Политический вектор

Наш российский электорат: как много Дум наводит он

       Эффект разорвавшейся бомбы, произведенный успехом Жириновского, может объясняться тем, что сработал никем не просчитанный сценарий выборов — 12 декабря параллельно прошли выборы разом в две Думы. За мандаты одной Думы — чего, собственно, все и ждали — соревновались партии, желающие заседать в парламенте. За мандаты другой бились корпоративные группировки. Поскольку физически Дума одна, а концептуально их две, наложение друг на друга двух взаимоисключающих моделей и создало отмеченный всеми наблюдателями эффект сумасшедшего дома.
       
       За потрясшим всех успехом партии Жириновского осталась незамеченной другая сенсация. Числившийся в чистых аутсайдерах блок "Женщины России" не только преодолел 5-процентный барьер, но и набрал около 9%, пристроившись сразу за фаворитами, т. е. ЛДПР, ВР и КП РФ, оттеснив, таким образом, многообещающие блоки "Яблоко" и ПРЕС. В сущности, то, что эффектный Жириновский сделал с Гайдаром, неприметные женщины сделали с Шахраем и Явлинским — победили вчистую. Структурная схожесть одной заметной и одной незаметной сенсации позволяет найти ключ к загадке успеха ЛДПР, предположив, что причины сенсаций имеют схожую природу.
       Что такое "Женщины России"? Это не партия в общепринятом смысле, т. е. не инструмент прихода к власти посредством выборов, но инструмент корпоративного представительства, т. е. блок влияния, намеренный давить на власть, дабы та в большей мере учитывала специфические проблемы девичества, материнства, старушества etc. Представительницы блока и не скрывали, что они не собираются формировать правительство ни монопольно, ни на коалиционной основе, что у них вовсе нет однозначных планом фракционной блокировки — исключительно по конкретным вопросам и обстоятельствам. Феминистское движение на Западе в этом смысле неизмеримо более партийно, тогда как сценарий, которым руководствовались избирательницы, отдавшие голоса за "Женщин", к партийной борьбе не имеет никакого отношения — это стандартное "Мы избрали нашу Ольгу депутаткою в Совет, пусть она в Москву приедет, передаст вождю привет". Ну а заодно где надо похлопочет, где надо явит благотворное женское влияние, а главное — покажет избирательницам, что они не вовсе заброшены в этом жестоком мужском мире. Все это — нормальная логика корпоративного представительства, и заслуга "Женщин России" в том, что они изложили ее открытым текстом, т. е. декларированные цели блока и сердечные думы электората совпали.
       По аналогии ЛДПР Жириновского правильнее было бы назвать "Мужчины России" — говоря об электорате партии, руководитель ВЦИОМ профессор Левада отмечает: "В основном это люди средне- и низкообразованные, относительно бедные, преимущественно молодые и преимущественно мужчины. Последнее объясняется тем, что установка этой партии — энергия, воля, твердая поступь — всегда привлекает молодых мужчин". И если "Женщины России" привлекли избирательниц пониманием специфических женских трудностей, то "Мужчины России" добились успеха пониманием не менее специфических мужских трудностей, т. е. ужаса перед досадной необходимостью работать и зарабатывать и обещанием эту надуманную проблему ликвидировать. Но сходство идет далее: минимальные экспресс-опросы показывают, что среди голосовавших за Жириновского его приверженцы в собственно партийном смысле (разделяющие его программные принципы касательно марша к южным морям, ядерной войны с Японией, тотальной карточной системы, усмирения короткоштанного Назарбаева etc., наконец, просто видящие Жириновского во главе российской администрации) составляют явное меньшинство — как и женщины-избирательницы отнюдь не прочат Алевтину Федулову в президенты. Большинство же либерально-демократического электората исходит, так сказать, из соображений необходимой коррекции — "пусть он их расшевелит, задаст жару, спустит жиру"; часть же избирателей (в основном молодежь) вообще видит в том некий хэппенинг. Таким образом, фактически голосовавшие за ЛДПР избирали не потенциального правителя, а народного трибуна, функции которого ограничены тем, чтобы теребить и поддавать жару.
