИТИСа). Столетие этого события отметили концертом в Большом театре, а в кинотеатре «Художественный» прошла премьера документального фильма «Джаз 100». Это первая попытка охватить всю историю развития жанра на территории страны средствами документального кино.

Если американский джаз — это музыка иммигрантов, от потомков африканских рабов до евреев, бежавших из Европы в первой трети XX века, то история отечественного джаза, как ее видят создатели фильма «Джаз 100»,— это история реэмигрантов, музыкантов уехавших и вернувшихся, тех, кто был одержим идеей джазового просветительства. Русскому джазмену, в отличие от его американского коллеги, постоянно нужно находиться в пути. Как тут не вспомнить цитату про «посла рок-н-ролла в неритмичной стране» из песни Бориса Гребенщикова — который, кстати, присутствует в фильме Александра Брынцева на правах участника курехинской «Поп-механики».

Валентин Парнах был заметной фигурой в эмигрантских кругах Парижа, пока не решил в 1921 году попросить у Всеволода Мейерхольда денег на инструменты для организации первого в России джазового концерта. Как сказано в фильме, Парнах привез в Россию не сам джаз, а идею джаза, поселил в умах местной публики мысль о возможности какой-то другой музыки, кроме академической и фольклора.

Польский еврей Эдди Рознер создал свой первый оркестр в Белоруссии, а в 1940 году уже играл в Сочи персональный «заказник» для Иосифа Сталина. В 1946 году Рознер был репрессирован, однако в Хабаровском крае не валил лес, а руководил лагерным джазовым оркестром. После реабилитации в 1954 году Рознер активно работал в Москве, а его оркестр снялся в «Карнавальной ночи» Эльдара Рязанова.

Олег Лундстрем собрал свой оркестр в Харбине из детей сотрудников КВЖД и долгие годы стремился в СССР, куда в итоге и перебрался вместе со всеми музыкантами своего коллектива.

Джазовая эмиграция была и в судьбе Игоря Бутмана, и в биографии его коллег Валерия Пономарева, Алекса Сипягина и Николая Левиновского. Все они получили серьезную школу, например, Игорь Бутман играл в оркестре Лайонела Хэмптона, а Валерий Пономарев — у Арта Блейки. Тем занятнее, конечно, героев фильма слушать в 2022 году, когда «релокация» большого количества представителей самых разных жанров стала одной из тенденций музыкальной жизни.

Столпы отечественного джаза разных времен искренне полагали, что джаз может в России прижиться, даже не имея русских корней. Но вопрос в том, что же считать русским джазом. Как ни пытался автор этих строк, ни в фильме, ни в книге джазового критика Кирилла Мошкова «Джаз 100: Столетие российской джазовой сцены, 1922–2022» он не смог найти ответ на вопрос, что выделяет отечественный джаз в мировой культуре, кроме геотега.

«У русских есть своя душа, свое чувство. И это слышно в их игре»,— говорит в фильме «Джаз 100» Уинтон Марсалис. И тут же: «Разве я думаю, когда гляжу на русского: "Эти люди совершенно другие"? Чем глубже заглядываешь в человека, тем яснее видишь, что дух един». А Дейв Брубек, размышляя о российском джазе, все же приходит к тому, что каждый музыкант — это отдельный джаз. В книге Кирилла Мошкова приведена цитата из письма Брубека группе «Второе приближение»: «Я уверен, что каждая личность, каждый ансамбль уникальны или должны быть уникальны».

Несмотря на слово «российская» в названии книги Мошкова, и она, и фильм говорят нам о том, что как минимум 70 из этих 100 лет наш джаз был все же «советским», а не «российским». Точкой его отрыва от эстрадной и ресторанной кормушки, моментом «осознания себя» стал Таллинский джазовый фестиваль 1967 года. Азербайджанец Вагиф Мустафа-заде представлял весь СССР на конкурсе джазовой композиции в Монако и выиграл его (к сожалению, посмертно). Свердловский саксофонист Владимир Чекасин по приглашению Владимира Тарасова и Вячеслава Ганелина переехал работать в Вильнюс, и в результате родилось выдающееся джазовое трио ГТЧ. Такая жизнь джаза действительно была уникальным явлением в истории стиля. После распада СССР ничего столь же масштабного не происходило.

В книге Кирилла Мошкова есть серьезный обзор современной джазовой сцены России. Этого не хватает фильму, вся финальная часть которого сводится в основном к констатации достижений команды Игоря Бутмана, его продюсера. Открывает ленту «Полюшко-поле» в исполнении его оркестра, фото музыканта — первое в фильме. По фильму, российский джаз — это вселенная Бутмана с его рекорд-лейблом, оркестром и международными форумами. А таких, например, явлений, как фестиваль «Усадьба. Джаз», обратившийся на языке джаза к массовой российской аудитории, в этой вселенной нет.

Если считать российским джазом углубленное изучение музыкантами своих корней, то в этом смысле ему предстоит еще долгая дорога. Для языка таких разных музыкантов, как пианист Евгений Лебедев, группы Zventa Sventana и Settlers, национальный бэкграунд во многом является определяющим. Рядом мудрый наставник — исследователь фольклора и участник джазового Moscow Art Trio Сергей Старостин. Говорить о новом российском джазе как феномене рано, но изменения неизбежны, и одна из причин — изоляция, в которой в 2022 году оказались отечественные музыканты. Когда Игорь Бутман и его коллеги говорят с экрана о международных достижениях российского джаза, сразу вспоминаешь о том, что на Московском джазовом фестивале (см. “Ъ” от 16 июня) вообще не были представлены «недружественные» страны, в которых джаз изобрели и где написали большинство джазовых стандартов. Русский джаз не остановился, просто теперь ему еще активнее нужно будет двигаться внутри страны.