29 июля председатель совета директоров ТВ-6 Бадри Патаркацишвили был объявлен Генпрокуратурой РФ в международный розыск. Вчера его разыскала специальный корреспондент Ъ НАТАЛИЯ Ъ-ГЕВОРКЯН.
— Скажите, Бадри Шалвович, а почему, собственно, было не прийти на допрос, когда вас вызывали в качестве свидетеля? Зачем вам эта головная боль с объявлением вас в розыск?
— Потому что я был уверен, что меня арестуют.
— Почему уверены?
— Потому что я знал о тех действиях, которые проводят. Знал, что меня специально не переводят из свидетелей в обвиняемые, чтобы я пришел на допрос.
— Приманка?
— Можно назвать и так.
— Сколько времени вы уже за границей? Это не тайна?
— Нет. Давно, несколько месяцев. Но при этом было как раз короткое время, когда я находился в Москве. Это когда с нами вели торг о продаже всей медиаимперии в обмен на освобождение Коли Глушкова.
— Я все же не до конца понимаю, что произошло 11 апреля? Прокуратура утверждает, что Глушков пытался бежать из больницы. Сам Глушков — что "вышел подышать". А вы?
— А я убежден, что так называемое дело о побеге Глушкова — типичная провокация ФСБ. Если коротко.
— А если подробнее?
— Посмотрите, как развивались события. Дело "Аэрофлота", по которому с 1998 года ведется расследование, было состряпано по прямому указанию Примакова в его бытность премьер-министром страны и направлено против Березовского. В зависимости от взаимоотношений Березовского с властью оно или закрывалось, или снова возобновлялось. Когда Березовский помогал Путину на выборах, Генпрокуратура закрыла дело. Когда пошел против Путина — возобновила. Но поскольку Березовский никогда не работал ни в "Аэрофлоте", ни с "Аэрофлотом", его невозможно было прицепить к этому делу, как ни старалась прокуратура.
— Но я тоже ассоциирую Березовского с "Аэрофлотом".
— Он не работал в "Аэрофлоте" — это понятно. Не работал с "Аэрофлотом" — то есть никогда не был связан ни с какими обязательствами, контрактами или иными действиями, которые могли быть интерпретированы как его работа с "Аэрофлотом".
— Тогда откуда эта стойкая ассоциация?
— А потому что власть не контролировала происходящие процессы и не знала, у кого находятся акции "Аэрофлота", она всегда считала, что мы владеем серьезным, существенным пакетом в "Аэрофлоте". И хотела с этой стороны нанести по нам удар.
— Но нанесла по Глушкову.
— Власть решила воздействовать на Березовского, используя давление на близких ему людей. И 7 декабря 2000 года без каких-либо видимых оснований был арестован бывший заместитель генерального директора "Аэрофлота" и наш с Борисом близкий друг Николай Глушков. Спустя некоторое время стало понятно, что громкого дела не получается, склонить Глушкова к даче ложных показаний не удается, и дело "Аэрофлота" стало рассыпаться. Обвинения, предъявляемые Глушкову, менялись с удивительной быстротой. Что же так суетиться, если вы располагаете состоятельным обвинением?
— Вы упомянули о попытках давления на Березовского. А зачем на него было давить? Цель-то какая?
— И до ареста Николая, и после на нас с Борисом всячески давили, чтобы "обменять" закрытие дело "Аэрофлота" на акции ОРТ. И когда Глушкова арестовали, мы на это согласились. Мы продали наши акции ОРТ. Александр Волошин обещал, что Глушкова отпустят. Обманул.
— Кому обещал?
— Мне.
— Лично, по телефону?
— Через человека, которому и я, и Волошин доверяем.
— Но в начале нашего разговора вы сказали, что с вами велись торги по продаже всей медиаимперии, не только ОРТ.
— Это уже было связано с ситуацией на ТВ-6 и переходом на канал Евгения Киселева и команды НТВ. Все, что происходило вокруг нас, отражалось на Коле. Следователи усилили давление на него, не разрешили ему пройти необходимый курс лечения. У Глушкова тяжелое наследственное заболевание крови, и без регулярного лечения он может умереть. Когда врачи констатировали именно эту угрозу, Николая поместили в клинику, где его охраняли сотрудники ФСБ. В то время я продолжал переговоры с представителями власти об освобождении Глушкова из-под стражи и получил предварительное согласие при условии, что Глушков немедленно покинет страну.
— Секундочку. С кем именно из представителей власти?
— С Сергеем Ивановым, он тогда еще был секретарем СБ.
— Инициатива исходила с вашей стороны или со стороны власти?
— С нашей стороны, потому что мы хотели освободить Колю и понять, что они от нас хотят.
— Один раз по телевизору прошла информация о том, что вы встречались с Сергеем Ивановым. Все полагали, что для обсуждения каких-то грузинских проблем.
