«Мало, мало поправок»
Как «характерная старуха» способствовала изменению Основного закона
85 лет назад, 5 декабря 1936 года, была принята сталинская Конституция. И для того, чтобы голосование делегатов Чрезвычайного VIII всесоюзного съезда советов было нужным и единогласным, были приняты специальные меры, включая построение действа по всем канонам драматического искусства и использование высокопрофессиональной «характерной старухи».
«Я горячо любил тетю Катю Корчагину-Александровскую, артистку гениальную в полном смысле слова и в то же время немножко смешную и жалкую, какую-то уж слишком простенькую» (на фото — Н. К. Крупская и Е. П. Корчагина-Александровская (справа) на Чрезвычайном VIII всесоюзном съезде советов. Москва, 1936 год)
Фото: РИА Новости
«Мы живем в эпоху великого страха»
6 сентября 1936 года произошло событие, не на шутку взволновавшее всю советскую интеллигенцию. В этот день постановлением Центрального исполнительного комитета (ЦИК) СССР было установлено звание «народный артист СССР» и опубликован список тех, кому первым в стране присвоили это звание.
Начало списка никаких вопросов не вызывало. К. С. Станиславский, В. И. Немирович-Данченко, В. И. Качалов, И. М. Москвин. Но вслед за корифеями, впереди гораздо более известных и популярных в то время актеров, в списке значилась Е. П. Корчагина-Александровская. И это вызвало немало вопросов и разговоров.
С одной стороны, она была, безусловно, одной из опытнейших и талантливых советских актрис, которой особенно удавались роли «характерных старух». Ее коллеги из Ленинградского театра драмы им. А. С. Пушкина немногим позднее в коллективном письме писали о ней:
«Екатерина Павловна Корчагина-Александровская родилась в 1874 году в городе Костроме, в семье бедных провинциальных актеров. Тяжелым и безрадостным было детство Екатерины Павловны.
Отсутствие средств и бродячий образ жизни ее родителей не позволили ей получить систематическое образование.
С шести лет Екатерина Павловна уже на сцене, исполняет маленькие детские роли, а в 13 лет, после смерти отца, Екатерина Павловна становится профессиональной актрисой, подписав свой первый контракт с московской антрепренершей Горевой. Как в калейдоскопе сменяются города России: Москва, Пермь, Тамбов, Моршанск, Елец, Иваново-Вознесенск, Вологда, Сызрань, Витебск, Псков…
В 1904 году Екатерина Павловна приезжает в Петербург и поступает в один из передовых театров того времени — в театр В. Ф. Комиссаржевской, где работает три года, после чего переходит в Малый театр Суворина, а после шести лет работы в нем в 1915 году вступает в труппу б. Александринского театра (ныне театр имени Пушкина), украшением и гордостью которого является вот уже 22 года».
С другой стороны, бытовало мнение о ее ограниченности и недалекости. И игравший в первой половине 1930-х годов в том же театре Б. А. Бабочкин, прославившийся после исполнения роли Чапаева в одноименном фильме, в 1969 году вспоминал:
«Я горячо любил тетю Катю Корчагину-Александровскую, артистку гениальную в полном смысле слова и в то же время немножко смешную и жалкую, какую-то уж слишком простенькую».
Но для особого отличия при присвоении почетнейшего звания существовала и конкретная причина. Корчагина-Александровская в 1931 году начала играть в спектакле «Страх» по пьесе А. Н. Афиногенова. В ней главный персонаж — профессор Бородин, в котором без труда угадывался академик И. П. Павлов, постоянно критиковал окружающую действительность:
«Общим стимулом поведения 80% всех, кого я обследовал, является страх.
Молочница боится конфискации коровы, крестьянин — насильственной коллективизации, советский работник — непрерывных чисток, партийный — обвинения в уклоне, научный — в идеализме, работник техники — во вредительстве. Мы живем в эпоху великого страха».
