Анна Толстова о Люблянской биеннале

В Любляне проходит 33-я Биеннале графического искусства. В этом году Люблянская биеннале сделана под девизом «Шуточки в наручниках» («Vice v lisice / Crack Up — Crack Down»): почти непереводимая игра слов, намекающая на подрывную политическую силу смеха, выдает почерк кураторов — полиглотов-остроумцев Slavs And Tatars

Видео «Всеслышащий» снято в Каире — столица Египта будто бы признана мировым лидером по уровню шумового загрязнения: шейхи в двух каирских мечетях посвятили этой проблеме свои пятничные проповеди — теперь их речи разносятся по каирским улицам, благо у каждой порядочной мечети есть громкоговорители, транслирующие слова проповедников городу и миру, и эти благородные призывы к умиротворяющей тишине звучат в унисон с громогласной речовкой некоего арабского рэпера, который совсем изнемог от звукового насилия и неумолчно убеждает всех и каждого заткнуться хотя бы на секунду. Видео показывают в комнате, освещенной разноцветными лучиками дискотечных стробоскопов, так что оглушенный зритель начинает — прямо по Кандинскому — и видеть звук, и слышать цвет. Зато в следующем зале в полной тишине он может ознакомиться с собранием «Спорных произношений»: парные палатографические фотослепки, фиксирующие точное место контакта языка с нёбом и тем самым свидетельствующие, какой именно звук был произнесен, иллюстрируют коллекцию судебных и дипломатических анекдотов из жизни, где ослышки и неверно понятые акценты тех, для кого английский не является родным, привели к печальным последствиям. Работы Лоуренса Абу Хамдана — последнее, что ожидаешь увидеть в Любляне: не потому, что британско-ливанский художник — редкий гость всяческих биеннале, как раз напротив, но потому, что он вообще-то работает со звуком, а Люблянская биеннале — графическая. Однако его звуковые ловушки и парадоксы с политическим подтекстом, говорящие о неизбежной двусмысленности любого прямого высказывания, идеально отвечают тому расширенному пониманию графики, какое предлагает художественный дуэт Slavs And Tatars.

Похоже, что по количеству всевозможных биеннале, триеннале и арт-симпозиумов Социалистическая Федеративная Республика Югославия уверенно опережала все остальное прогрессивное человечество, демонстрируя свою передовую — в пику странам восточного блока — культурную политику. До наших дней из этого богатого институционального наследия СФРЮ дожили лишь несколько фестивалей, проходивших в Словении, и Биеннале графического искусства в Любляне, учрежденная в 1955-м, в один год с кассельской Documenta и четырьмя годами позже биеннале в Сан-Паулу, считается одной из старейших в мире. Но этот ветеранский статус никак не дает о себе знать — разве что в залах штаб-квартиры биеннале, Международного центра графических искусств в парке Тиволи (MGLC), можно найти архивные разделы, подтверждающие историческую древность мероприятия. В MGLC располагается самая большая часть выставки, остальные разбросаны по галереям, выставочным залам, музеям и библиотекам в городе, равно как и образовательная программа «Метаболического музея-университета» (в ней был задействован Илья Федотов-Федоров — единственный российский участник биеннале, даром что Slavs And Tatars считаются старыми друзьями России и русского языка). И все это сделано без венецианско-кассельского пафоса, выглядит по-студенчески, просто и демократично, выставочные площадки можно опознать по эмблеме биеннале — разноцветным колючим ежам, отсылающим к названию одного словенского сатирического журнала начала прошлого века. Демократичность и сатира — принципиальные моменты в кураторской концепции Slavs And Tatars.

Как и все международные художественные форумы родом из 1950-х, Люблянская биеннале графики была заряжена идеями послевоенной утопии преодоления границ и всемирного братства народов и — благодаря своему выгодному геополитическому положению — мыслила себя полем свободного диалога между коммунистическим Востоком, капиталистическим Западом и странами третьего мира (что было особенно важно, если учесть роль товарища Тито в истории Движения неприсоединения). С самого начала под графикой в Любляне понимались прежде всего ее печатные формы — плакат, листовка, книжная и журнальная иллюстрация, комикс, карикатура... Демократические, популярные и популистские формы, что служат любимыми орудиями пропаганды, агитации и партизанской борьбы, особенно успешными, когда принимают облик политической сатиры. К тому же детство биеннале пришлось на триумф поп-арта, который изгнал из искусства мифологию рисунка со всеми ее языческими идолами вроде уникальности почерка творца и учредил взамен культ технической воспроизводимости, тиража и шелкографии, заставив весь мир преклонить колени перед иконостасом разноцветных «Мэрилин». А юность совпала с эпохой семиотически подкованного концептуального искусства, скептически настроенного по отношению к образам и знакам,— при входе на выставку в MGLC нас встречает классическая работа венгерского концептуалиста Эндре Тота, философско-лингвистические «Десять вопросов», отсылающие к этой биеннальной юности (графика Эндре Тота выставлена также в подвалах Национальной и университетской библиотеки, шедевра Йоже Плечника).

