Какие налоги на питание мешали нормально питаться

Весной 1745 года императрица Елизавета Петровна решила продолжить дело, начатое отцом, и превратить Санкт-Петербург в город, не уступающий по красоте главным европейским столицам. Однако, как и всегда, на пути воплощения прекрасных идей отечественных правителей в жизнь возникло труднопреодолимое препятствие — отсутствие денег в казне. Пополнить ее в числе прочего было призвано изменение налогообложения и классификации общественного питания и гостиничного бизнеса.

«Драки и необыкновенные крики»

Карманы и кошельки людей столетиями были верным источником дохода для государственной или городской казны. А самым верным — деньги тех, кто не мог уклониться от выплат. Тех, например, кто приезжал в столицы и крупные города по делам. Они нуждались в ночлеге и пище, и чтобы положенная казне часть платы за эти услуги не ускользнула от государевых мытарей, власти не забывали принять необходимые меры. Так, на закате правления вдовы первого русского императора — Екатерины I — всем иногородним, прибывающим в Санкт-Петербург с товаром, запретили останавливаться у частных лиц. Указ Правительствующего Сената от 7 февраля 1727 года гласил:

«Приезжим людям в Санктпетербург с продажными съестными и прочими припасы… всем ставиться на постоялых казенных же дворах, а в Ямских слободах им не стоять и жителям на дворы к себе не пускать».

Но для прибывших в северную столицу налегке, по делам службы гостиниц и трактиров не хватало, поэтому с желающих сдать жилье приезжим, обычного налога — четверти от платы постояльцев — не брали. Однако лишь временно, до постройки каменных гостиных дворов.

Когда же новая столица застроилась, то с трактирных домов, принимавших постояльцев, в пользу казны начали взымать акциз. Так, в 1735 году содержатели 74 петербургских трактиров заплатили 1664 руб. 50 коп. Сумма была сравнительно небольшой — матрос в то время имел жалованья 18 руб. 80 коп. в год. И, как считали монополисты продажи «хлебного вина» — откупщики, само существование трактиров подрывало основы их торговли. Ведь в трактирных заведениях посетители обильно ели и при этом выпивали. А в принадлежавших откупщикам питейных заведениях гораздо больше пили, слегка закусывая, что только в Санкт-Петербурге приносило казне суммы на два порядка большие, чем давали трактиры. Наносимый ущерб был очевиден, и число трактиров в столице империи уменьшили до 40.

А в 1745 году императрица Елизавета Петровна, искавшая средства для превращения столицы империи в красивейший из европейских городов, повелела изменить размеры акцизов и состав трактирных заведений. Самодержица обратила внимание на то, что в Санкт-Петербурге и Кронштадте все еще нет объектов «гостинично-ресторанного бизнеса», сравнимых с лучшими заграничными. А потому повелела учредить в столице 30 таких заведений в иностранном стиле — гербергов — и ежегодно брать с их содержателей твердый, но дифференцированный акциз, в зависимости от набора предоставлявшихся ими услуг.

«По указу Ее Императорского Величества, из Правительствующего Сената велено: ради приезжающих из иностранных государств иноземцев и всякого звания персон и шкиперов и матросов, також и для довольства российских всякого звания людей, кроме подлых и солдатства, гербергам, или трактирным домам, быть в Санктпетербурге 25, в Кронштадте 5»,— говорилось в указе от 9 июня 1746 года, призывавшем купцов явиться в Камер-Контору за разрешением. Этим бизнесом могли заниматься и иностранцы, записавшиеся в российское купечество.

Герберги разделили на пять категорий.

В заведениях первой категории были «квартиры с постелями, стол с кушаньем, кофе, чай, шеколад, биллиард, табак курительный, виноградные вина, гданская и французская водки, заморский элбир и полпиво легкое санктпетербургского варения, кое употребляется вместо квасу». С содержателя такой гостиницы казна брала акциз — 500 руб. в год. С гербергов второй категории, где не было «стола с кушаньем»,— в современной терминологии гостиницы с баром, биллиардом, но без ресторана — требовали 400 руб.

В других заведениях «квартиры с постелями» не предоставлялись. Герберги третьей категории — с полным набором питей и кушаний, по сути, рестораны — платили в казну 300 руб. в год. Если же в заведении не было «стола», то этот бар считался гербергом четвертой категории и акциз составлял 200 руб. С гербергов пятой категории — без стола и без спиртного, схожих с нынешними кафе, брали 100 руб. в год. Для сравнения: анкер (36,89 литра) сверхдорогой в те времена французской водки — коньяка — стоил 13 руб. 50 коп.

