С хламом и сокровищами придорожной России соприкоснулась Наталья Радулова

Хлам стал для Станислава Крайнова всем — хобби, кормильцем, утешением и полем брани

Текст: Наталья Радулова, Владимирская область

Фото: Кристина Кормилицына

"Я, наверное, единственный и последний старьевщик на Руси",— Станислав Крайнов горделиво поглядывает на свою покосившуюся избу, увешанную флагами, табличками "Лавка случайных вещей", "Антиквариатъ", "Здесь русский дух" и "Сдается квартира — на час, на сутки". Изба стоит на федеральной трассе, во Владимирской области. Соседи Крайнова, занимающиеся придорожной торговлей, выкладывают у дороги традиционный товар: соленья в банках, мягкие игрушки, банные веники по 100 рублей. Старьевщик же заманивает покупателей дореволюционными самоварами, советскими грамотами, коромыслами и патефонами: "Я покупаю старые вещи, чищу их, немного реставрирую и опять продаю — здесь же, на трассе. Да, я немного странный, русский офеня. И дом у меня странный. Может, поэтому местная администрация только со мной и воюет: якобы я нарушаю правила благоустройства, загрязняю территорию. Вон яблоки, насквозь пропитанные ядовитыми автомобильными выхлопами продают — никого это не волнует. Весь лес на веники ободрали — и тоже все нормально. А у меня на участке помойка! Тьфу! Помойку от музея отличить не могут!" Станислав Геннадьевич машет руками, перекрикивает шум трассы, хватает с крыльца то рассохшуюся деревянную прялку, то деда мороза из серой ваты, грозит в сторону сельсовета: "Это хлам? Вот эти прекрасные вещи? Да я на этом хламе две квартиры купил, машину, 18 ларьков открыл, самым уважаемым человеком в районе был, пока враги со свету меня не сжили. За что так со мной? За то, что работу даю помоешникам, пьяницам и нищим пенсионерам?.. Что, понравилась вам эта тарелочка? Возьмете за тысячу!.. Нет? А за триста?"

«Деньги в матрасах»

Цену своим сокровищам 60-летний Станислав Геннадьевич, как сам признает, часто назначает от балды. "Есть у меня и справочники, и интернет, а все равно иной раз впросак попадешь". По незнанию почти за бесценок — 60 тысяч рублей — как-то продал он таинственному покупателю свадебный рубль Николая Второго. "А реальная его стоимость — полмиллиона рублей! Нет, миллион! Долларов! О, если б я знал! Да и про 60 тысяч я ляпнул, лишь бы тот москвич заезжий отстал. А он — раз! — и выложил деньги. За железяку! Мало ли у меня железяк, елки-палки... Вон утюгов! Вот утюг красивый".

Просто так в свою избу Станислав никого не пускает, на входе — предупреждение: "Осмотр музея — 100 рублей". За эти деньги полагается осмотреть двор, заваленный старыми вещами, сортир и три комнаты с коридором. Есть и аттракцион: стрельба из большой рогатки по "врагам народа", по портретам Ельцина и Горбачева. Единственный сегодняшний посетитель, Максим Борисов, стрелять отказывается. Молодой парень ходит по музею, ищет мельхиоровые подстаканники и редкие советские игрушки для своей коллекции, а Крайнов не отстает, торопится ему объяснить "какую страну развалили", но больше, конечно, биографию свою пересказывает. Родом старьевщик из соседних Вязников, единственный из рабоче-крестьянской семьи вышел в люди, окончил институт и по распределению как химик-технолог попал на Украину, на завод. Во время первых кооперативов взял в аренду киоск "Соки-воды", устроил там что-то вроде библиотеки: за небольшую плату давал читать самые популярные тогда книги. "Ездил я за литературой в Приднестровье, Молдавию, бегал под пулями во время путча в Москве. Я научился делать деньги из воздуха, и они меня полюбили. Я возил их и чемоданами, и рюкзаками, и в матрасах". Станислав утверждает, что даже купил прогулочный теплоходик "Скульптор Лысенко" на Днестре, катал туристов. Но двухпалубное плавсредство в итоге отобрали бандиты, жена полюбила другого, торговля книгами пришла в упадок, а украинские националисты совсем оборзели. Тогда несостоявшийся "владелец заводов, газет, пароходов" вернулся в родные Вязники, правда, уже в качестве украинского эмигранта. "Представьте: мне под полтинник, нищий, без документов, без работы. Мать кое-как кормила меня на свою пенсию, а помрет она, думаю, и что? Я с собой всегда носил свидетельство о рождении, аттестат, доказывал, что я здесь родился и вырос, но чиновники знать ничего не хотели: "По закону ты украинский гражданин, мы тебя депортируем. Теперь кто в какую страну попал, там и должен жить". Кошмар! Я не знал, что делать: упиться или удавиться... А ты говоришь — из рогатки стрелять не буду". Максим останавливается, ласково смотрит на хозяина избы: "Дорогие у вас подстаканники. Такие в Москве раз в пять дешевле можно купить... Ну и как вы выжили?" Станислав улыбается: "Подумал я, подумал, елки-палки, и решил: буду гнать самогон".

