Иван Васильев дебютировал в "Иване Грозном"

Дебют балет

На Исторической сцене Большого театра Иван Васильев, бывший премьер московской труппы, а ныне приглашенная звезда, дебютировал в партии Ивана Грозного в одноименном балете Юрия Григоровича. ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА сожалеет, что это не произошло два с половиной года назад.

"Ивана Грозного" в Большом возобновили в 2012 году после 22-летнего перерыва (см. "Ъ" от 10 ноября 2012 года). Этот спектакль, прославляющий негуманную тиранию, готовили не для политиков, а для Ивана Васильева — считалось, что харизма и неимоверный прыжок лучшего Спартака нынешних времен очень пригодятся и в другом "государственном" балете Юрия Григоровича. Но пока улаживали юридические дела с наследниками Сергея Прокофьева (партитура балета скроена из многих его произведений, к тому же дополнена музыкой композитора Чулаки), Иван Васильев сбежал из Большого в петербургский Михайловский. Москвичи потерю пережили — в недрах труппы нашлось аж четыре Грозных.

Но как раз сейчас случился форс-мажор: первый Иван отбывает срок, второй травмирован, третий болен, четвертый — Михаил Лобухин — просто не выдержал бы серии из четырех спектаклей, изнурительных, как каторжный труд на рудниках. Говорят, Юрий Григорович лично позвонил пятому Ивану и попросил срочно выучить роль, благо московский педагог танцовщика Васильева — Юрий Владимиров — был первым исполнителем партии и лучшим царем на все времена. Ради московского государя Иван Васильев отрекся от другой царственной особы — неуравновешенного принца Рудольфа, роль которого он по контракту должен был танцевать в балете "Майерлинг" Музтеатра Станиславского, чем вверг театр в большие убытки — моральные и материальные. Роль Грозного Иван Васильев подготовил с партнершей по сцене и жизни Марией Виноградовой, благо царицу Анастасию она танцует не первый год. Все эти обстоятельства вызвали ажиотаж среди балетоманов. И хотя Большой театр не пустовал бы и без горячих болельщиков Ивана Васильева, их боевое возбуждение накалило атмосферу зала, придав дебюту танцовщика статус события чрезвычайного.

Скажем сразу: получилось не все — из-за отсутствия сценических прогонов и долгих вдумчивых репетиций. Ляпом обернулась одна из кульминаций: не воткнулось в пол тяжеленное копье, которое царь швыряет в кучку бояр-заговорщиков (да и кидал-то его Иван не на авансцену, где сгрудились жертвы, а в безопасное место — метрах в четырех от них). Неуверенно вышли и дуэты: свою красавицу невесту танцовщик то не выжимал на нужную высоту, то держал в угрожающем наклоне, однажды и вовсе впаял в жесткую переборку кулис, едва донеся туда хрупкое, но высоковатое (для его роста) сокровище. В таких обстоятельствах особо не понежничаешь, впрочем, некоторую эмоциональную зажатость этого царя можно было объяснить и его природной суровостью.

В целом же ожидания оправдались. Ивану Васильеву распрямили и прилизали на прямой пробор его задорные кудри, усугубили впадины ввалившихся от тяжких репетиций щек, подчеркнули лихорадочный блеск глаз — остальное сделали его безумный темперамент и физическая мощь. В первой же сцене еще неподвижно сидящий на троне Иван ясно дал понять не только ближним боярам, но и последним рядам зала, что это место его по праву и он его никому не отдаст. Первые же прыжки — jete en tournant по диагонали, увенчанные неким подобием двойного перекидного с поворотом на 540 градусов (неким — поскольку взвинченный премьер по горячности исполнил этот свой любимый трюк не слишком-то чисто),— засвидетельствовали, что его претензии на балетное царство оправданны. Апофеозом роли стало "взятие Казани" в первом акте — по сцене боя царь пронесся ураганом, от которого мурашки по коже и волосы дыбом. За эти два с половиной круга бешеных jete en tournant, дополненных высоченными полетами фуэте в аттитюд и вспышками двойных содебасков, увенчанных уникальным тройным, Иван Васильев достоин войти в список лучших исполнителей партии. К перлам партии стоит отнести и финальные, отчаянные и могучие прыжки в "кольцо": так мягко, смачно и высоко, перекрещивая ноги и руки далеко за спиной, не прыгал ни один Иван, включая самого первого и лучшего — Юрия Владимирова.

Кроме атлетических подвигов были и актерские. Отлично удалась Ивану сцена болезни царя — минуты ползучей телесной слабости хорошо оттенили последующий боевой взлет; убедительной получилась и молитва после смерти Анастасии: этот свирепый мученик с дрожащими перстами и вылезшими из орбит очами был зловещ и жалок. В сущности, в каждой сцене было видно, как органично легла роль на телесную и творческую природу Ивана Васильева. Как понятен танцовщику этот характер и этот тип актерской игры; как вольно чувствует его могучее, не знающее полутонов тело в этой хореографии, которая не требует ни точных позиций, ни выверенных поз, ни чеканных остановок, ни мелкой выделки движений. Только здесь ему не будут пенять на некрасивые линии перекачанных ног, на косолапые soutenus, мужиковатые кисти рук и аффектированную мимику. Ведь именно его, васильевский, танец — на пределе возможностей, самозабвенный, мощный, искрящий нечеловеческой энергетикой,— и требуется для балетов Григоровича. И именно такой григоровичевский танец выдает танцовщик Васильев во всех своих ролях, куда бы ни поехал и что бы ни танцевал.