Угольное ушко

Угольное ушко

На июльской встрече G8 в Санкт-Петербурге одним из главных вопросов будет энергетическая безопасность. В переводе на обычный язык это означает, что партнеры по "восьмерке" обеспокоены все возрастающей зависимостью Европы от поставок российского газа. Однако переговоры — лишь один из методов борьбы с монополизмом на топливном рынке; есть немало других проверенных временем рецептов. Столетие назад условия и цены на главный тогдашний топливный ресурс — уголь — диктовала Великобритания, хотя по его запасам она занимала отнюдь не первое место в мире. Неудивительно, что ее контрагенты каждый на свой манер старались подорвать британский угольный монополизм.

Для тех, кто жил в почти забытую теперь эпоху, когда над Британской империей никогда не заходило солнце, ответ на вопрос о том, почему именно Британия правит морями и обширными колониями, имел простой и однозначный ответ. Прочным фундаментом Соединенного Королевства в прямом и переносном смысле слова являлся уголь. Многочисленные шахты обеспечивали топливом не менее многочисленные английские заводы и верфи. Уголь продавался за границу, и взамен приобреталось не добывавшееся или не выращивавшееся в метрополии и колониях сырье. Британский торговый флот после конца эпохи парусников бурно развивался благодаря этой торговле и невысокой стоимости угля для отечественных судовладельцев.
       Зависимость импортеров от поставок британского угля можно было без преувеличения назвать колоссальной. В России во время Русско-японской войны всерьез опасались, что симпатизировавшая японцам Англия может прекратить завоз угля в Санкт-Петербург. Никто не сомневался, чем может закончиться такая блокада для города, где все и вся приводилось в движение паровыми машинами, для чего требовался 1 млн тонн британского угля в год. "Петербург,— писали в те годы,— остался бы без света, без воды, и сообщение с внутренними губерниями Империи оказалось бы если отчасти и возможным, то, во всяком случае, весьма затрудненным. В довершение всего в столь горячее время должны были бы прекратить свою деятельность военные и адмиралтейские заводы". Не меньше зависели от поставок британского угля Франция, Италия, Испания и большинство других европейских стран, за исключением Германии.
       Теперь уже трудно поверить, что такая жесткая зависимость от импортного угля вообще могла существовать. Ведь Россия имела собственные угольные шахты и запасы нефти на Кавказе. Добыча нефти бурно развивалась не только в Баку и Грозном, но и в Соединенных Штатах, Румынии, Персии и в провинциях Оттоманской империи, ставших впоследствии Ираком. Только за океаном добыча нефти с 1900 по 1909 год выросла с 19,5 млн до 41 млн тонн. Во многих странах строились гидроэлектростанции.
       Однако факт оставался фактом. В 1911 году германский профессор А. Швеманн опубликовал анализ мирового рынка энергоресурсов. Он подсчитал, что большая часть нефти — до 70% — шла на изготовление керосина, использовавшегося в керосиновых лампах, и смазочных масел. Так что на долю жидкого топлива для паровых котлов и топлива для взрывных моторов, как тогда именовался бензин, оставалось меньше трети добывавшейся нефти. Швеманн считал, что это количество способствует выработке различными двигателями 3,5 млн лошадиных сил мощности. Природный газ, добычу и использование которого начали в Соединенных Штатах, по расчетам профессора Швеманна, мог дать 2,4 млн лошадиных сил. А мощность всех имевшихся на 1909 год гидроэлектростанций оценивалась в 3,4 млн. В то же самое время на угле вырабатывалось 127,6 млн лошадиных сил. Так что гегемония угля была полной и безраздельной.
       И все же самое занимательное заключалось в том, что Великобритания отнюдь не была мировым рекордсменом по запасам каменного угля. По разведанным и перспективным залежам британцев далеко опережали американцы, канадцы, китайцы, немцы и русские. Но это ничуть не мешало Британии править бал на мировом угольном рынке.

Секрет британского угольного могущества заключался в отлаженном столетиями механизме контроля над рынком, а также в благосклонном отношении высшей власти страны к контролировавшим угольные потоки объединениям углепромышленников. Британская угольная монополия возникла вполне естественным путем. Все права на недра принадлежали британским монархам, и, к примеру, королева Елизавета I лично определяла, кто из предпринимателей получит право на разработку тех или иных ископаемых. Во время ее правления, с середины XVI столетия, в Англии едва ли не раньше всех в Европе начали промышленную добычу угля.