— Нет, это был момент переговоров о Глушкове. А все считали, что о военных базах в Грузии.
— Сколько раз вы встречались?
— Дважды. Иванов действовал по поручению Путина. Мне было предложено заниматься любым бизнесом, но противопоказано заниматься политикой и массмедиа. А я во главу угла ставил одно условие: отдайте Колю.
— Так все-таки как формулировались условия со стороны власти?
— Чтобы мы продали медиаимперию, а Березовский прекратил политическую деятельность.
— Вообще все ваши СМИ или только электронные?
— Нет, все, включая газеты. И "Коммерсантъ" в том числе.
— Но если вы ответили бы категорически "нет", то это означало конец переговоров о судьбе Глушкова.
— Совершенно верно. А я не говорил "нет". Этот был тот момент, когда люди с НТВ еще не оказались на улице, и мы были готовы рассмотреть такой вариант, хотя у Бориса были серьезные сомнения.
— А вы лично? Не Борис, а вы?
— Я бы отдал все, если бы они отпустили Глушкова.
— Так вы вышли из кабинета Сергея Иванова с какой-то договоренностью?
— Договоренность состояла в том, что до 25 марта нам скажут, с кем переговорить и договориться.
— Сказали?
— Да. С Алекперовым. Мы с Алекперовым должны были договориться о продаже всех своих СМИ. Но Алекперову, видимо, очень хотелось угодить власти — с одной стороны, а с другой — не платить деньги. Переговоры ничем не закончились. У меня поджимало время, потому что мне нужно было часть акций ТВ-6 продать иностранному инвестору, с которым уже были договоренности. Надо было назначить собрание акционеров, генерального директора. Заниматься всем этим можно было только тогда, когда есть определенность: или я продаю это или остаюсь там. Я так и говорил: давайте быстро решим этот вопрос — продаю или не продаю, и если продаю, то уже новые акционеры займутся делами. Я усиленно стал икать Иванова, сказал, что время не терпит, что уже назначено собрание акционеров. Мне сказали: мы не можем решить эти вопросы, нам нужно время, поэтому, пожалуйста, перенесите собрание акционеров.
— Оно ведь действительно было перенесено.
— Да. Но в эти дни с нами никто не встретился, никто ничего не обсуждал. Тогда я назначил себя генеральным директором ТВ-6, исходя только лишь из того, что если все же нам придется договариваться с властью, то лучше это делать со мной.
— То есть вся ситуация была подвешена на эти договоренности, и об этом знали только вы с Березовским?
— Да. Она была подвешена до того момента, пока они не начали в открытую с нами бороться. Тогда произошла и вся эта история с Глушковым. Когда его перевели в больницу, у нас появилась иллюзия, что наши договоренности увенчаются успехом. А потом началось самое интересное. В самом начале апреля охранники ФСБ позволили Глушкову покинуть клинику и поехать домой. Он провел там всю ночь, а утром следующего дня вернулся обратно в больницу.
— То есть сбежал с разрешения охраны, насколько я понимаю, лефортовской.
— Повторяю. Это было хорошо известно охранявшим Глушкова сотрудникам ФСБ, и как я теперь понимаю, и было первым шагом провокации.
— Почему провокации?
— Глушкову должно было это понравиться — ходить домой, а у окружения должно было возникнуть желание, чтобы один раз он из этой отлучки обратно в заключение не вернулся. Замысел был такой. ФСБ продолжило провокации, и позволило Глушкову второй раз покинуть клинику — 11 апреля. Но в этот раз его обманули, сказав, что с ним конфиденциально хочет поговорить следователь Филин, который вел его дело. И как только Глушков покинул клинику, его тут же арестовали. Решили, видимо, больше не рисковать. Сотрудники ФСБ прекрасно знали, что Глушков никуда не собирается бежать и вернется обратно.
— 11 апреля вы были в Москве?
— Нет.
— Я все же не понимаю: если вы вели переговоры с властью, то почему ФСБ должно устраивать провокацию? Они знали о ваших переговорах с властью?
— У меня тоже было смешное представление, что все эти силы — и те, с кем я веду переговоры, и те, кто слушает телефоны, и те, кто занимается Колей, — они как-то действуют заодно, что это единый механизм, который работает на власть. А оказалось, что каждый работает на себя. Хотя это дело политическое, в нем участвует огромное количество структур, и каждая считает себя главной. ФСБ — отдельно, прокуратура — отдельно, администрация президента — отдельно.
— Кстати, о телефонных разговорах. Собственно, прослушка, если я правильно поняла, и стала для прокуратуры основанием для предъявления вам обвинения. Но вы не очень разговорчивый человек в жизни и не очень верится, что более разговорчивы по телефону.
