Российская женская команда по спортивной гимнастике заняла второе место в командном многоборье, и специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ смотрел на то, как это происходило, глазами многократной олимпийской чемпионки Ларисы Латыниной. А потом спрашивал Викторию Комову, почему она так ревела, взяв серебро Олимпиады.
На соревнованиях по спортивной гимнастике в командном многоборье наши девушки шли на втором месте. Полбалла они уступали американкам. Все еще могло произойти.
Я зашел в зал, когда выступали китаянки, которых все опасались, но выяснилось, что хоть тут-то их опасаться не следует. Там, где нет соревнований на скорость, китайцы почему-то не такие быстрые.
Рядом, прямо надо мной, я увидел Ларису Латынину, чемпионку всех времен и народов, чей олимпийский рекорд, 18 медалей на Олимпийских играх, до сих пор не превзойден. В спорте есть легенды, а есть не укладывающиеся в голове легенды.
И рядом с такой легендой было свободное место. И я его занял.
Лариса Латынина и сама в хорошей форме. Может, и не в такой, как те девушки, которые сейчас крутились на брусьях, но все-таки в очень хорошей форме.
— Пока наши девочки неплохо держатся,— сказала она.— Всего полбалла уступают американкам. Одна девочка, которая прыгала, допустила ошибку…
Мария Пасека вылетела после прыжка даже за маты, чего себе не позволила больше ни одна спортсменка в этот день, да и раньше, на квалификации, тоже. А ведь именно из-за одного этого прыжка, на который рассчитывали тренеры, ее и привезли на Олимпиаду. Пасека…
— Все девочки впервые на Олимпиаде,— сказала Лариса Латынина.— Но Алия Мустафина — чемпионка мира, Вика Комова — чемпионка юношеских Олимпийских игр в Сингапуре… Все-таки должны же что-то показать!
Титул Виктории Комовой звучал, признаться, не очень вызывающе.
— А вот китаянка будет на бревне сейчас… О, упала…
Я услышал даже сожаление в голосе Латыниной. Просто она понимала, что такое — упасть с бревна.
— Это минус один балл,— пояснила она, что это такое.— Никто не застрахован.
— Вы, по-моему, были практически застрахованы,— сказал я ей.
Она засмеялась, но не стала отрицать.
— Сложно девочкам,— продолжила она.— Если раньше, когда я выступала, нас было шестеро, а в зачет шли пять лучших результатов, то есть команда имела право на ошибку, то сейчас выступают на одном снаряде три девочки, и все идет в зачет. Но зато тренеры имеют право выставить трех лучших.
Но из пяти всего-то, подумал я.
— Американки отпрыгали блестяще,— теперь уже с очевидным сожалением сказала Лариса Латынина.— Просто блестяще. Мне больше всех Дуглас нравится. Смотрите, девочка такая симпатичная, черненькая, к брусьям готовится…
Я осмотрелся в поисках жгучей брюнетки в американской, с блестками, форме в районе брусьев, но увидел только негритянку. Впрочем, это и была Дуглас.
Какой-то человек, проходя по ступенькам мимо Латыниной, послал ей воздушный поцелуй. Она кивнула. Это было больше, чем все, на что он рассчитывал. Он чуть со ступенек не рухнул.
— А вот Твиддл будет сейчас выступать,— пытаясь перекричать восторг зала, сообщила Латынина.— Англичанка, их кумир.
Твиддл в это время готовилась к брусьям, перебирая руками, как Человек-паук, перекладину. И так же быстро.
— Все на бревне решится,— говорила, уже почти про себя, Латынина.— Кто не дрогнет на бревне…
— Между прочим, мама, китаянки еще не закончили на бревне,— сказала ей дочь, сидевшая по другую сторону от нее.
— Но одна-то у них уже и тут упала,— напомнила ей мама.
К нам из нижнего ряда повернулась девочка лет семи и помахала рукой. Это была голландская кронпринцесса Амалия. Папа, принц, сидел рядом. Кронпринцесса отчаянно болела за Россию. Девочка, по-моему, голос сорвала. Стоило подарить ей наш значок полчаса назад…
— Американка на вольных хорошо отработала,— вздохнула Лариса Латынина.— А китаянки перегорели. То ли их слишком уж перенастроили на победу… Да, наверное так…
— У вас есть нелюбимые снаряды? — спросил я.
Лариса Латынина задумалась.
— Меня об этом еще никто не спрашивал, — призналась она.— Спрашивали, есть ли любимые. Но это понятно: за всю историю Олимпийских игр никому не удалось три золотых медали на одном снаряде получить, а я на вольных получила.
— А нелюбимое, наверное, бревно? — несмело предположил я.
Дело в том, что мы сидели очень близко к бревну, и я слишком хорошо видел, как оно дается девушкам. То есть оно мало кому давалось. Через час мне казалось, что я вижу, как только спортсменка поднимается на бревно, что с ней будет: упадет… покачнется… пройдет, не дай бог, ровно, если не наша… Я понимал: это потому, что в этот день я смотрел финал женского многоборья глазами Ларисы Латыниной.
— Наверное, бревно,— согласилась Латынина.— Хотя и в Риме я на бревне серебро завоевала…
Снизу и слева от нас отчаянно болели за своих на трибуне американские тренеры. Вот не очень хорошо соскочила с бревна черненькая Дуглас.
— Нет соскока,— на этот раз, мне показалось, уже с удовлетворением констатировала Лариса Латынина.