«Псих какой-то»

Распоряжением правительства 2014 года город Вязники был включен в категорию "Монопрофильные муниципальные образования Российской Федерации (моногорода), в которых имеются риски ухудшения социально-экономического положения". И на этой непростой территории нелегал Крайнов начал делать бизнес. Расплачиваться за самогон вязниковским покупателям было нечем. Поэтому несли они Крайнову вещи, а он все это мыл, чистил и продавал. Дело неожиданно оказалось прибыльным. Кому-то нужна была дешевая мебель или позарез был необходим настольный ионизатор воздуха Riga, кто-то коллекционировал иконы, местные кулибины охотно покупали старинные часы, швейные машинки, радио. За 100 долларов Крайнов приобрел и оформил на мать железный ларек, стал торговать уже там. По городу пошел слух: "Псих какой-то за всякое старье чистый спирт наливает". Утром у ларька всегда толпился народ — "псих" брал почти все: и углевой утюг с трубой, и пионерские горны, и вымпелы за ударный труд. Бывший комсомолец, двадцать раз кодировавшийся, принес плакаты с агитпоезда — когда-то, во время антиалкогольной кампании, он ездил по стране, призывал к трезвому образу жизни, с тех пор никак пропить не мог эти агитки, а тут такая удача! Священник, отец Никодим, притащил старинную церковную лампаду. "Мы разговорились, оставил я его ночевать у себя,— вспоминает Крайнов,— с тех пор он часто приходит. Приносил и чашу для причастия, и архиерейский посох. Дошел до того, что сдал свою мантию. Сейчас говорит, что досматривает родителей в нашем городе и ждет назначения куда-то в Эфиопию. Ага, как же!" Ходит к старьевщику и нищенка Анна: "Она первый раз предложила мне новехонькие домотканые половики, кузнецовские тарелки и две открытки с видами Вязников до революции. Я дал ей на бутылку. Она не стала торговаться, она никогда не торгуется, сколько дам, столько и возьмет, только просит: "Добавь еще на пачку "Примы"". Никогда ей в этом не отказываю". Крайнов считает, что помоешники — самые лучшие поставщики. "У них, как правило, интересный товар. У каждого своя территория, свои мусорные баки, они осматривают их регулярно, сортируют металл, стекло, макулатуру и прочий, никому не нужный хлам. Вот этот хлам они мне и несут — то расписное коромысло, то ложечку для причастия, то старинные фотографии". Наследники — еще одна неплохая категория поставщиков. Этим достается после смерти родственников старая квартира, и все вещи они сразу отвозят Геннадьевичу. А вот алкоголики обычно приносят такую ерунду, что и в руки брать противно: "Дело доходит иной раз до мата. У неопохмеленного человека душа горит, требует выпивки, ей надо, и поскорее. С таким поставщиком дело иметь — все нервы себе изведешь". И все же Крайнов умудрился открыть свои ларьки на нескольких улицах Вязников и в деревнях области, то есть, как он особенно подчеркивает, "воссоздал народный промысел старьевщика и офени". Он даже начал выпускать небольшой журнальчик под названием "Альманах вязниковского офени", в котором публиковались многие краеведы. В общем, бизнес шел, клиенты приезжали из богатых городов, Крайнов купил машину, квартиру себе и матери. "Практически все Вязники бежали к моим ларькам: кто продать, а кто и купить. Но местным властям не понравился такой рассадник в центре города и под предлогом того, что ларьки портят вид улиц, их решили демонтировать. Мои клиенты собрали в мою защиту более 200 подписей. Не помогло. Последний киоск краном поднимали вместе со мной и матерью". Крайнов признает, что тогда чуть инфаркт не получил, но "взял себя в руки", купил полуразрушенный дом в деревне Илевники, недалеко от Вязников, и свез в него все имущество из киосков. Это был первый этнографический музей "Лавка случайных вещей". Его сожгли почти сразу.

