Ольга Алленова — о том, с чего начинать реформу сиротских учреждений

С прошлого года в России обсуждается реформа сиротских учреждений, а уже с 2015 года федеральные власти рекомендуют регионам переводить детские дома на семейную модель. Корреспондент "Огонька" считает, что реформу можно начинать уже сейчас — с самых простых вещей

Ольга Алленова

Пашка поступил в детское инфекционное отделение недавно, он капризничает, выплевывает обеденный суп, выбрасывает игрушки из кроватки — просовывает их через металлическую решетку и демонстративно кидает на пол. И все время тянет руку в сторону двери: "Четка, моя четка". Что это за четка такая, я не понимаю.

Успокоить его сразу не удается. В отличие от остальных детей, Паша не рвется ко мне на руки. Может быть, мой внешний вид его не устраивает: все-таки перчатки на руках и медицинская маска на лице не каждому понравятся. Вообще-то здесь такие правила, и дети уже привыкли. Но если Пашка здесь впервые, то ему, наверное, страшно. Вот он стучит по металлической решетке кроватки и снова твердит про "четку". Когда трем остальным малышам я надеваю тапочки и выпускаю "погулять" по боксу размером два метра на три, наступает тишина: дети больше не плачут, они, наконец, вырвались из-за своих решеток и разбирают игрушки, сложенные в воздушном бассейне с целью экономии места. Пашка канючит про "четку", но, когда я достаю больничные тапочки его размера, он кивает: ладно, мол, давай и я погуляю. Только почувствовав землю под ногами, Пашка несется к входной двери. Едва успеваю перехватить: из бокса выходить категорически запрещено. Устраивает истерику: "Четка, моя четка". Тянет руку в сторону стеклянного блока, который служит для передачи пищи из коридора в бокс. Из Пашкиной кроватки этот блок как раз хорошо виден. Вглядываюсь: пустые чистые кружки, бутылочки, соски. Белый пакет. Открываю пакет, в нем — яблоко, печенье и яркая зубная щетка с динозавриками.

Пашка громко, возбужденно смеется: "Моя четка". Все, что я понимаю сейчас,— эта щетка единственный предмет, связывающий его с тем миром, откуда он прибыл. Яблоки и печенье Пашке не разрешают, боятся аллергических реакций. Маленьким тут вообще не часто разрешают дополнительное питание: больничное пусть невкусное, но гипоаллергенное. Вот так у Пашки начинается невкусная больничная жизнь.

Позже, вечером, когда дети накормлены ужином, искупаны и засыпают, я спрашиваю постовую медсестру, кто передал Пашке печенье и зубную щетку — ведь если у него есть семья, то он должен лежать в больнице с мамой. Оказывается, что Пашка живет в детском доме, его мама была лишена прав за жестокое обращение с ребенком, однажды ненадолго восстанавливалась, а теперь — в процессе очередного лишения. У Пашки есть старенькая бабушка, которая иногда навещает его в детском доме. Она даже пыталась взять Пашку под опеку, но ей не разрешили — бабушке 70, и она больна.

Пашка часто болеет простудными заболеваниями, у него слабый иммунитет. А еще у Пашки задержка психомоторного развития, как и у всех детдомовских детей. И еще он гиперактивен, капризен, неуравновешен — говорят, это потому что его мама ведет асоциальный образ жизни и редко общается с сыном. Но когда он получает свою щетку, то успокаивается, становится доброжелательнее, внимательно рассматривает яркие картинки в детской книжке, а в итоге засыпает, держа свою щетку в руке. Я аккуратно ее вынимаю, потому что на ночь ничего в детских кроватках оставлять нельзя. Утром он поднимет крик, поэтому я пишу записку следующему, утреннему волонтеру, что плачет Пашка из-за щетки с динозавриками и что щетка лежит в белом пакете на столе.

Я долго размышляю о том, почему для Паши такой важной оказалась эта зубная щетка. А потом вдруг понимаю, что за годы работы волонтером в этой больнице ни разу не видела у детей зубных щеток. Я прихожу во вторую смену и всегда думала, что утренний туалет маленьких пациентов входит в обязанности волонтерской смены первой половины дня. Но оказалось, что зубных щеток у детей действительно нет. И зубы им не чистят. Логически это можно объяснить тем, что в больнице персонала хватает ровно на то, чтобы сделать ребенку укол, положить ему в рот таблетки и покормить его. И это понятно: в обязанности персонала входит лечение ребенка, а не полноценный уход, общение и организация досуга. Сил медсестер на всех детей-отказников не хватает: бывают периоды, когда в отделении живет 20-25 детей, а медсестер всего две. Но, с другой стороны, в больнице ребенок иногда проводит месяц, даже два. Я помню несколько случаев, когда дети не выздоравливали полгода. Все это время они стоят в кроватке за железной решеткой. Все это время им не чистят зубы. Не приучают к горшку. Они не гуляют, не играют, не ходят на музыкальные занятия. Некому этим заниматься.

