В прокате «Лето» Вадима Кострова

«Лето» — первый фильм Вадима Кострова, который попал в официальный российский прокат. Между тем 24-летний режиссер снял уже несколько картин, некоторые, в том числе и эта, заслужили внимание критиков и фестивалей в Шеффилде, Марселе, Лиссабоне. В том, что автор «Лета» разительно не похож на типовых отечественных дебютантов, убедился Андрей Плахов.

Если ничего не знать о Кострове и просто посмотреть «Лето», непохожесть и необычность сами собой бросятся в глаза. Это как бы игровое кино и как бы документальное. В нем не происходит ничего особенного, камера просто наблюдает течение жизни, фиксирует неотрепетированную, непостановочную реальность. Она, камера, как завороженная по десять минут снимает деревенские пейзажи и ночные сполохи металлургических заводов. Все это напоминает импрессионистскую живопись: время в ней хоть и движется, но никуда не спешит, и в какой-то момент кажется, что оно навсегда остановлено. Не форсирован и звуковой ряд — естественный, столь отличный от взвинченных, истерических диалоговых интонаций, характерных для нового российского кино.

Можно попробовать описать фильм в категориях сюжета и персонажей. Несколько его эпизодов сняты в разгар лета в Нижнем Тагиле и окрестностях. Только по некоторым деталям догадываешься, что дело происходит не сегодня, а лет пятнадцать назад. Восьмилетний Вадик со старшей сестрой проводят каникулы у бабушки, в домике с огородом, а в конце возвращаются на зимнюю квартиру, в панельную многоэтажку. Кристина летними вечерами встречается у костра с компанией ровесников и отдельно — с Пашей, смешным заикой. Бабушка наставляет Вадима, с одной стороны, на учебу, с другой — на слово Божье и послушание, которое «лучше золота очищенного». Пытливый мальчик хочет узнать, может ли идти дождь на Луне, и мечтает о полетах в космос. Но в нем чувствуется не будущий космонавт, а будущий режиссер Вадим Костров, занятый вопросами: как, сидя у окна и глядя на лес, увидеть дождь, как запечатлеть радугу? Окно — это кадр будущего фильма, и автор снимает его из своего детского прошлого.

При этом ничего общего с инфантильными «ретро», которыми режиссеры часто начинают свой путь в кино. В позиции Кострова чувствуется спокойная уверенность, довольно удивительная в его возрасте. Он не пытается впихнуть все, что годится и не годится, в один фильм, зная, что впереди другие и всему свое время. Не пытается встроиться в индустриальную систему с ее унылым требованием «рассказать историю» — в то время как Костров снимает не по методичке и не для «целевой аудитории».

Он прекрасно понимает, что делает «кино не для всех», что у него не будет большого проката, но те, кому положено, найдут и оценят его. Снимает на дешевую камеру с друзьями в качестве исполнителей или с документальными персонажами; среди них представители нижнетагильского арт-андерграунда. Это, может быть, самое главное: Костров находит технологические возможности реализовывать свои проекты практически без бюджета, повторяя на новом витке движения кинематографа опыт старых «новых волн». Он доказывает, что креативные идеи — это главное, а финансирование, за которое большинство начинающих готово продать душу дьяволу и обивать пороги министерских питчингов, давно превратившихся в инструмент цензуры, вторично.

Такое маргинальное кино, рождающееся вдалеке от мейнстрима, не обладает абсолютным художественным качеством. Но оно решает другую серьезную задачу. Поколение Кострова попало в воронку сломавшегося времени, выбраться из нее непросто, и кто-то назовет это поколение потерянным. Однако оно тоже имеет право на свой голос, на свидетельство того, что оно существует. «Лето», «Зима», «Народная», «Орфей» и другие фильмы Кострова — это и есть неопровержимое свидетельство существования.