       Иначе говоря, если смысл парламентарной игры в том, чтобы представитель политической элиты (хоть Гайдар, хоть Зюганов) как-то транслировал запросы своего в целом неэлитарного электората на уровень высокой политики, то функция Жириновского, по мысли его избирателей, в том, чтобы без всякой трансляции абсолютно неэлитарный субъект, нарушив иерархию уровней, вперся в высокую политику и "задал жару". Что по-ученому и называется корпоративным представительством.
       Успех "Женщин России" и Жириновского, сделавших ставку на корпоративное представительство, вообще укладывается в русло ведущей тенденции этих "многопартийных" выборов — сюда же добавляется успех аграриев и КП РФ, ибо тот же Зюганов реально оказался главой движения "Пенсионеры России", каковые жаролюбивые пенсионеры, кстати, тоже говорили о Зюганове: "Пусть задаст жару". Сюда же укладывается частичный (ВР, "Яблоко", ПРЕС, ДПР) или полный (ГС, РДДР) неуспех тех, кто вел борьбу по собственно партийному принципу, конкурируя программами на предмет взятия власти. Если рассматривать выборы с точки зрения борьбы партий, резонно было бы, вообще отсекая корпорации, сравнивать лишь результаты, достигнутые блоками-неудачниками. В рамках такого мысленного эксперимента обнаруживается, что собственные прогнозы вроде бы полностью оскандалившихся партийцев сбылись со стопроцентной точностью: абсолютный фаворит — ВР, за ним приотставшие "Яблоко" и ПРЕС, еще дальше — сбившиеся в кучу ГС, РДДР и ДПР. Иначе говоря, если брать в зачет лишь голоса избирателей хоть как-то понимавших, что они выбирают предъявивших свои программы претендентов на власть, которые станут соперничать во властной законодательной структуре, то страна имеет на удивление цивилизованный и ладно структурированный парламент.
       Проблема в том, что сами эти избиратели оказались в меньшинстве, а параллельно другие избиратели выбирали депутатов в тот же самый парламент по совершенно другому, корпоративному принципу, не предполагающему ни программы, ни ответственности. Когда в ночь с 12 на 13 декабря политическая элита поняла это, ее обуял естественный ужас.
       Ужас усугублялся тем, что если "Женщины России", да пожалуй что и аграрии, фактически приняли на себя обязательство не выходить за пределы корпоративного мандата, которого они домогались у избирателей, то Жириновский никаких таких обязательств на себя не брал, и фактически ведя предвыборную кампанию в рамках борьбы за корпоративный (т. е. безвластный) мандат, в ту же ночь объявил его нормальным властным. Это походило на то, как если бы по негласному предположению карточная игра велась на доллары, но, впрочем, также и на рубли, принимаемые по биржевому курсу, а затем держатели долларов (ВР, Явлинский, ПРЕС) выяснили бы, что при подведении итогов рубль котируется к доллару в соотношении 1:1.
       Сейчас газеты полны взаимной руганью оскандалившихся претендентов, а равно тотальной руганью наблюдателей: дураки, мелкие честолюбцы, разбили голоса, плохо агитировали и т. д. Между тем бесспорно важный вопрос "дураки или не дураки" все же уступает куда более важному: существует ли вообще в природе тот гений, который мог бы донести до каждого российского избирателя ту совершенно неочевидную для него мысль, что он выбирает не вообще кого-нибудь, а своих будущих правителей и отвечать за последствия этого выбора будет он сам. Явлинский, например, судя по его учредительно-конституционным замыслам, предполагал, что это само собой разумеется — а как же иначе? — у Гайдара были на это счет некоторые, к сожалению, сильно запоздавшие сомнения. Гением же оказался Жириновский, уразумевший, что избиратель в массе своей ничего этого не понимает, — и успешно собравший плоды этого непонимания.