Хорошо, что в Москве во многих больницах уже принимают услуги волонтеров, и это, конечно, очень важно для того, чтобы дети-отказники не чувствовали себя совсем брошенными. Но, во-первых, Москва — это не вся Россия, а во-вторых, иногда и волонтеров (особенно в периоды простудных эпидемий) хватает только на то, чтобы покормить ребенка, помыть его, разрешить ему час "погулять" по боксу с игрушками. И вряд ли волонтеры догадываются о том, что ребенку с утра никто не почистил зубы. Это ведь просто не укладывается в голове.

А теперь представьте масштаб этой проблемы. Каждый ребенок из детдома попадает в больницу пару раз в год, а то и чаще. В среднем несколько месяцев в году ребенок проводит в чужой среде (каждый раз новая больница, новый персонал, новый бокс). Представьте себя или своего ребенка, к примеру, три месяца лежащим в больнице.

Понять, что не так в жизни детей из сиротских учреждений, можно, сравнив ее с жизнью семейных детей, говорит директор Центра лечебной педагогики Анна Битова: "Сколько раз в жизни попадает в больницу обычный семейный ребенок? Может быть, несколько раз за жизнь. А ребенок из сиротского учреждения в больницу попадает почти каждый год. Если ваш ребенок заболел гриппом, вы будете лечить его дома, и вам даже не придет в голову отправить его в больницу. Это нормально. А регулярная госпитализация — ненормально".

Каждый раз больница становится для ребенка серьезным стрессом. Он попадает в чужую среду, которую считает враждебной, потому что тетя в белом халате делает ему уколы, и больше ничего он от нее не видит, а она по роду своей деятельности больше ничего ему и не должна. Он понимает, что здесь он никому не нужен, потому что никто не реагирует на его крик и никто к нему не придет: у персонала полно своих профессиональных обязанностей и еще здесь знают, что успокоить только что прибывшего ребенка почти невозможно: "Они все кричат, когда сюда поступают".

В больнице разрушается детская психика, потому что важное для ребенка ощущение защищенности исчезает здесь в первый же день. Он лишается своего распорядка дня. Любимых игрушек. Привычных прогулок. Знакомых лиц воспитателей и нянь.

Это неправильная, ненормальная ситуация. И ее можно исправить.

Вообще-то с маленьким ребенком в больнице должен находиться воспитатель из дома ребенка или детского дома. Когда сотрудников этих учреждений спрашиваешь о том, почему ребенок один в больнице, они отвечают, что не хватает людей для сопровождения детей. И это правда. Но главная проблема вовсе не в нехватке сотрудников. В таких детских учреждениях есть все для того, чтобы лечить ребенка на месте, амбулаторно, если это не какой-то особенный критический случай. Но очень часто лечить ребенка с каким-нибудь гриппом-ларингитом-трахеитом в детском учреждении не хотят, это дополнительная ответственность — а вдруг что случится? В больницу отправить проще. Поэтому в больницах так много детдомовских детей с самыми тривиальными ОРВИ и ОРЗ.

Наверное, было бы правильно, если бы дети с простудными и другими не тяжелыми заболеваниями оставались лечиться в своих учреждениях, ведь семейного ребенка вы не отдали бы в больницу, а у нас в последнее время много говорят о семейной модели детских домов. Тем более что в детских учреждениях есть и медицинский персонал, и изолятор для инфекционных больных. Изолятор — тоже плохо, ведь дома вы не помещаете ребенка в изолятор, но все-таки в изолятор к ребенку может приходить медсестра, которую он давно знает. А если повезет, то придет навестить и воспитатель с книжкой и игрушкой. В больницу к нему не придет никто. В лучшем случае — волонтер, которого он впервые видит. Если же есть острая необходимость в госпитализации, то сопровождать ребенка в больнице должен знакомый ему воспитатель. Может быть, если такую обязанность вменят руководству сиротских учреждений, то и госпитализировать детей станут меньше.