А старая большевичка Клара — Корчагина-Александровская доказывала профессору, что все это не более чем его заблуждения. И в итоге Бородин отказывался от своих контрреволюционных взглядов. Причем актриса играла настолько убедительно, что после ее финального монолога, где она страстно говорила, что энтузиазм и работа помогут преодолеть страх, начиналась овация и все зрители вставали.
Так что при присвоении звания ее поставили выше других актеров ввиду ее способности ярко и эффективно агитировать за советскую власть. А учитывая все трудности, которые возникли в ходе подготовки проекта Конституции (см. «Но это лишь трюк»), не использовать такой ресурс для создания нужного настроя делегатов Чрезвычайного VIII всесоюзного съезда советов в Кремле не могли.
«Вот этой изумительной сталинской правде,— писала Корчагина-Александровская,— простоте и доступности речи должны учиться мы, работники искусств»
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»
«Я могу сказать свою мысль»
«Мы репетировали "Салют, Испания",— вспоминала Корчагина-Александровская.— Спектакль подготовили за 24 дня, идет премьера. И вдруг мне говорят:
— Вы избраны на 8-й съезд Советов. Завтра выезжайте».
На вокзале в Москве актрису неожиданно встретил и предложил остановиться у него председатель центрального комитета профсоюза работников искусств Я. О. Боярский. И как потом оказалось, неспроста.
Съезд представлял собой грандиозное действо. После сопровождавшегося положенной бурей восторгов доклада И. В. Сталина о проекте Конституции начались выступления, перемежавшиеся театрализованными приветствиями колхозников, рабочих, учителей и т. д. К примеру, на третий день работы съезда, 27 ноября 1936 года, к собравшимся обратились военные.
«Вышла делегация от Красной армии,— вспоминала Корчагина-Александровская,— блестящие, молодые, красивые люди в парадных формах всех родов войск, и от них повеяло такой непреклонной волей, дисциплиной и мощью, что у меня мурашки побежали по телу».
Позднее состоялся разговор, который актриса описала так:
«Мне говорят:
— Будет делегация и от представителей всех отраслей искусства, и вам надо от ее имени выступить.
— Да как же, как же я могу? Я и говорить-то не умею.
— Ничего, ничего. Это не так страшно. Мы вам напишем текст, вы будете его читать».
Но все оказалось хуже, чем она ожидала:
«В 11 часов вечера мне привезли готовый текст выступления. Я его взяла и увидела на четырех больших листах какие-то лозунги.
Я сказала, что прочесть этот текст не могу потому, что я его не чувствую».
Видимо, Боярский попытался ее переубедить, но она предложила другой выход из положения:
«Я обратилась к Боярскому:
— Яков Осипович, я писать не умею. Судьба не дала мне писательского дара. Я могу сказать свою мысль, а вы мне помогите, пожалуйста, изложить ее на бумаге».
Работа длилась до глубокой ночи, но в конце концов получился удовлетворяющий актрису текст. А утром Боярский уехал согласовывать ее речь:
«Он уехал к себе в комитет рано. Но вот 11 часов, 12 — а его нет. А в час дня нужно было быть с делегацией в Кремле. Я решила, что текста так и не получу, и собралась ехать без него. Уже надевала шубу, как вдруг раздался звонок, что привезли текст».
Долгое согласование речи Корчагиной-Александровской было вполне объяснимо. Она завершала «разговорную» часть съезда, вслед за чем шли работа редакционной комиссии и утверждение текста Конституции. А потому должна была окончательно настроить делегатов на единогласное голосование.
К трибуне актриса шла в полуобморочном состоянии. Но возлагавшиеся на нее надежды оправдала.
«Как видите, юной считать меня нельзя, но на самом деле мне всего двадцатый год»
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»
«Крики "ура" перекатываются по залу»
Самую яркую часть ее выступления, опубликованную в стенограмме съезда, потом цитировали не один год:
«Скажу о себе: как видите, юной считать меня нельзя, но на самом деле мне всего двадцатый год (аплодисменты), потому что только после Октябрьской революции я поняла, для кого я творю и кому я несу свое искусство.