При этом содержателям гербергов с питиями категорически запрещалось подавать гостям отечественные спиртные напитки, прежде всего «хлебное вино» как одинарной, так и двукратной перегонки:

«Двойное и простое вино, пиво и мед, которые продаются с кабаков,— предупреждал купцов указ императрицы,— в тех гербергах отнюдь не продавать, под опасением за преступление взятья в казну всех имений».

Но в последующие годы в Правительствующий Сенат стали поступать новые челобитные купцов-откупщиков, в которых сообщалось, что «содержатели гербергов, варя, продают крепкие полпива, и от того в продаже с кабаков пив великий происходит подрыв».

И в 1755 году Сенат выпустил указ «Об уничтожении гербергов», где говорилось: «Правительствующему Сенату небезызвестно, что те герберги содержат не на таком основании, как публикованными о том указами повелено, и допускают в оные для питья самых подлых людей, от сего происходят в оных гербергах ссоры и драки и необыкновенные крики, карточные игры и другие зерни и прочие непотребности».

17 из имевшихся на тот момент 18 заведений были ликвидированы. Оставили только герберг Иберкампфа, который находился в хорошем доме «с принадлежащим убранством и чистотой». Отныне разрешалось открывать только герберги первой категории. Но их содержатели имели право продавать «в домы и в квартиры» кушанья, приготовленные поварами на гостиничных кухнях. Однако период запретов на рестораны, бары и кафе продлился недолго.

«И войти не могут»

В 1770 году откупщики, искавшие новые способы заработка, убедили императрицу Екатерину II в экономической целесообразности завести герберги и трактиры четырех видов, как в городах, так и в уездах. С тем, естественно, условием, что откупщикам разрешат контролировать продажу спиртных напитков в них и собирать акциз со столичных заведений в свою пользу; в губернских же, провинциальных и уездных городах акцизные деньги должны были идти на жалованье статским чинам.

Указ предписывал:

«За содержание ж таких гербергов и трактиров сбирать за первый номер здесь по Санктпетербургу по 200, а по Москве 180 рублей, за второй номер здесь 150, в Москве 120, за третий номер здесь 100, а в Москве 80 рублей, а за четвертый номер здесь 80, а в Москве 60 рублей в каждый год».

Заниматься трактирным промыслом в городах дозволялось теперь не только купцам, но и мещанам, а в уездах — «всякого звания людям, кроме токмо дворянских и духовных чинов»,— чтобы дать им «пособие к прокормлению».

С 1783 года акциз с трактирных заведений опять стал поступать в казну. Население Петербурга к этому времени значительно увеличилось, число гербергов и трактиров перестали ограничивать, и в 1785 году на берегах Невы было 87 гербергов и 42 русских трактира.

Возникла новая проблема. О ней сообщали в письме, направленном в Санкт-Петербургскую Казенную палату, столичные гербергисты:

«В гербергах бывают люди чиновные и богатые; не имеющие чинов и недостаточные: сии последние, не имев достатка, зазирают себя трактовать, будучи в одном с чиновными покое; в рассуждении чего благопристойность требует, чтоб иметь разные покои и в них по сортам люди удовольствие б ощущали: недостаточные не мешались с людьми немалых чинов».

Казенная палата разрешила иметь для приходящих разные покои — так появились белая и черная половины в гербергах и трактирах.

А в конце 1780-х годов в Петербурге обнаружились не только белые и черные посетители, но и… трактирщики.

20 мая 1790 года Городская дума направила в Санкт-Петербургское губернское правление доношение о ситуации, сложившейся в столичном трактирном бизнесе. В нем сообщалось о том, что немалым числом трактиров стали заведовать «не принадлежащие городу люди» и даже крестьяне. Случилось это от того, что купцы, взяв в аренду по два-три трактира или обзаведясь несколькими собственными, отдали их «в содержание крестьянам».

«Их приказчики и работники,— говорилось в документе,— к точной обиде настоящих и порядочных содержателей, выступя из пределов предписания, в законах установленного о содержании трактиров, делали некоторые зловредными скопищами, заведя песельников, приглашая музыкантов и всякого звания людей распутного и развратного жития, в том числе призывают и зазорных женщин с извозчиками».