       Достаточно скоро, в 1600 году, образовалось и первое объединение владельцев шахт, "Гильдия хозяев", регулировавшая цены на черное золото той эпохи. Монополисты, как водится, легко нашли общий язык с властными структурами. Почтенные владельцы копей гарантировали ее величеству уплату шиллинга с каждого добытого чельдрона (примерно 907 кг) угля, что позволяло пополнять королевскую казну без хлопотного и долгого взимания налогов и пошлин с каждого владельца шахты. В обмен "Гильдия хозяев" получила монопольные права на торговлю углем в главном угольном районе Британии — Ньюкасле. Без согласия гильдии ни одно торговое судно не могло загрузиться углем. Она же устанавливала цены и делила квоты на добычу между шахтовладельцами. При этом членами гильдии оказались лишь крупные углепромышленники, и лишь самые богатые из них составили главный комитет, где, собственно, и решались все вопросы. Мелким собственникам шахт оставалось либо подчиниться, либо разориться, поскольку продавать уголь можно было только через гильдию.
       Правда, очень скоро у "Гильдии хозяев" появилось множество врагов — из числа как ущемленных шахтовладельцев, так и недовольных высокими ценами на уголь купцов и владельцев мастерских и заводов. Их постоянные требования реформировать или ликвидировать монополию были услышаны при дворе, и в 1609 году вышел королевский манифест, отменявший любые монополии. Однако на деле ничего не изменилось. Сменивший Елизавету король Яков I и его сын и наследник Карл I нуждались в деньгах больше, чем в свободном угольном рынке. Так что всякий раз, когда недовольство нарастало, в Ньюкасл выезжала полномочная комиссия, посланцы монарха говорили грозные слова — и все продолжалось по-прежнему. В периоды особенно сильных нападок на формально не существующую гильдию короли вновь издавали антимонопольные акты и продолжали получать плату от ее главного комитета. А три десятилетия спустя после мнимого роспуска "Гильдии хозяев", в 1638 году, Карл I законодательно восстановил все ее льготы и привилегии, включая право "задерживать весь тот уголь, который будет сдан на корабль помимо гильдии".
       К тому времени у "Гильдии хозяев" сложились твердые принципы руководства энергетическим рынком. Главной его частью считался местный рынок, где поддерживались самые высокие цены. Дороже всего продавали топливо в самом богатом городе страны — Лондоне. Естественно, лондонцы называли эти цены невыносимыми. За границей самым дорогим был уголь для близлежащих стран, а для отдаленных, рынки которых еще не попали под полный британский контроль по причине приверженности к топке печей дровами, устанавливали демпинговые цены.
       Основным инструментом регулирования рынка были квоты на добычу угля. Главный комитет "Гильдии хозяев" оценивал примерный спрос на уголь, а затем определял размеры добычи для каждой шахты. А чтобы ни у кого не возникало желания нарушить правила, существовала система штрафов, согласно которой владелец шахты, продавший уголь сверх норматива, отдавал незаконно полученную выручку вынужденным уменьшить добычу коллегам. Благодаря этому цены неуклонно ползли вверх, и за 70 лет, с 1583 по 1653 год, к ужасу англичан, поднялись вдвое.
       Казалось, что незыблемости монополии ничто не угрожает. После очередных официальных ликвидаций она возрождалась вновь и вновь в разных формах и под разными именами. Когда в Британии открывались новые угольные месторождения, монополисты вступали с новичками в ожесточенную борьбу, которая неизменно заканчивалась соглашением, установлением квот и их новым разделом.
       "Нет сомнения,— писали английские историки об очередном монопольном соглашении по углю 1771 года,— что, взвесив все соображения, они сочли за благо предпочесть временные и целесообразные уступки взаимному истреблению, беспощадной борьбе, конца которой никто не мог предвидеть,— и с их точки зрения, они поступили разумно".
       Внутри гильдии, как бы она ни называлась, всегда существовали трения, поскольку более мощные ее члены пытались увеличить свою долю продаж за счет беднейших и слабейших. Но возникавшие конфликты неизменно гасились, и в XIX веке владение шахтой или акциями угольного предприятия считалось таким же престижным, как в XX столетии — участие в нефтяном бизнесе. Англичане иронизировали, что любое накопленное нечистыми способами состояние может стать привлекательным в глазах общества, пройдя очищение под землей.
       На британских шахтах в середине XVIII века впервые в мире стали применяться паровые машины для откачки воды и подъема угля. Так что себестоимость угля неуклонно падала, что позволяло захватывать все новые и новые заморские рынки.
