Современное искусство так же далеко от обыкновенной жизни, как некогда декабристы от крестьян. Художники берут свои очень личные истории, делают на их сюжеты замысловатые картины, из них — концептуальные выставки, перформансы и акции и апеллируют больше к продвинутым философам, искусствоведам и филологам нежели к простым зрителям. Но есть счастливые исключения. Например, Александр Виноградов & Владимир Дубосарский. Их живопись понятна всем.
КАРТИНЫ ДЛЯ НАРОДОВ
Понятна — не значит примитивна и неинтересна. Просто диапазон смыслов у такого искусства шире обычного. Каждый в нем находит свой интерес: одни — ироничные цитаты (и их потрясающий сплав) из Голливуда, каким мы его придумали, и советской живописи, какой мы ее не знали, вторые — колористические достоинства, третьи — отрадную антитезу современным арттехнологиям. Есть какая-то архаическая прелесть в рисовании красками по холсту. Это как петь своим голосом, а не под фонограмму, да еще и аккомпанировать на гитаре. Но самое главное — все герои и сюжеты картин Виноградова и Дубосарского прозрачно ясны, там ничего не надо расшифровывать.
В позднесоветские времена подобными живописными «хохмами» занимались Александр Комар и Виталий Меламид, ныне проживающие в США. Собственно, они придумали направление соц-арт — ироническое обыгрывание поп-арта и соцреализма. В 1990-е отцы-основатели соц-арта множество раз приезжали в Москву, пробовали хохмить дальше, например предлагали установить бегущую строку на Мавзолей, но почему-то получалось несмешно.
Виноградов и Дубосарский в некотором смысле продолжатели Комара и Меламида. Они развернули соц-арт до мирового масштаба. Раньше мы думали, что идиотический оптимизм свойствен исключительно официальной советской культуре, но оказалось, что этот показушный оптимизм есть везде, в самых развитых демократиях (партийные съезды в США, например, по неадекватной пафосности мало уступают съездам КПСС). В общем, Виноградов и Дубосарский открыли золотую жилу. Сегодня они желанные художники на любой международной выставке.
О нелегком пути к славе рассказывает Александр Виноградов.
— Мы начали работать вместе в 1994 году. Первым нашим совместным проектом стала выставка «Пикассо в Москве» в галерее «Студия 20». У отца Володи хранились негативы с выставки «Графика Пикассо», которая проходила в Москве в 1950-х годах. Тогда это было грандиозным событием, на выставку стояли очереди. Мы напечатали негативы и нарисовали большую картину, парадный портрет «Пикассо в Москве». Наверное, это был толчок — последовала целая серия парадных портретов: «Энди Уорхол в Москве», «Зорро в Москве», портрет Аллы Пугачевой.
— Где она голая в миллионе алых роз?
А она вас не засудила?
— Нет, на художников она обычно в суд не подает. До нас доходили слухи, что вначале ей резко не понравилось, но потом ее вроде бы убедили, что это хорошо. Обнаженная же она потому, что немножко богиня. Как Венера или Афродита.
— Александр Комар и Виталий Меламид всем рассказывают, как они оформляли пионерский лагерь и в конечном счете агитпроповский стиль подтолкнул их к созданию соц-арта. А у вас есть какая-то официальная легенда, как ваш союз возник?
— Нет, мы ничего не оформляли, мы совсем другое поколение. Союз возник, потому что мы учились вместе в Суриковском институте. Володя ушел с третьего курса. Его даже не выгнали (чтобы оттуда выгнали, нужно было сильно постараться), он просто перестал ходить на занятия. Его авангардная эстетика совершенно не вписывалась в институтские нормы. А я «добил» Суриковский по достаточно меркантильным соображениям. На время диплома там давали очень хорошую мастерскую, и мы с Володей пользовались ею три года.
— Уорхол и Пикассо в Москве — это все-таки сюжеты для посвященных. А как вы, что называется, пошли в народ?
— Мы придумали проект «Картины на заказ»: рисовать работы для разных социальных институций. Например, «Горячий цех», «ужастик» со Змеем Горынычем, — для завода. «Птица-Тройка», с вампирами, — для туристических агентств (Россия, как она представляется из-за бугра), Арнольд Шварценеггер в окружении детей — для средних школ. Он в то время был культовой фигурой школьников во всех странах. Мы изначально ориентировались на широкий отклик и всенародное понимание.
— А картина, изображающая групповой секс на фоне колхозного поля, коров и трактора?
— Это «Праздник урожая». Для сельского клуба. А Пикассо — для музея. Так постепенно из игры получилось то, что можно назвать нашим стилем.
Нас относят к соцреалистической школе, но на самом деле все это очень условно. Да, мы отталкивались от Пластова, в одной картине просто копировали его траву, но потом выработали свой язык. Это не соцреализм, это просто реализм. Мы ничего не интерпретируем, мы так рисуем.
Вы смотрели фильм «Последний бойскаут»? Брюс Уиллис там, как всегда, всех победил. У него был помощник-спортсмен. В конце фильма помощник говорит Уиллису: «Может, мне полицейским стать? Ты меня научишь?» — «Да все просто, — отвечает Уиллис. — Небо голубое, трава зеленая». И мы так же подходим: небо голубое, огонь красный.