Авторы донесения указывали также на то, что в таких трактирах процветали запрещенные игры в карты и кости, беспредельное пьянство с ссорами и драками:

«В оные входят по большей части расточители или своего собственного, или чужого хозяйского имения, слуги господские, сидельцы и приказчики лавочные, для проигрывания на билиарде, в кости и карты капитала; почему имеющие непременную надобность по случаю приезда или проезда, для продовольства иногда и с семейством порядочного состояния и войти не могут, и остаются без удовольствия, со всегдашним однако ж отношением бесславия на невинное гражданство».

Городская дума предложила уменьшить количество гербергов и трактиров до 50 и отдавать только по одному заведению в руки лишь купцам 3-й гильдии и мещанам, обложенным податью и записанным в городовую обывательскую книгу. И препоручить наблюдение за трактирами частным приставам.

Екатерина II повелела генерал-губернатору Санкт-Петербурга графу Я. А. Брюсу исполнить все предложенное Думой в новом Положении о гербергах и трактирах, но пункт об уменьшении их количества исключить.

«Число гербергов и трактиров,— указывала императрица,— по мере распространения города и умножения в нем народа, может переменяемо быть, по зрелом уважении Думою, с дозволения начальства и с доклада Нам».

Принятые меры возымели действие, и, описывая в 1794 году достопримечательности северной столицы, доктор медицины, член Российской академии наук И. И. Георги отмечал:

«Кроме больших постоялых дворов в Адмиралтейских и других частях города, известных под именем Лондона, Парижа, так называемого Королевского, Виртембергского, Демутова и других, в коих знатные особы, купцы и пр. одну или несколько комнат, стол, наемных слуг, экипажи и пр. с удобностию получить могут, есть также множество малых трактиров, содержимых мещанами и купцами третьей гильдии… Ныне стоит одна комната на неделю от 3 до 4, на месяц от 10 до 12 рублей. Обед или ужин без напитков стоит 50 копеек, обыкновеннее 1 рубль. Напитки в постоялых домах около четверти цены дороже, нежели в погребах».

Для сравнения: уездный доктор получал в это время 300 руб. в год.

«Множество паштетных магазинов»

Новые изменения в столичной «индустрии гостеприимства» последовали в царствие Александра I, который решил направлять сборы с них вместо государственной казны в городские. В 1806 году император ограничил число гербергов и трактиров первых двух категорий (с ночлегом) в обеих столицах: в Петербурге их не могло быть более 50, в Москве — более 40. Они отдавались на откуп с публичных торгов в пользу городских доходов. Жители же, «кои не имели у себя никаких хозяйственных заведений и ледников», по-прежнему могли заказывать из гостиниц кушанья на дом.

Но император стал поощрять новый тип предприятий общественного питания кухмистерские столы.

«Заведение сих кухмистерских столов в том состоит,— разъяснялось в царском указе,— чтобы недостаточные люди имели к необходимому продовольствию стол и пристойное для того пристанище, то содержателю запрещается иметь увеселительные игры, каковы есть музыка, билиарды и тому подобные».

Эти столовые должны были работать с 7 утра до 10 вечера, хорошо отапливаться и освещаться в зимнее время, всегда быть чистыми и опрятными. Они могли занимать какое угодно число комнат. В определенный час они должны были предоставлять посетителям «фриштыки, обеденные и вечерние столы». Кроме чая, кофе и шоколада там разрешалось подавать виноградное вино и обыкновенную сладкую вейновую водку.

К кухмистерским столам причислили и заведения, называвшиеся тогда ресторациорами, а чуть позже — ресторациями, которыми владели в основном иностранцы.

Число кухмистерских столов, рестораций и кофейных домов не ограничивалось, и за право содержать их ежегодно платился акциз в 100 руб. в пользу города.

К началу 1820-х годов они стали так популярны у петербуржцев, что виноторговцы вновь встревожились. В июле 1822 года министр финансов граф Д .А. Гурьев сообщил царю, «что к нему поступают из разных мест сведения, показывающие значительное умножение в столицах и прочих городах рестораций и других сего рода заведений и, заключая из сего, что оные при неограниченности учреждения их причиняют ущерб в питейном сборе, и, приучая простой народ к предметам более прихотливым и роскошным, могут и вовсе расстроить систему сбора сего».