       
На рубеже XIX-XX столетий зависимость европейских стран от английского угля носила почти катастрофический характер. Лишь Германия, имевшая собственные угольные шахты, могла обеспечивать себя и даже экспортировать незначительное количество топлива в соседние страны — Бельгию, Голландию, Австро-Венгрию, Францию, Швейцарию и Россию. Италия со своими небольшими запасами угля почти полностью зависела от поставок из-за рубежа, причем 80% этого угля доставлялось из Англии. Франция, имевшая собственную достаточно развитую угледобычу, покрывала свои потребности лишь на две трети, получая остальное по большей части из Англии.
       Мириться с этой ситуацией ни французы, ни итальянцы не собирались и, развивая альтернативные источники энергии, получили впечатлявшие современников результаты.
       "Стремясь по примеру других стран освободиться от иностранного топлива,— говорилось в русском обзоре 1908 года,— Франция достигла уже весьма крупного успеха, а именно в течение 7-8 лет потребление угля во Франции остается почти неизменным, колеблясь весьма мало около цифры 48,5 млн тонн (в 1898 году — 47 млн, в 1900 — 48,8 млн, в 1903 — 48,2 млн тонн и в 1905 — 48,669 млн тонн). Несмотря на то что промышленность, железные дороги и флот Франции развиваются весьма быстро, ввоз иностранного угля по своему количеству остается почти неизменным...
       Стационарное потребление Францией угля иностранной и собственной добычи объясняется применением улучшенных способов трансформации тепловой энергии в механическую, но особенно сильную конкуренцию углю создали гидроэлектрические установки, которые, как и в Италии, с одной стороны, служат развитию промышленности, с другой — побуждают вполне или отчасти заменять паровые двигатели электромоторами".
       Не меньших успехов добились Италия и Швейцария. А вот в России до Крымской войны 1853-1856 годов на энергетическую зависимость от Англии смотрели достаточно спокойно. Прежде всего потому, что зависимость была взаимной. Русские купцы контролировали значительную часть британского зернового рынка, а по некоторым другим товарам были попросту монополистами. К примеру, все высококачественное английское мыло изготовлялось из русского сала. А цены на яйца в Лондоне резко падали весной и осенью, когда начинался сезон доставки из России этого продукта, без которого немыслим настоящий английский завтрак. Нечего было говорить о пеньке и льне, поскольку британцы считали, что прочные волокна гораздо выгоднее возить из России, чем добывать в собственных колониях. Мало того, приезжавшие в Петербург англичане с горечью писали, что в российской столице британский уголь стоит на 40% дешевле, чем в Лондоне.
       Однако во время Крымской войны товары из России были сильно потеснены конкурентами — ситуация перестала нравиться и русскому правительству, и русскому обывателю. В стране стали раздаваться призывы найти альтернативу английскому углю, ведь ежегодно приходилось платить за него астрономическую по тем временам сумму — 20 млн рублей, которую нередко называли данью новым варягам. С началом развития сети российских железных дорог потребление угля увеличилось настолько, что петербургский порт перестал справляться с его приемкой, и в 1900-1910 годах потребовалось его расширение, стоившее, согласно только первоначальному проекту, 22 млн рублей.
       Правления железных дорог вместе с Министерством путей сообщения предлагали императорскому правительству идти по пути Франции, Италии и Швейцарии. По заказу путейских служб и частных предпринимателей было проведено обследование рек, после чего предложено несколько проектов, наиболее предпочтительным из которых из-за близости к Петербургу считалась ГЭС на порогах реки Волхов. Однако решение вопроса постоянно откладывалось, поскольку наилучшим путем борьбы с английским угольным засильем в России сочли развитие собственной добычи угля.
       Разработка копей на юге России, в районе, названном позднее Донецким угольным бассейном, началась в XIX веке, причем сопровождалась настоящей угольной лихорадкой. В районах с разведанными запасами начали массово появляться "крестьянские шахты" — вырытые местными жителями и приезжими охотниками за легкими деньгами пещеры. Самодеятельные шахтеры часто гибли в своих шахтах, а продать нарытый ими уголь было крайне проблематично, поскольку в начале освоения южнорусского угля никаких подъездных путей туда не существовало.
       Со временем появились полноценные шахты, железные дороги и даже Союз горнопромышленников юга России, в котором некоторые из его участников видели отечественный аналог британской "Гильдии хозяев". Но вот результаты были совершенно иными. Добыча росла, но южнорусскому углю оказалось по силам конкурировать с британским только на построенных в тех же южных губерниях металлургических заводах. А в остальных частях империи англичане выигрывали вчистую. В Петербурге пуд британского угля стоил от 16 до 18 копеек, а южнорусский — больше 22.