Подобно своему любимому фольклорному герою молле Насреддину, сидящему на ослике задом наперед и движущемуся в будущее лицом к прошлому, Slavs And Tatars собирают все исторические смыслы, которые Любляна вкладывала в понятие «графика», чтобы задаться вопросом, чем может быть сегодня, когда даже самые прямые высказывания кажутся двусмысленностями, недоговорками или оговорками, сатира. «Возможно, это настоящая чашка Петри в мире бактерий постправды»,— сказано в кураторском манифесте. И, чтобы не ограничивать художника листом бумаги, Slavs And Tatars предлагают трактовать графику не как медиум, а как образ мысли и действия. Так что образчиками сатирической графики оказываются не только веселые гомоэротические картинки в традиционной китайской технике вырезания из бумаги цзяньчжи, сделанные китайским художником-самоучкой, скрывающимся под псевдонимом Сияде («Сибирская бабочка»), в те годы, когда однополые связи в Китае были законодательно запрещены, но и объекты на грани дизайна и концептуального искусства, перформативное видео и инсталляции.

Например, инсталляция «Рынок» украинки Жанны Кадыровой, разместившаяся в галерее на старинном Рыбном рынке: огромный прилавок-обманка с керамическими кусками лосося, осетра и устрицами кажется фрагментом какой-то гигантской монументальной мозаики, осыпавшейся со стены советского административного здания и буквально ставшей искусством, которое принадлежит народу, поскольку все здесь можно купить — на вес. Или же инсталляция аргентинца Пабло Бронштейна «Декоративная схема Плечника, смешивающая некоторые архитектурные черты интерьера и экстерьера»: один из залов MGLC обклеен обоями, в которых перемешаны плечниковские элементы декора фасадов и внутреннего убранства, при этом в комнате, словно на улице, дует ветерок, нагнетаемый вентилятором, так что зритель зависает между «внутри» и «снаружи». И, оглядывая это фантасмагорическое пространство, не может не отметить, что и сам чудотворный строитель Любляны Йоже Плечник, избегая четких определений, зависает между национальным романтизмом, функционализмом и тоталитарным стилем.

Здесь вспоминается одна из самых громких диверсий Neue Slowenische Kunst, вошедшая в анналы под именем «плакатной аферы»: в 1987-м дизайнерская фракция NSK послала на всеюгославский конкурс плакатов ко Дню молодежи нацистскую агитку, лишь незначительно подправленную элементами плечниковского дизайна, и победила — жюри сочло, что работа люблянских художников выражает «высочайшие идеалы югославского государства». Отдельным членам NSK эта форма политической сатиры стоила здоровья, потерянного в тюремных застенках, но всему движению в целом принесла заслуженную славу. Пародийно-политический проект британского активиста Хамии Ахсана «Референдум по вопросу Аспергистана» вырос из личной истории борьбы за свободу брата, журналиста, переводчика и активиста, страдающего синдромом Аспергера, которого по подозрению в экстремизме едва не выдали в США. Отчасти он напоминает об утопическом государстве NSK, но все же эта работа лежит скорее в плоскости политики, нежели искусства, как и артистические акции немецкой группы «Центр политической красоты» или немецкого тележурналиста Яна Бемермана. Впрочем, во времена, когда любые прямые высказывания находятся под подозрением, довольно сложно провести границу между искусством и политикой.

Двусмысленности, ослышки, оговорки, умышленное или искреннее недопонимание — вот свойства новой сатирической «графики» эпохи постправды. Одной из самых остроумных работ на биеннале оказывается нарезка из комедийного телешоу 1980-х «Top lista nadrealista», югославского аналога «Монти Пайтона»: ведущие ломают комедию, выступая в роли переводчиков с сербского на хорватский, а с хорватского на боснийский — и, не зная ни одного из этих языков, мы умираем от смеха, слыша, что все произнесенное не нуждается ни в каком переводе. Шоу выходило до 1991 года — потом шутить на эти темы стало неловко.

Любляна, до 29 сентября