Министр признавал нужным ввести ограничения для каждого рода этих заведений, и с 1823 года закрыть лишние. Александр I согласился сократить на некоторое время лишь число рестораций, так как знал, что многие из них превратились в «нарядные питейные дома», где злоупотребляли продажей простого хлебного вина. В утвержденном императором положении Комитета министров говорилось об этом следующее:

«Что касается до рестораций, учрежденных с тою главнейше целью, чтобы можно было, а наипаче при возвышающейся ныне дороговизне на все потребности, доставить людям, и службою обязанным и иначе в городах находящимся, иметь приличный по состоянию каждого стол: то и сии заведения не могли бы принести также вреда питейному сбору, если бы оные учреждаемы были на тех основаниях, какие постановлены для них в положении, в 1821 году изданном. Но поелику известно, что ресторации сии отошли от прямой цели установления их, и сделавшись теми же питейными домами, могли быть вредны для нравственности народной».

В 1823 году разрешили открыть только 30 рестораций.

Но с оговоркой, что если рестораторы будут работать со строгим соблюдением правил и появится нужда в большем количестве таких заведений, то в 1824 году их число увеличат. В 1835 году их было 35.

Судя по свидетельствам петербуржцев, живших в столице в первой половине XIX века, некоторые ресторации были доступны только людям с приличным состоянием. Краевед и статистик И. И. Пушкарев описал некоторые из них в 1839 году:

«Лучшие французские повара, поселившись на житье в Петербурге, завели здесь множество паштетных магазинов, или рестораций, подобных иностранным, в которых можно обедать и завтракать весьма хорошо и притом за умеренную цену, заказывать самые роскошные обеды на дом и угощать приятелей в самом заведении. Некоторые из этих ресторатеров снискали себе славу, и старожилы верно не забыли знаменитых обедов у Гюге, у Тардифа и великолепной ресторации Дюбуа. Впоследствии славились также ресторация Фельета и Андрие, переданная и содержимая ныне Дюме. В эти ресторации собирались прежде люди высшего общества и лучшего образования, обедывали там, часто для развлечения, а летом, когда семейства жили на дачах и служба призывала главу семейства в город, у Андрие обедывали высшие чиновники, русские и иностранные министры».

В 1840-е годы в Петербурге лучшими считались ресторации Сен-Жоржа, Дюме, Леграна, Кулона, Отто, Гейде, Александра. Обычные обеды там обходились от 2 до 5 руб. ассигнациями. Кроме того, славилась небольшая лавка Дамиана, где на вынос приготовлялись прекрасные страсбургские пироги, паштеты, ветчина.

К середине 1850-х годов в северной столице существовало 62 ресторации и 17 паштетных заведений.

Россиянам среднего достатка в то время были доступны «трактиры второй руки». Забытый ныне писатель Д. В. Аверкиев сообщал о них:

«В Петербурге тогда существовало довольно много трактиров второй руки, где готовили из свежей провизии и хорошо кормили за недорогую цену. Если заведение делилось на две половины, то чистая неизменно именовалась "дворянскою"… Дворянские комнаты были снабжены органами, давно пожелтевшими от табачного дыма занавесками, приличною сервировкой, серебряными ложками… Порой эти трактиры носили семейный характер; при них находилось несколько небольших комнат, но расположенных не вдоль длинного коридора, как теперь, а друг подле друга, как в частных квартирах: тогда, видно, не опасались, что чей-нибудь нескромный глаз заглянет хотя бы в самую дальнюю комнатку».

Однако после того, как у большинства помещиков иссякли средства, полученные после освобождения крестьян, эти идиллические картины остались только в воспоминаниях.

«Эти трактиры,— писал Аверкиев,— процветали до 1862 года и затем стали постепенно хилеть и, наконец, совсем закрылись, надо думать, одновременно с исчезновением последнего выкупного свидетельства из кармана последнего средней руки барина былых времен».

«Материал для шубного клея»

О кухмистерских для «недостаточных людей» И. И. Пушкарев писал:

«Так называемые русские кухмистерские столы не отличаются гастрономической затейливостью; но эти столы имеют обычных, невзыскательных своих посетителей — большею частью небогатых чиновников присутственных мест».

Чаще всего их открывали вдовы этих чиновников, оставшиеся без средств к существованию. Арендовалась квартира с кухней, ставился длинный стол, один на всех посетителей, нанималась кухарка, давались объявления — и дело кипело вместе со щами в печи.

