"Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии" Роя Андерссона

Премьера кино

Почти год истек с тех пор, как фильм Роя Андерссона "Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии", высокомерно отвергнутый Каннским фестивалем, стал триумфатором Венецианского. С тех пор он был дважды показан в России, побывал здесь и сам режиссер, к премьере была издана посвященная ему книга критика Антона Долина. Этой широкой известности в узких кругах радуется АНДРЕЙ ПЛАХОВ.

Известность остается все равно узкой: артхаусная ниша в прокате катастрофически сужается — и не только в нашей стране. Швеция не исключение: Андерссон работает медленно и трудно, выпускает фильмы с большими перерывами и чрезвычайно горд венецианским "Золотым львом", которого даже привез продемонстрировать своим поклонникам в Москву. Ведь это первая крупная награда, которой выдающийся режиссер удостоен за полвека карьеры, но даже она не способна существенно расширить аудиторию его депрессивных трагикомедий — несомненно, гуманистических (его последний фильм вдохновлен "Похитителями велосипедов"), но лишенных умиротворяющего катарсиса.

"Голубь" — заключительная часть трилогии Андерссона о веселом и трагическом абсурде бытия. Название подсказано птичкой с картины Питера Брейгеля Старшего "Охотники на снегу", от Брейгеля и Босха идет также жуткая сцена земного ада — медленного поджаривания англичанами чернокожих рабов в гигантской вращающейся музыкальной шкатулке. Эта изысканная пытка призвана услаждать звуками боли и ужаса вырождающуюся аристократию, словно выползшую из подвалов колониального прошлого. Однако в данном сюжете прочитывается и другой смысл. На огромном медном цилиндре указано название шведской компании Boliden, которая в 1980-е годы отправляла тысячи тонн ядовитого выплавного остатка в Чили, где сотни человек, в том числе дети, стали жертвами отравления. Таким образом, добрые традиции колониализма продолжаются уже в нашу демократическую эпоху.

Начинается картина Андерссона тремя весьма забавными эпизодами встречи со смертью: например, одного из героев она подстерегает, когда тот из последних сил тщится откупорить бутылку с вином. Через весь фильм проходит уморительная пара коммивояжеров, торгующих вампирской челюстью и прочей подобной белибердой,— оммаж комикам классической эры кинематографа Лорелу и Харди. Именно эта сквозная линия цементирует картину Андерссона, состоящую, как обычно у этого автора, из минималистских новелл-скетчей.

Несмотря на универсальность конструкции, в "Голубе" очень много шведской специфики — и не только в карикатурном появлении разбитого под Полтавой Карла XII. Андерссон вслед за своим великим предшественником Бергманом, но совершенно в другой жанровой палитре живописует пуританизм шведского общества, его комплекс вины, который сформировался на фоне благополучия, купленного слишком дорогой ценой. Лунатический северный свет, пронизывающий интерьеры офисов, кафе, танцзалов и смахивающих на тюрьму бездушных общежитий, полон меланхолии, страдания и стоического сопротивления.

Имя Бергмана неизбежно всплывает в связи с Андерссоном, который принадлежит к поколению, подавленному славой великого соотечественника. И хотя, как и положено, в молодости он дистанцировался от бергмановской линии, иногда даже достаточно агрессивно, теперь Андерссон постепенно занимает место почившего классика. Разница состоит в том, что во времена Бергмана экзистенциальный дискурс был поддержан достаточно широким кругом зрителей, не только интеллектуалов. Потому, как и многие другие авторы того периода — от Брессона до Тарковского, Бергман мог позволить себе быть суровым и серьезным. Андерссон сумел пройти через эпоху постмодернизма, не поступившись своим авторским началом, но сохранив качества раннего "наивного" кинематографа — эксцентрику, юмор, любовь к пантомиме. Сегодня все это оказывается как нельзя более пригодным для описания постапокалипсиса XXI века — во всяком случае другого языка для этого еще никто не придумал.