       Успех Жириновского никак не удавалось провести по разряду просто неприятностей, ибо слишком уж били по нервам исторические аналогии, причем уже не на уровне внешнего сходства русского и немецкого либеральных демократов, а на уровне куда более мрачных схождений. "Как ни велики были шансы Гитлера на успех, даже он удивился объявленным 14 октября 1930 года результатам голосования. Два года назад (см. президентские выборы 1991 года. — Ъ) его партия набрала всего 810 тысяч голосов и получила 12 мандатов в рейхстаг... Если прежде НСДАП стояла на девятом, последнем месте по числу мандатов, то теперь вышла на второе. Однако и коммунисты продвинулись вперед... Было очевидно, что нацисты отвоевали у партий среднего сословия миллионы приверженцев. С этого момента Брюнингу (рейхсканцлеру. — Ъ) стало труднее, чем когда-либо кому-либо влиять на парламентское большинство. А могла ли Веймарская республика выжить, не имея большинства?", — пишет в книге "Взлет и падение Третьего рейха" английский историк Уильям Ширер. Аналогия усугубляется тем, что через два года, в 1932 году (см. назначенные на 1996 год президентские выборы) немцы выбирали из замечательной триады: не вырастивший себе преемника престарелый папаша Гинденбург (53% голосов), либеральный демократ Гитлер (36,8%) и коммунист Тельман (10,2%). Провал всех трех "кронпринцев" (Гайдара, Шахрая, Явлинского) и взлет лидера КП РФ Зюганова делают аналогию уже неприличной. Два года впереди — это тоже неплохо, но что же дальше?
       Коль скоро политики взялись за аналогию, им, очевидно, следует и далее анализировать ситуацию в ее рамках. После успеха 1930 года Гитлер развил усилия в трех направлениях: а) Берлин; б) армия; в) финансы.
       Слово "Берлин" (resp. "Москва") следует понимать фигурально в том смысле, что фюрер сумел преодолеть тотальное отторжение политической элитой своей персоны и своей партии. За эти два года респектабельные германские политики перестали рассматривать его в качестве опасного бандита или опасного сумасшедшего и увидели в нем потенциального равноправного участника политической игры. Сегодня член ГС и советник былых вождей Федор Бурлацкий уже предлагает вручить лидеру ЛДПР пост министра внутренних дел (вероятно, чтобы избавить либерального демократа от заботы по формированию штурмовых отрядов) в коалиционном правительстве. Конечно, Бурлацкий и сам не является образцом респектабельности, но и прочие российские политики люди не гордые, так что Жириновский имеет шанс преодолеть пока что очень опасный для него барьер отверженности.
       Без поддержки генералитета как внутри-, так и внешнеполитическая программа лидера ЛДПР не будет успешной, так что попытки наладить контакты с армией вряд ли замедлят. В этом смысле стремительная утечка данных об итогах голосования в гвардейской Таманской дивизии (окончательно не подтвержденных) может рассматриваться как пробный шар как раз в этом важном направлении, а благостность последующего общения Жириновского с генералами для разумного человека может быть важным поводом задуматься о немедленном переводе всех своих капиталов за границу.
       И, безусловно, лидер ЛДПР должен проявить живейший интерес к капиталам, за границу не переведенным. Сам секрет его успеха в точности напоминает успех его предшественника, первым в Германии использовавшим радио для массированной пропаганды. ТВ — штука еще более дорогая, чем радио, и поэтому поиск ходов к финансистам напрашивается. Тут, с одной стороны, надо заметить, что финансисты народ, вроде бы, осторожный, но с другой, провал Шахрая, с которым лоббисты связывали многие надежды, может лишить некоторых представителей предпринимательской элиты должной осторожности и побудить к вкладыванию денег в тароватого на обещания Жириновского.
       Оценивая же ситуацию в целом, трудно понять: ужели нынешняя политическая элита достаточно созрела, чтобы из соображений инстинкта самосохранения суметь проявить элементарную солидарность и оттолкнуть выскочку, разрушающего сам элитный принцип политической игры — или же соображения более сиюминутного характера перевесят, и соблазн использовать Жириновского как орудие в политических комбинациях окажется неодолимым. Большинство германских сторонников того тезиса, что искусно контролируемая чума хорошо помогает в тонких интригах, были неприятно разочарованы в 1934 году, когда в "ночь длинных ножей" германский либеральный демократ отправил их к праотцам. Но поскольку — в рамках принятой аналогии — сегодня на дворе лишь 1930 год и впереди еще целых четыре года, не исключено, что рассуждения о "ночи длинных ножей" не произведут на политиков, генералов и финансистов сильное впечатление. Если так, то жаль.
       
       МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...