На протяжении десятилетий, независимо от повышения цен на продукты и дрова, обеды во многих кухмистерских не дорожали и стоили не более 30 коп. за два блюда. Конечно, это отражалось на их качестве. В большинстве заведений подавались пожаренные на бараньем жире зразы под непременным острым соусом, чтобы замаскировать вид и возраст материала, из которого они делались.

Чтобы удешевить и упростить приготовление первых блюд, в кухмистерских любили использовать сухой бульон, продававшийся в зеленных лавках.

«Важнейший недостаток продажных бульонных плиток,— предупреждали авторы многих кулинарных сборников второй половины XIX века,— заключается в том, что они содержат в себе значительное количество просто-напросто шубного клея.

Одна Вологодская губерния производит более 5000 пудов сухого бульона.

Эти 5000 пудов выделываются из 20 000 телят. Из шестидневных телят, почти ничего мясного не приобревших и представляющих собою богатый материал для шубного клея столь неудобного для пищеварительных человеческих органов».

Но, конечно, имелись в обеих столицах и добросовестные искусные кухмистерши, в совершенстве изучившие «поваренное и домоводственное дело» и годами имевшие постоянных посетителей. Как правило, они брались кормить только 10 человек, и друзья этих счастливчиков выстраивались в очередь, чтобы заместить их за вкусным и недорогим столом, когда кто-то из них отлучался по какой-либо надобности из города.

Были кухмистерские, предлагавшие блюда только на вынос и поставлявшие поваров в дома для изготовления праздничного обеда. В Москве в 1820–1830-е годы славилось «готовыми кухмистерскими блюдами» заведение на Маросейке в доме купца Лахтина. Его реклама в путеводителях сообщала гостям Первопрестольной:

«Продаются по временам заливные стерляди и заливная осетрина и прочие рыбы, заливная дичь с цыплятами в желе, сыры: из рябчиков с духами, из нельмы с молоками и из гусиных печенок, также разные эссенции, воды, уксусы, пикули, огурчики, салаты, моченье, соленье и пр.».

Во второй половине XIX века в России развились кухмистерские еще одного вида — для «массовых мероприятий»: в них праздновались свадьбы, юбилеи или устраивались поминки. Для городских зевак они были регулярными «шоу за стеклом». Писатель П. П. Гнедич не раз наталкивался на таких зрителей на улицах Петербурга:

«У нас эта черта — радоваться чужому благополучию — прямо-таки национальная… Если веселятся у кухмистера на свадебном вечере — на противоположной стороне улицы целая толпа смотрит в окна и радуется».

«Иметь не более двух комнат»

«Кухмистерские для черного люда» назывались съестными лавками. В положениях о трактирных заведениях о них говорилось:

«Съестные лавочки предназначаются для приготовления дешевой пищи для народа. Для продажи припасов при лавочке дозволяется иметь не более двух комнат... Съестным лавочкам предоставляется продажа холодной маркитантской закуски и горячей пищи, употребляемой простонародьем. Чай, пиво, крепкие напитки и табак к продаже в съестных лавочках не допускаются вовсе».

Содержали их крестьяне, которые сами готовили и сами прислуживали. Размещались они обычно в полуподвальных этажах. Типичную петербургскую лавку описал старший врач Петербургской полиции И. Еремеев в 1897 году:

«В первой комнате установлен буфет, на котором разложены незатейливые, но довольно разнообразные кушанья. На одном конце буфетного стола стоит внушительных размеров медная кастрюля, из которой разливают посетителям суп; последний довольно жидкий из перловой или другой какой-либо крупы, с несколькими картофелинами, варится с мясом и с костями, а в постные дни со снятками; здесь же на столе вареный рубец, вызывающий отвращение грязным видом внутренней своей поверхности, вареное мясо на тарелке, ветчина, на сковородках обжаренное мясо в соусе, яичница, разная жареная рыба, так сказать вторые блюда, которые по выбору посетителя и подаются».

Но сходство с современным шведским столом было исключительно внешним. Посетитель выбирал по виду и получал в тарелке одно из блюд по цене от 6 коп. А не насытившись, мог попросить и оплатить еще одно или два. При этом обстановка в съестных лавках всегда была неопрятной, публика грязной, но возможность поесть за 6–15 коп. привлекала немало людей.