Эту творческую молодость чувствует каждый из нас, ибо нет высшего счастья и большей чести для советского художника, как служить своим искусством трудовому народу. (Аплодисменты.)»
Но финал ее речи получился просто феерическим:
«Мы, люди искусства, хорошо знаем силу и значение человеческих чувств. Это — наша сфера. Это — предмет нашей профессии. Мы знаем также, какой силы может достигнуть народ при единстве чувств, охватывающих многомиллионные массы!
Этим единым чувством является безграничная любовь к товарищу Сталину!
(Бурные, долго не смолкающие аплодисменты, переходящие в овацию. Крики "ура" перекатываются по залу.)»
Своеобразную точку в выступлении делегации творческой интеллигенции поставил солист Большого театра М. О. Рейзен: под продолжающиеся овации он начал выкрикивать здравицы в честь «вдохновителя творчества» Сталина.
Создание на съезде атмосферы всеобщего ликования и одобрения было завершено. Запись речи Корчагиной-Александровской была выпущена на грампластинке. А саму «слишком простенькую», но очень полезную актрису избрали в состав редакционной комиссии, подготавливавшей окончательный текст Конституции.
Судя по ее воспоминаниям, члены комиссии в начале ее работы не спешили высказывать собственные соображения, опасаясь сказать что-то неподходящее:
«Сталин… все время курил трубку и сетовал:
— Мало, мало поправок…
Товарищ Сталин руководил работой комиссии, направлял выступавших, помогал им, одобрял, поддерживал».
А при постатейном голосование проекта Конституции, проходившем 5 декабря 1936 года, как нетрудно догадаться, одобрение было единогласным.
«Советский народ выдвигает кандидатами в депутаты Верховного совета славных представителей трудовой интеллигенции. И в ряду этих имен по праву стоит имя народной артистки СССР Екатерины Павловны Корчагиной-Александровской»
Фото: РГАКФД / Росинформ, Коммерсантъ
«Сама собой вкладывалась в душу»
К артистическому дару убеждения Корчагиной-Александровской власть прибегала потом еще не раз. В январе 1937 года, после окончания второго московского процесса над оппонентами Сталина «Известия» опубликовали ее мнение о суровом приговоре (13 обвиняемых были приговорены к смерти, четверо — к длительным срокам заключения):
«В дни процесса я жила в Москве. Я с нетерпением ожидала утренних газет, а когда начинала читать их, в горле сохло, руки холодели от ужаса.
Я не смогла побывать на суде. Не знаю, выдержало ли бы мое сердце, если бы мне пришлось слушать циничные, наглые признания троцкистских подлецов. Казалось, что перед судом были не люди, а кровожадные звери в костюмах людей.
Когда мне сообщили о приговоре суда, вместе со своими близкими я аплодировала пролетарским судьям».
Она много выступала с речами на заводах и фабриках, рассказывая о новой Конституции и гении товарища Сталина. А затем на основе этих выступлений были написаны ее воспоминания о тех днях, где, к примеру, говорилось:
«Речь Сталина была настолько понятна и ясна, что как бы сама собой вкладывалась в душу… Великая простота, ясность и доступность этой речи — вот образец, по которому должно равняться наше искусство».
Понятно, что такого ценного человека выдвинули кандидатом в депутаты создаваемого в соответствие с новой Конституцией Верховного совета СССР. И на безальтернативных выборах 12 декабря 1937 года избрали депутатом. Новый статус придавал еще больший вес ее выступлениям, и она продолжала славить строй и его вождя. Главным образом, в городе на Неве.
Пик ее ораторской активности пришелся на 1937–1938 годы. По данным петербургских историков, за это время в Ленинграде расстреляли 40 тыс. человек.