       Русские углепромышленники (среди которых со временем стало все больше иностранцев, скупавших шахты) добивались от правительства специальных льготных тарифов для перевозки угля. Но расчеты показывали, что даже после их введения цена отечественного топлива не упадет ниже 21 копейки за пуд. Единственным, чего удалось добиться Союзу горнопромышленников юга России, было введение в 1884 году особых пошлин на английский уголь, ввозимый через южные русские порты, прежде всего Одессу,— они стали вчетверо выше, чем на Балтике. Лишь эти постоянно растущие пошлины помогли ограничить ввоз британского топлива в Россию.
       Устранив конкурентов на своей территории, русские шахтовладельцы решили осваивать страны, исконно импортировавшие британский уголь: Болгарию, Румынию и Италию. В 1902 году очередной съезд Союза горнопромышленников постановил отправить экспедицию в эти страны для изучения рынков сбыта. Вот только по доброй русской традиции эта поездка превратилась в увеселительный вояж группы управляющих шахтами и специалистов горного дела. Еще до их отъезда было понятно, что русский уголь конкурировать с британским не может ни на Балканах, ни на Апеннинах. Чтобы хоть как-то приблизиться к британскому топливу по цене, нужно было отменить все вывозные и портовые пошлины на южнорусский уголь, а от правительства потребовали выплачивать горнопромышленникам специальные премии за экспорт угля. Кроме того, шахтовладельцы сочли, что сбыт их продукции затруднен из-за слабого знакомства с ней потребителей. Поэтому был организован круиз парохода-выставки по Черному и Средиземному морям.
       "Плавучая Выставка,— вспоминал впоследствии профессор П. Фомин,— была организована Русским Обществом Пароходства и торговли осенью 1909 года и имела целью посетить порты Болгарии, Турции, Греции и Египта в видах ознакомления потребителей этих рынков с продуктами горной и горнозаводской промышленности юга России. Инициаторы Выставки обратились к Совету Съезда горнопромышленников юга России, и в результате Советом Съезда была устроена на выставке особая витрина (в виде подземной части каменноугольного рудника, с образцами продуктов горной и горнозаводской промышленности Донецкого Бассейна); другая часть полученных образцов была рассортирована по ящикам и раздавалась потребителям тех портов, куда заходил пароход Плавучей Выставки...
       Выставка захватила значительный район: она посетила два порта в Болгарии (Варну и Бургас), пятнадцать портов в Турции (Константинополь, Дарданеллы, Ясон, Салоники, Суды, Яффа, Кайфа, Бейрут, Триполи, Александретта, Мерсина, Смирна, Самсун, Керасунд и Требизонд), один порт в Греции (Пирей) и два порта в Египте (Александрия и Порт Сайд).
       Выставка возбудила большой интерес к Донецкому Бассейну со стороны торговых кругов Ближнего Востока, в Совет Съезда поступило много предложений поставить пробные партии товара, запросов о ценах, условиях поставки и т. п. Но в то же время с полной очевидностью обнаружились и все трудности, стоящие на пути осуществления этого дела.
       Здесь прежде всего следует отметить недостаток торговой организации. Было совершенно очевидно, что овладение ближневосточным и итальянским рынками не под силу ни Совету Съезда горнопромышленников юга России, ни отдельным горнопромышленникам, которым, конечно, было не под силу бороться с мощной английской торговой организацией на этих рынках; да, кроме того, всякий при этом руководился элементарными соображениями, свойственными всякому участнику торговой конкуренции, чтобы, выступив пионером в этом деле, не подготовить почвы для своего торгового соперника, который по проложенной дорожке может использовать результаты работы такого пионера".
       Однако главный вывод после поездки был следующим: зачем заниматься экспортом и тратить огромные деньги на продвижение на зарубежные рынки, когда есть собственный, необъятный русский. И на вытеснение англичан с юга Европы и севера России махнули рукой.
       
Соединенные Штаты в XIX и начале XX века не выглядели заметным игроком на мировом угольном рынке, как считали тогдашние аналитики, потому что практически весь добываемый уголь потреблялся американской промышленностью. Поэтому начавшуюся в 1900-е годы модернизацию и механизацию заокеанских шахт в Европе не увидели и не оценили. Однако достаточно скоро американский уголь полностью вытеснил английский из Канады и Южной Америки.