Еще дешевле утолить голод предлагали мелочные лавки, в которых продавалось все: от керосина до ватрушек. Как правило, при них были пекарни, где пекли хлеб и различные пироги: с треской, брусникой, с обрезками вываренного мяса, купленного у кухонных мужиков из первоклассных ресторанов. Правда, антисанитария в этих тесных пекарнях была такой, что в выпечке можно было найти тараканов, щепки и другой сор.

«Укромные убежища для ночных оргий»

С 1861 года, после отмены крепостного права, к содержанию трактирных заведений на равных правах допускались купцы трех гильдий, мещане, цеховые и крестьяне, имевшие торговые свидетельства. Упрощен был и порядок открытия трактирного заведения — отменен конкурс.

Постепенно в обеих столицах появлялось все больше первоклассных ресторанов, но почти исчезли трактиры средней руки.

Еще в конце 1870-х годов на заседаниях Московской городской думы не раз указывалось на ненормальное положение трактирного промысла: «Желательный тип съестного трактира затерся в массе разнообразных заведений, преследующих иные, более увеселительные и усладительные цели посещающей их публики». Обращалось внимание на то, что трактиры перестали доставлять нуждающимся хороший, хотя и недешевый стол, а превратились в места разгула.

В Москве этот процесс начался после того, как в 1863 году городские власти решили обложить все трактирные заведения огромным общим акцизом в 400 000 руб., совершенно не сообразуясь ни с состоянием этого промысла, ни с числом заведений, а раскладку на конкретные предприятия общественного питания отдали трактирной депутации, состоявшей из самых состоятельных представителей этого бизнеса.

Действия трактирной депутации в течение многих лет были произвольны и бесконтрольны.

Тех, кто не нравился, облагали ни на чем не основанным огромным налогом, тем же, кто нравился, обложение облегчали.

Так, с принадлежавшего И. Я. Тестову заведения на Воскресенской площади в 1868 году взималось 2245 руб., через пять лет эта сумма была увеличена до 4567 руб., а на 1881 год определена в 8845 руб., т. е. в три раза больше первоначальной суммы, хотя в городе число заведений или буфетов за эти годы не уменьшилось в той же степени, а средний акциз с 750 руб. в 1868 году снизился до 650 руб . в 1881 году!

За счет Тестова были уменьшены платежи для других, более приятных депутации трактирщиков. Например, Троицкий трактир Лопашова на Ильинке платил в 1868 году 9100 руб., а на 1881 год ему назначили 7070 руб., заведение того же Лопашова на Варварке вместо 8336 руб. стало платить 4450 руб.

И. Я. Тестов жаловался на то, что «нижнее отделение его трактира, посещаемое исключительно простым народом и имеющее всего 5 комнат и 5 столов, уплачивает 3675 р., только на 775 р. менее против обширного заведения Лопашова на Варварке, состоящего из 30 комнат».

Трактирная депутация была обязана с 15 ноября выставлять в Думе раскладку акциза для общего сведения и не позже 20 ноября публиковать ее в газетах, чтобы недовольные раскладкой имели возможность в установленные законом сроки — до 1 декабря — защитить перед депутацией свои претензии. Но это правило постоянно нарушалось.

Жалобы не рассматривались. Больше того, депутация облагала «неспокойных» дополнительным городским акцизом, уменьшая его размер с других, «более покойных трактирщиков». Самая громкая подобная история случилась в 1875 году, после подачи жалобы 23 владельцами трактирных заведений городскому голове.

Публицист и статистик М. П. Щепкин, знаток городского хозяйства, писал в 1878 году:

«Москва никогда не будет иметь настоящих трактирных заведений до тех пор, пока этот промысел будет служить одним из главных источников городских доходов; пока кушанья, подаваемые в этих заведениях, будут облагаться каким бы то ни было налогом; пока некоторые из этих заведений, пользуясь преимущественным покровительством Городского Управления и администрации, вместо общих обеденных зал будут доставлять посетителям укромные убежища для ночных оргий; пока, одним словом, трактирные заведения в отношении уплаты городских сборов, не войдут в общую массу торговых заведений и пока самый промысел, не стесняемый никакими тяжелыми акцизами, не станет предметом свободного занятия, доступным для каждого».

Его слова оказались пророческими. Но кто же прислушивается к пророкам в нашем Отечестве…

Светлана Кузнецова