— Мне удалось ознакомиться с содержанием телефонных разговоров, которые приписывают мне. Насколько мне известно, первоначальная экспертиза не подтвердила, что они имеют отношение ко мне. Поэтому следующую экспертизу делали уже в лаборатории ФСБ. Но и подделка оказалась топорной. В самом первом, предъявленном ФСБ следствию телефонном разговоре между якобы мной и помощником Глушкова Владимиром Скоропуповым последний говорит о необходимости "срочно уехать (Глушкову) из страны, если его выпустят".
— Но вас наверняка слушали.
— Вся игра довольно просто прочитывается. Мы уже говорили: сначала дать возможность Глушкову для отлучки. Дальше дать возможность окружению Глушкова задуматься о том, что в один прекрасный день он ведь может и не вернуться, исчезнуть. И поэтому они и начали усиленно записывать все телефонные разговоры. Учтите, что это совпало с моими переговорами с властью о том, чтобы они отпустили Глушкова в замен на наши акции в СМИ. Они как раз и использовали эти телефонные записи. Но я-то имел в виду, что это с позволения власти все происходит. Что они его сейчас отпускают, и мы его увозим. А они сейчас инкриминируют мне это как попытку организации побега.
— Где проходили ваши встречи с Ивановым?
— В правительственной резиденции на Косыгина, 34, 2 и 13 марта. Весьма конфиденциально. Меня завозили туда в машине. Тем не менее информация каким-то образом просочилась в прессу. Иванов мне высказал по этому поводу претензии. Я ответил, что я не заинтересован в утечке этой информации, так что все вопросы к вашему окружению. Он тогда сказал: вы тогда учтите, что если меня будут спрашивать, я буду отказываться. Я ответил, что для меня главное решить вопрос с Колей, а от чего он будет отказываться, меня не интересует. Я думаю, что Иванов не играл. Он просто хотел выполнить поручение Путина — встретиться со мной и договориться. А с другой стороны хотел максимально от этого абстрагироваться и не иметь к этому отношения. Поэтому, видимо, он и не смог до конца все это довести. Не было желания. Иванов сделал один шаг: встретился со мной. Потом второй: дал поручение Алекперову. А потом абстрагировался. А прокуратура жила своей жизнью, ФСБ — своей. В итоге получилось дело о попытке побега.
Все разговоры о побеге Глушкова и подготовки нему — просто тупая спецоперация ФСБ в связи с разваливающимся делом Аэрофлота и маниакальным желанием власти остановить политическую активность Березовского. Вообще, я думаю, что все, кого обвиняют сегодня в организации побега, в том числе и Глушков, и я, можем подать иск в суд против организаторов этой провокации, против сотрудников ФСБ, которые это затеяли.
— Скажите, вот в новейшей истории, уже после перестройки, кто первым из коллег-предпринимателей попробовал использовать правоохранительные органы против конкурентов?
— Вопрос не вполне ко мне, но Березовский, напомню, отказался подписывать письмо в защиту Гусинского, когда тот сидел в Бутырке, сказав, что Гусинский создал механизм привлечения спецслужб для защиты своих бизнес-интересов и теперь расплачивается за это. Я думаю, не только Гусинский использовал этот механизм. Да все старались использовать.
— Это вам теперь и аукается? Не вы ли научили власть это использовать?
— Если бы мы не научили, она бы научилась сама. У власти долго не было представления, что она власть. Она не могла поверить в свои силы. Может быть, мы подтолкнули ее, чтобы она в это поверила. К тому после развала КГБ, из него ушли многие профессионалы. Пришли новые ребята, которые имели за спиной имидж старого КГБ, но сами ничего не умели и делали все топорно. И был момент, когда и эта структура оказалась втянутой в коррупцию, и многие бизнесмены стали использовать эту структуру как свою личную, для достижения своих целей. И как раз тогда и появились новые профессионалы, которые были ангажированы и действовали уже в интересах определенных лиц.
— И в ваших в том числе?
— Каков вопрос, таков ответ. Нет.
— Что будет с ТВ-6?
— Я, как акционер и председатель совета директоров, сделаю все от меня зависящее, чтобы компания продвигалась на телерынке. И чтобы та очень профессиональная команда, которая сегодня составляет костяк канала, могла нормально работать, несмотря на сопротивление власти.
— Скажите, а почему вы согласились дать свое первое в жизни интервью именно сейчас?
— Я считаю себя человеком чести, воспитан на определенных принципах, предавать огласке конфиденциальные переговоры не в моих правилах. Поэтому, поверьте, называть фамилии людей, стоящих сегодня у власти, поверьте, мне не доставляет удовольствия. Меня вынудили это сделать. То, что я вам рассказал, это та маленькая часть, которую я считаю необходимой сегодня приоткрыть. Все мои старания сегодня направлены на одно — освободить Колю. Если бы я не был законопослушным гражданином, то порадовал бы Генпрокуратуру, добавив слова "любым способом". Но у меня есть ограничения.
— А как насчет того, что вы живете по понятиям, а не по законам?
— По понятиям — для меня это значит жить по совести. И законы созданы для того же.