"Гага" собирает друзей

Batsheva Dance Company на Чеховском фестивале

Фестиваль танец

В рамках Чеховского фестиваля, проходящего при поддержке "Первого канала", ВТБ 24 и Kia Quoris, на сцене Театра имени Моссовета старейшая и лучшая труппа Израиля Batsheva Dance Company показала две программы балетов своего руководителя Охада Наарина. ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА сочла, что компания вполне подтвердила свою репутацию.

Batsheva Dance Company, основанная полвека назад двумя американками — миллионершей Вирсавией Ротшильд и родоначальницей модерна Мартой Грэм, навещает Россию по праздникам. Точнее, по юбилеям: в прошлый раз израильтяне приезжали в Москву на свое сорокалетие с тем же спектаклем, фрагмент которого открывал и нынешние гастроли,— неотразимым эпизодом из "Анафазы". В 1993 году он вызвал бурные волнения в Кнессете: ортодоксальные депутаты требовали запретить танцевальное кощунство. Под еврейскую пасхальную песню, положенную на жесткий перкуссионный ритм, 28 артистов в строгих черных костюмах, сидя на расставленных широким полукругом стульях, устраивают массовый стриптиз. Порядок движений строго регламентирован: всплеск рукой, взмах ногой, прогиб назад, удар кулаками в живот. Но амплитуда движений ширится, барабанный ритм ускоряется, сосредоточенность перерождается в экстаз, ритуал — в оргию, на середину сцены летят шляпы, рубашки, штаны, ботинки...

После такого захватывающего пролога зрителей можно брать голыми руками — что уже несколько десятков лет и проделывает один из лучших хореографов мира Охад Наарин, сын известного израильского психолога, завершивший свое танцевальное образование в Нью-Йорке конца 1970-х и там же, в Нью-Йорке, основавший свою первую собственную труппу.

Автор, бесперебойно ставящий больше 30 лет, вправе позволить себе время от времени составлять дайджесты из собственных работ, представляя их как самостоятельные спектакли. Так был устроен балет "Минус 2", показанный в Москве пару лет назад труппой из Познани, так сделан и "Deca Dance", скомпилированный в 2000 году и открывавший нынешние гастроли Batsheva Dance Company.

Кроме ударной части "Анафазы" в спектакль вошло еще восемь фрагментов, сцементированных скорее своей контрастностью и разноплановостью, чем единством темы. Охад Наарин — из тех редких хореографов, кто не замыкается в коконе выработанного стиля. Сам он говорит, что танец для него — способ думать о мире, и по "Deca Dance" отлично видно, что мир разнообразен и думы хореографа — тоже. Например, никогда не скажешь, что по-библейски мощный, напряженно-экстатический эпизод из "Черного молока", поставленный на буйно-размашистых движениях и прыжках, которыми пять обмазанных глиной мужчин рассекают пространство сцены, как ведомые Моисеем евреи Синайскую пустыню, сделан той же рукой, что и камерное трио, сочиненное на переработанную музыку равелевского "Болеро",— беспафосное, минималистски скупое, с дискретной, механистичной пластикой, отсутствием гендерных взаимоотношений и даже подобия финальной кульминации.

В отличие от "Deca Dance", запрограммированного на успех и напрямую работающего с публикой (хотя знаменитый эпизод с приглашением на танец зрительниц в этот раз прошел довольно вяло), второй спектакль гастролей менее доступен и очевиден. "Sadeh 21", поставленный в 2011 году, богат пластически, ритмически, композиционно. Артисты, каждый из которых настолько своеобразен, что может запросто выдержать сольное представление, танцуют совершенно замечательно. Однако этот метафоричный балет довольно-таки тягуч. С иврита его название переводится как "Поле"; и можно вдоволь фантазировать про магнитное поле, поле человеческой деятельности и всякие прочие поля, если не знать, как легкомысленно хореограф Наарин относится к именам своих спектаклей ("Анафазу", скажем, он назвал так просто потому, что ему понравилось само звучание слова).

"Sadeh 21" начинается с коротких соло, явно рожденных в ходе импровизаций,— уж очень выразительно они проявляют сильные стороны пластики и человеческие характеры танцовщиков. Основанные на конкретных реакциях, непредсказуемые в последовательности движений, с равной охотой использующие и партер, и воздух, эти мини-монологи, возможно, созданы в том особом нааринском стиле "гага", которым сегодня увлеклось все танцующее человечество — включая неофитов-любителей. "Возможно" потому, что теоретики описывают "гага" так всеобъемлюще и неконкретно ("танец, с одной стороны ставящий во главу угла чувственный аспект, с другой, направленный на расширение представлений о возможностях пластики тела"), что визуально его трудно представить. А тем временем два десятка монологов переходит в десяток диалогов — обрывистых, настороженно-агрессивных или вдумчиво-заторможенных; диалоги — в отлично сконструированные квинтеты и секстеты; по белой трехметровой стене, закрывающей задник, плывут номера эпизодов и, заметив минут через пятьдесят цифру 7, начинаешь опасливо подсчитывать, сколько же продлится спектакль, в названии которого фигурирует 21.

Как раз в это время блистательный психолог Наарин запускает титр "8-18", зритель с облегчением заостряет притупившееся было внимание, чтобы к финалу уже сидеть на краешке стула, жадно вглядываясь, как с белой стены артисты падают в закулисный мрак. Плашмя и наотмашь, как расстрелянные. Лицом вниз, поодиночке. А потом парами, взявшись за руки, кувыркаясь и занятно подпрыгивая. Хотите мораль? Получите прямо от хореографа: "Любую историю я могу начать, но не обязан ее заканчивать. Впрочем, и не заканчивать историю нужно всегда с абсолютной ясностью".

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...