Расслоение по национальному вопросу

Почему немцы в «новых» и «старых» землях так сильно расходятся в своих оценках российской политики Берлина и Запада в целом? Об этом для «Д» рассказывает Штефан Локе.

Мечты о воссоединении Германии почти 30 лет назад стали реальностью, однако внутреннего единства так и не наступило: данные статистики по численности населения, демографии и экономическим показателям стабильно указывают на большие различия между территориями, некогда разделенными на Федеративную и Демократическую республики. Снова и снова звучит один вопрос: сколько еще должно пройти времени, чтобы «новые» земли вышли на западный уровень?

Сама формулировка свидетельствует, что именно Запад считается нормой, на которую должен равняться Восток,— и как минимум в названных категориях он на это готов. Сложнее «подстроить» взгляды и воспоминания, которые неизбежно разнятся. Ведь вследствие Второй мировой войны через Германию на 40 лет пролегла не только государственная граница, но и граница между двумя совершенно разными типами социально-экономических систем.

Так, яблоком раздора не раз становилась позиция в отношении России. Недавно поводом для этого послужили слова премьер-министра Саксонии Михаэля Кретчмера, призвавшего на Петербургском международном экономическом форуме (ПМЭФ) к скорой отмене санкций ЕС против РФ и пригласившего президента Путина в Дрезден. На западе Германии его инициативу встретили скептическими комментариями, на востоке — нескрываемым одобрением.

С Кретчмером трудно не согласиться в одном: в Восточной Германии есть собственное мнение на этот счет. Ему это хорошо известно, ведь тема российско-германских отношений поднимается практически на каждой его встрече с избирателями.

Российская политика Берлина и Запада в целом вызывает неприятие и непонимание прежде всего у старших поколений восточных немцев.

Впрочем, в действительности все не так просто. Отношение многих восточных немцев к России — равно как и к Соединенным Штатам — весьма амбивалентно. Для старшего поколения на Востоке «русские» были и освободителями, и оккупантами. В течение 40 лет на территории ГДР размещалось около полумиллиона советских военнослужащих. Сравнительно небольшой Демократической республике пришлось не только в полном объеме выплачивать репарации за разрушения в ходе войны против Советского Союза, которую вела (вся) Германия,— преимущественно в форме демонтажа промышленного оборудования и инфраструктуры, в частности, железнодорожных путей — но и вплоть до 1989 года нести расходы на проживание, питание и выплату денежного довольствия военнослужащим оккупационных войск.

Лидеры СЕПГ считались марионетками Москвы, а членство в Обществе германо-советской дружбы (ОГСД) для восточногерманского населения — столь же непременным, как и уроки русского языка в школе, которые многими воспринимались как тяжелая повинность. Контакты с советскими военнослужащими происходили преимущественно в официальных рамках, частные контакты в основном возбранялись. В контексте всего этого любовь к русским в гэдээровские времена не отличалась пылкостью. Напротив, когда в 1994 году из Дрездена выводились войска, тогдашний мэр города Герберт Вагнер официально заявил, что это прощание «не наполняет наши сердца печалью».

С другой стороны, контакты между людьми способствовали формированию более дифференцированной картины, прежде всего у восточных немцев, получавших образование в СССР или награжденных возможностью совершить туристическую поездку в эту огромную страну. Те, кто в результате оказывался в РСФСР или в других советских республиках, может подтвердить, что его встречали радушно, душевно и с живым интересом.

Вероятно, аналогичные воспоминания остались у тех западных немцев, которые отправлялись учиться или отдыхать в США. Такой опыт накладывает отпечаток на отношение к стране и живущим в ней людям, вот только у представителей старшего поколения на Востоке и Западе он оказывается очень неодинаковым.

В отличие от ситуации на Западе, где Россию десятилетиями изображали в образе врага не менее прилежно, чем Соединенные Штаты на Востоке, страх перед «русскими» в новых федеральных землях выражен не так сильно, зато отношение к американцам остается скептически-настороженным. В западных землях все с точностью до наоборот.

Впрочем, современная «благосклонность» к России на востоке страны обусловлена еще и той «неправильной» любовью, которая явилась продуктом тяжелого переломного периода: после воссоединения в бывшей Демократической республике сотни тысяч вдруг лишились работы, а с ней и возможности вести привычную жизнь, и были вынуждены уповать только на милость экономически более сильной Западной Германии. Симпатии к Владимиру Путину и его действиям у этих людей обусловлены скорее их внутренним протестом против Запада, который — опять-таки, по убеждению только части пожилых граждан экс-ГДР — пытается экспортировать свой образ жизни еще дальше на Восток.

Вновь и вновь повторяется ошибочный, давно опровергнутый самим Горбачёвым тезис, будто Североатлантический альянс обещал Советскому Союзу в обмен на согласие Москвы по воссоединению Германии воздержаться от расширения на Восток. При этом сторонники данной концепции опрометчиво забывают о праве восточноевропейских государств на самоопределение и о волеизъявлении большинства их граждан.

Также нельзя забывать, что и на востоке Германии достаточно тех, кто поддерживает аргументацию по санкциям против России. Эти люди тоже не хотят их отмены, пока продолжится неправомочное удержание Крыма, а также поддержка войны на востоке Украины деньгами, оружием и людьми. Между прочим, такой позиции придерживается и Михаэль Кретчмер.

То, что приглашение Кретчмера — явно сделанное «с прицелом» и на предстоящие выборы в ландтаг — встретило такую поддержку в Саксонии и на востоке Германии, отчасти обусловлено и еще одним обстоятельством: последствия санкций для Восточной Германии оказываются куда более ощутимыми, чем для Западной. Часть машиностроительных предприятий, сумевших реактивировать свои контакты в России, из-за санкций понесли большие потери, кого-то даже постигло банкротство; сельхозпроизводители вследствие «контрсанкций» Москвы остались без рынка сбыта.

Ситуация оказывается вдвойне болезненной для сравнительно слабой экономики востока страны, однако на западе тягот практически не замечают. И потому восточные немцы задаются вопросом, насколько Берлин стал бы мириться с таким положением вещей, если бы последствия для запада Германии оказались бы столь же серьезными, как для востока?

Штефан Локе