       Следующий этап американской угольной экспансии начался во время первой мировой войны. Немалое число традиционных потребителей оказались отрезанными от британских шахт, и место англичан на азиатском и частично европейском угольных рынках начали занимать американцы. Однако звездный час для американского угля настал после окончания войны. Ее итоги для угольной индустрии оказались весьма печальны. Шахты на севере Франции оказались полностью разрушены, не лучше обстояло дело и в Бельгии. В Германии за время войны существующие шахты, как писали в то время, были почти полностью выработаны. В Англии не без труда находили замену погибшим на фронте шахтерам, и из-за этого добыча угля в стране резко снизилась. К тому же под влиянием социалистов и профсоюзов британские углекопы начали устраивать стачку за стачкой, что в итоге привело к общеевропейскому угольному кризису.
       В 1919 году в крупнейших европейских городах начались отключения электричества, перестали ходить трамваи, было резко сокращено движение по железным дорогам. Европейские газеты как об апофеозе кризиса писали об остановке знаменитого "Восточного экспресса", для которого в Австрии не смогли найти угля. Создавшейся ситуацией не преминули воспользоваться американцы. В Европу пошли пароходы с углем, а на будущее американские угольщики предлагали заключать контракты по крайне привлекательным для потребителя ценам. Естественно, британцы пытались противодействовать этому пиратскому набегу и уже в начале 1920-х годов частично восстановили свои позиции.
       "После периода максимальной депрессии во второй четверти 1921 года,— говорилось в советском обзоре 1924 года,— английская угольная промышленность быстро восстанавливается, понижается стоимость жизни, увеличивается производительность труда, возрастает число рабочих, понижается себестоимость производства, и цены на британский уголь с сентября 1920 года к январю 1922 года падают с 90 шилл. до 22 шилл. 9 пенсов за тонну. Параллельно с этим английский экспорт вновь начинает быстро возрастать, приближаясь к довоенному уровню".
       Однако испуганные кризисом промышленники и правительства большинства стран предпочли усиленно развивать все виды собственной топливной промышленности.
       Вслед за европейцами строить шахты начали в Китае, причем перманентная гражданская война между китайскими милитаристами этому ничуть не мешала. Дешевизна угля из Поднебесной объяснялась не массовой механизацией шахтных работ, как в Соединенных Штатах, а дешевизной рабочей силы и традициями китайских углекопов. Как отмечали русские дипломаты в Китае, у них не было привычки каждый день подниматься на поверхность: отправившись в забой, они оставались там месяцами. Это обстоятельство привлекало в ряды шахтеров скрывавшихся от кредиторов должников и разного рода лиц, разыскивавшихся властями. Также по традиции владельцы шахт категорически отказывались называть подлинные имена своих рабочих, так что в обмен на невыдачу на поверхность большинство китайских шахтеров трудилось исключительно за еду. Немногим дороже обходился труд шахтеров и советскому руководству. Так что, обладая огромными резервами рабочей силы, в СССР начали осваивать все новые и новые угольные районы, и поставки британского угля в Советский Союз постепенно сошли на нет.
       Однако подлинным могильщиком британской угольной монополии стала нефть. Чем больше ее добывали, чем ниже становилась себестоимость нового черного золота, тем менее рентабельной оказывалась добыча угля. В 1960-е годы британские профсоюзы шахтеров требовали от советского руководства из соображений пролетарской солидарности прекратить поставки нефти в Великобританию. Вот только в СССР к тому времени экономика требовала все больше и больше валюты, а политика, как учили классики марксизма, была концентрированным выражением экономики. Так что просьбы британских товарищей проигнорировали. А последний гвоздь в гроб британской угольной монополии вбила добыча природного газа в Северном море.
       А методы "Гильдии хозяев" использовали все топливные монополисты вне зависимости от того, что они добывали и продавали и в какой стране базировались их правления. В императорской России, к примеру, весь сбыт нефтепродуктов за рубеж через Батум контролировали фирмы Ротшильдов, а через Новороссийск — Нобелей. Никакие мелкие фирмы, не договорившиеся с ними, ничего экспортировать не могли и были обречены на скорое поглощение ведущими игроками. И с этой монополией тоже усиленно боролись, но ее держатели находили общий язык с чиновниками и продолжали свою игру вплоть до конца капитализма в России. Только после начала первой мировой и катастрофического падения экспорта эта монополия естественным путем приказала долго жить.
       И это, собственно, главный итог долгой борьбы с британским угольным и иным засильем на топливном рынке: естественные монополии умирают только естественным путем.
ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