«Здесь Русь»

"Кому-то я в той деревне не понравился, елки-палки,— вздыхает Станислав.— Тоже администрация меня ругала за бардак: "Сними лапти и флаги с забора!" Ага, сейчас. Чего это я со своего забора буду что-то снимать?.. Ну и сгорел дом". Сейчас Крайнов разместил свою коллекцию в доме у трассы в деревне Крутово. "Окна здесь без стекол были, крыша текла, бомжи ночевали. Но я решил все отремонтировать и открыть музей коробейника, музей быта и ремесла Вязниковского уезда. Купил я этот дом три года назад за 50 тысяч, наторговал за лето 75 — считай, все вложения отбил".

Расплачиваться за самогон вязниковским покупателям было нечем. Поэтому несли они Крайнову вещи, а он: "Куда деваться! У нас же город безработных!"

Чтобы привлечь внимание проезжающих, Крайнов снова стал развешивать на заборе свои прялки да чесалки: "Почти сразу же и этот сельсовет всполошился, запретили мне выносить к дороге мою самопальную рекламу. Тогда я рекламу нацепил на дом, наивно полагая, что в своем дому могу распоряжаться сам". Но чиновники уперлись: музейщик-любитель должен навести порядок на участке. А какой порядок, если вязниковский офеня хочет еще шире развернуться: задумал он сделать для детей живой уголок с курочками и кроликами, террасу для выставок художников, на огороде шалаши вон с помощником собирается поставить — пусть городские ночуют. А главное — больше, больше хлама!

Вера Холева, заместитель главы администрации Денисовского сельского поселения, непреклонна: "Мы хотим, чтобы он навел порядок около своего дома и убрал все старые вещи, которые навалены около дома". Все лето на Крайнова составляли протоколы и вот наконец на днях оштрафовали на 3 тысячи рублей. Станислав разъярен: "За что! За вывески на доме, елки-палки! У моих соседей тоже вывески, а их никто не трогает!" Он ходит вдоль дороги, показывает, у кого какие надписи на домах: "Тосол", "Продаю мед", "Кафе", объясняет, что здесь, у трассы, каждый выживает как может, ведь местные деревни вымирают, поля заросли березняком, фермы "хуже, чем после бомбежки в войну", работы нет, "пенсия у меня 7300", "экология, как в Чернобыле", старики спиваются, а молодые мечтают уехать — вот она, придорожная Россия. Но чиновникам мешают только ватники да шинели на заборе Крайнова, его коромысла и надписи "Здесь Русь".

А ведь обычным людям эта странная изба, уверяет старьевщик, нравится — вот же книга отзывов, вот мелким почерком "Спасибо за сахарницу", вот крупно и размашисто "Низкий поклон из Молдовы хозяину дома-музея", вот "Мы еще из тех годов, храните нашу память!". Крайнов потирает грудь: "Главные нервы мне всегда делали не бандиты, не воры, не пьяницы, а чиновники. Почему они всегда лезут?.. Это ведь мой дом, мой! Да, придорожная торговля запрещена. Но если я захочу, то могу вас, к примеру, пригласить в гости. Так? Захочу — подарю все-таки эту тарелочку, да? И приму от вас материальную помощь, 200 рублей... Или 100?"