Почему мы именно рисуем, а не делаем фото? Просто мы это умеем лучше. Мы все-таки прошли классическую школу. Живопись быстрее, мобильней, в ней зазор между первым порывом и окончательным результатом меньше. Да и дешевле она. Когда мы начинали, у нас вообще никаких денег не было. Холст «Птица-Тройка» состоял из восьми маленьких холстов.
— И потом на вас свалилась слава?
— Да нет, наоборот, ни славы, ни денег. Нас даже на выставки перестали звать. В середине 1990-х считалось, что живопись — это очень старомодно. И только года два как у окружающих будто пелена с глаз спала. Сегодня наш график расписан на много месяцев вперед.
Недавно мы вернулись из Парижа, где участвовали в международной выставке «Живопись на скорую руку». Нам там впервые в жизни дали цельный холст, три на пять метров.
Сейчас собираемся в Бразилию, на бьеннале современного искусства в Сан-Паулу. Там будет выставка, посвященная мегаполисам. Мы делаем большую картину, двенадцать метров в длину. Мы вообще в какой-то момент поняли, что рисуем одну большую картину: город-деревню, день-ночь, лето-зиму.
После Бразилии поедем в Хельсинки, будем там делать выставку «Картина для Финляндии». Это отдельный проект. Мы рисуем картину для каждой отдельно взятой страны: для Германии — Гельмута Коля, приветствующего «молодоженов»: две половинки объединенной Германии, для Франции — групповой портрет импрессионистов в раю, для Италии — их знаменитых кутюрье и манекенщиц. Финляндию мы видим как страну Деда Мороза.
— А простой народ как на ваше искусство реагирует?
— Прекрасно. Мы и хотели быть понятными в пику аутичному, замкнутому на себе концептуализму. Когда мы монтируем выставки в Москве или за границей — рабочие обычно в восторге. Они по-своему это как-то все интерпретируют.
Интересный сюжет и — главное — большой формат могут на какое-то время задержать зрителей. Мы это наблюдали и во Франции, и в Италии. Итальянцы шли вдоль картины, а она шесть метров в длину, и перечисляли: «Это Версаче, Армани, Наоми». Если произведение задерживает зрителя, я считаю, это успех. Потому как современное искусство внимание не задерживает, в коммуникацию не вступает.
— У вас на Западе собственный галерист?
— Их несколько, в Италии и Германии. Сейчас за рубежом появляется интерес к российским художникам. Оно и правильно: был спад, теперь подъем. И еще возродился интерес к живописи, публика пресытилась фотографией.
— Современные российские политики вам свои портреты не заказывают?
— У нас была пара заявок на парадные портреты и за границей и в России. Однажды мы нарисовали очень известного российского бизнесмена. Заказ сделали его друзья, это должен был быть подарок. Деньги за работу нам заплатили, но портрет дарить не стали, наверное побоялись.
— А Путина изобразить?
— Его «застолбил» Дима Врубель. Это его тема, он всегда рисовал политиков. У нас и желания особого нет. Врубель работает с периодикой, просматривает газеты, он в курсе всех новостей. А мы с политикой редко соприкасались. Ну, вот Лебедя нарисовали во время президентских выборов, когда Лебедь отдал свои голоса Ельцину. Мы попытались показать их союз как абсолютную идиллию, в чем нас тогда активно убеждали СМИ, и назвали картину «Торжество».
— Неужели Жириновский вам ничего не заказывал? Это же абсолютно ваш персонаж.
— Мы очень хотели с ним поработать, вышли на его ближайшего заместителя, изложили свой проект. Мы были готовы нарисовать летопись его жизни. Но не случилось, а время ушло. Жириновский — герой 1990-х.
— Да, новая номенклатура какая-то невзрачная.
— Она и должна быть такой. Зачем профессиональным чиновникам блистать как эстрадным звездам?
— Так ведь от одного вида этих чиновников становится скучно.
— И слава богу. Мы уже вдоволь повеселились.
Людмила ЛУНИНА
На фотографиях:
- «ЛЕТО». ХОЛСТ. МАСЛО. 1996 Г. 145Х180
- «ЗОЛОТЫЕ РЫБКИ». ХОЛСТ. МАСЛО. 1996 Г. 200Х350
- «НА ПЛЕНЭРЕ». ХОЛСТ. МАСЛО. 1996 Г. 240Х200
- «ГОРЯЧИЙ ЦЕХ». ХОЛСТ. МАСЛО. 1995 Г. 300Х400
- «ДРАКУЛА». ХОЛСТ. МАСЛО. 1995 Г. 150Х200
- «HAPPY DAY». ХОЛСТ. МАСЛО. 1995 Г. 400Х600
- «ПИКАССО В МОСКВЕ». ХОЛСТ. МАСЛО. 1994 Г. 200Х240
- «МИЛЛИОН АЛЫХ РОЗ». ХОЛСТ. МАСЛО. 1996 Г. 300Х200