Волонтеры же смогут уделить больше внимания детям, которые "подвешены" между родным домом и сиротским. В больнице их всегда много — детей, у которых есть родители и дом. И эти родители находятся в процессе лишения прав, а ребенок живет в больнице, потому что, во-первых, не имеет "официального статуса", а во-вторых, обследуется для поступления в приют. Эти дети со шрамами на теле, со страхом в глазах, часто с ненормативной лексикой и агрессивным поведением — как раз из таких семей, как Пашкина. Им очень нужно внимание, тепло и участие. Для них важно увидеть просто других людей и отношение, которое отличается от всего, что они видели в семье. Важно, чтобы они просто перестали бояться людей. Психологи говорят, что особенно важно объяснять такому ребенку, что вы собираетесь с ним делать: "Вот сейчас мы с тобой будем есть вкусную кашу, хорошо?", или "Сейчас мы поменяем памперс, искупаемся и будем чистыми, правда?", или "Давай сделаем зарядку?". Любое непредсказуемое действие — стресс для такого ребенка. Он может испугаться просто оттого, что вы взяли его на руки, потому что когда-то его "роняли" на пол.

Вообще-то такие дети тоже не должны жить в больнице. Во многих странах ребенок, которого забрали из семьи за жестокое обращение, сразу же попадает в замещающую семью. Медицинское диагностирование проводится за день — и никакой больницы не нужно. Может быть, когда-нибудь так будет и у нас. Но пока в России больница остается домом для огромного количества детей.

Спустя пару месяцев после знакомства с Пашкой я собирала материал о жизни сиротских учреждений в одном российском регионе и выяснила, что Пашке на самом деле повезло, потому что его научили дома чистить зубы и у него есть некая традиция,— не поверите, очень важная не только для здоровья, но и для формирования личности.

Во многих домах ребенка, детских домах и интернатах дети до 3-4 лет (а иногда и старше) зубы не чистят или делают это от случая к случаю. В том самом регионе, где я оказалась вместе с представителями неправительственного сектора, в санитарной комнате детского дома были показательно выставлены в ряд новенькие зубные щетки и тюбик зубной пасты. Открутив колпачок, мы убедились, что тюбик запечатан. Его выставили к нашему приезду.

— Что же вы не чистите детям зубы? — спросил неправительственный сектор директора.

— Нет, что вы, мы, конечно, чистим,— смутилась директор.— Но не так регулярно, как хотелось бы. Если мы будем чистить детям зубы два раза в день, нам просто не хватит зубной пасты. Ее выдают по одной в месяц на ребенка. Но вы не волнуйтесь, мы им рты обрабатываем.

Я вдруг так живо представила эту "обработку ртов". Стоит ребенок, к нему подходит тетя, одной рукой открывает ему рот, другой сует в него конструкцию из стержня, обмотанного бинтом, который пропитан противной жидкостью. Процедура быстрая и ужасно неприятная, ребенок в ней — объект манипуляций, а не самостоятельная личность. Подавление его личности происходит уже на этом раннем этапе жизни. Он не хочет есть — а в него запихивают кашу, да побыстрее. Он не хочет спать, ему хочется сказку или песню, а его заставляют спать по команде. Он не хочет на горшок, а его "высаживают" вместе с группой в одно время, строго по расписанию. Он, наверное, хотел бы постоять перед зеркалом с щеткой во рту, ощутить вкус зубной пасты, о чем-нибудь подумать, почувствовать себя самостоятельным, но он даже не знает, что так может быть. Потому что зеркал в сиротских учреждениях тоже почему-то нет. Он живет, как солдат в армии, но он не солдат, а маленький человек с неокрепшей психикой.

Сейчас в России готовятся к реформе сиротских учреждений. Власти рекомендовали к 2015 году перевести все детские дома, дома ребенка и интернаты на семейную модель. В Москве для этого уже затеяны грандиозные преобразования: проектируются и строятся новые здания, планируются переезды детских домов из старых зданий в более современные. Детские учреждения в той же Москве становятся более открытыми, туда уже разрешили ходить волонтерам, и волонтеры ходят. Это замечательно, оптимистично и внушает надежду, что скоро в России детские дома перестанут напоминать тюрьмы, а выпускника детского дома перестанут считать асоциальным, он будет социализированным, полноценным членом общества.

Но есть вещи, которые можно делать уже сейчас, не дожидаясь новых зданий и стартового 2015 года. Например, приучать детей дважды в день умываться и чистить зубы. Разрешить им ходить в туалет, когда им это нужно, а не когда это положено по расписанию. Поставить возле каждой кровати тумбочку или хотя бы повесить на кровать рюкзачок, в котором ребенок сможет хранить игрушку, книжку, что-то важное "свое", позволяющее ему ощущать личное пространство, мир вокруг себя и границы между тем и другим. Вышить нитками инициалы ребенка на нижнем белье — чтобы это были только его трусы и маечки, а не общие. Это такие мелочи, которые не требуют бюджетных затрат и пересмотра штатного расписания, но позволят ребенку почувствовать себя как дома.