Тут к ней из прохода протиснулся, бездумно наступая на кроссовки спортсменов и тренеров (я видел по их реакции, что он не страдает от этого, в отличие от них), англичанин и что-то сказал. Дочь перевела:
— Мама, они хотят тебя объявить на весь зал. Так, вот тебе косметичка, губы надо накрасить.
Лариса Латынина кивнула и раскрыла косметичку.
В это время на бревне выступала Алия Мустафина.
— Ой-й-й!!! — услышал я крик Ларисы Латыниной.
Это покачнулась Мустафина.
— Не меньше полубалла потеряла,— в отчаянии прошептала Латынина.
— Интересно,— сказал кто-то из русских снизу,— а вот Настя Гришина выступила на брусьях и ушла из зала вообще?! И выступила-то не очень, прямо скажем?
— А почему она не должна уйти? — вдруг вступилась за Настю Гришину Лариса Латынина.
— Ну может, надо команду поддержать? Или теперь уже все сами по себе?
Я обратил внимание на то, что в эту же секунду американки как назло стояли около бревна впятером, обнявшись, и что-то шептали друг другу.
Да, ситуация складывалась не в пользу Насти Гришиной.
— Да вот,— вскрикнула вдруг Латынина,— она уже вернулась! Вот она стоит! С нашими! Пописать не даете ребенку…
На бревно поднялась Виктория Комова.
— Держись, дорогая девочка!..— сжав кулаки, вполголоса говорила Латынина.— Держись!.. Стоп!.. Не падать!!!
Не упала. Но покачнулась-то как страшно.
И соскок не вышел.
— Ай-ай-ай!..— качала головой Латынина.— Такая трудная комбинация… И такой соскок… Но все равно неплохо…
Выступила еще одна девушка, Ксения Афанасьева, ей дали 14,33 балла, я услышал: «Почему так мало?!» — и обратил внимание на то, что для наших бревно закончилось.
Как и говорила Латынина, на бревне, похоже, все и решилось. Разрыв между первым и вторым местом сильно увеличился.
Остались вольные.
— Мы сделаем как нужно, а американки — как получится. И тогда мы выиграем,— говорила Латынина.
То есть она верила, вопреки тому, что говорила сама четверть часа назад.
— Так, Мустафина… Из поворота полностью не вышла, но это ерунда. Так, ну это тоже неважно…
— Мама, ну ты же сама говорила, что на вольных высоких оценок не бывает,— пробовала успокоить ее дочь после того, как объявили оценку.
— Говорила…
Выступила Настя Гришина.
— Ой!..— кричала Латынина.— Ой-ой!.. Вот что значит неопытный человечек! Ай, еще ошибка!
— Мы так и румынкам проиграем! — услышал я откуда-то сверху.
Но тут вышла Ксения Афанасьева. И зал замер. Она была хороша. Блестяще хороша. До тех пор, конечно, пока не упала в самом конце, прямо, мне показалось, на колени… и чуть головой не ударилась о пол…
— С ума сойти…— услышал я шепот Латыниной.— Кошмар какой… Боже!..
Но тут дочь и сказала ей:
— Мама, тебя объявляют!
Латынину уже показывали крупным планом всему залу.
— Встань! — шепнула ей дочь.
Она встала.
Объявили, сколько медалей она взяла. Но можно было и не делать этого. Ее знали все. Зал тоже встал, аплодируя.
— Так не вовремя показали!..— вздыхала она, сев.— Не могли после бревна хотя бы показать…
Наши закончили выступление одновременно, можно сказать, с Латыниной. На самом деле, подумал я, ее показали именно что вовремя. И именно им, этим девочкам, которые на двух последних упражнениях не справились и сорвались отовсюду. Им показали Латынину, которая справлялась.
Оставалось наслаждаться тем, как выступают в последнем виде программы американки. Дуглас снова была лучшей.
— Ну ладно,— вдруг сказала Латынина,— были ведь времена, когда мы в тройку не попадали.
— Разве? — удивился я.
Разве было при ней такое?
— Конечно,— кивнула она.— В Пекине, например, в прошлый раз четвертое место заняли.
То есть она не себя, а Россию имела в виду. При ней-то такого не было.
Зал устроил овацию американкам. Я видел, как наши девушки начинают рыдать: сначала одна, потом вторая… И все вместе…
А еще оставалось одной американке выступить. И на вольных она это делала под «Хава нагилу». И не ошиблась ни разу.
Я думал, зал пустится в пляс.
— Ну ладно, мам, поехали…— сказала Латыниной дочь.— А то не успеем. Поехали скорее!
Они попрощались и уехали. Я еще подумал: куда так стремительно?
— На плавание они поехали,— рассказали потом мне.— Там же сегодня Фелпс выступает в двух видах. И может обойти Латынину по количеству медалей на Олимпийских играх. У нее 18, а у него 17.
Сколько же лет никто не мог побить этот ее рекорд?!
А перед Олимпиадой Майкл Фелпс сказал, что летит в Лондон только для того, чтобы побить рекорд Латыниной.
— Вот она и едет теперь на плавание,— рассказали мне там же, на трибунах.— Сказала: «Он бросил мне перчатку! Я не могу не принять!»
Вечером выяснилось: он взял еще две медали в этот день. Так что он обошел ее.
Но женщинам, мне кажется, не дано ее обойти. А мужчина… Пусть, если он такой.
Я спустился вниз, поближе к зоне награждения. Главный тренер нашей сборной говорил, что все пока хорошо идет, по его мнению, и что мы еще посмотрим…
Я видел, как в нескольких метрах от меня стоят наши спортсменки, которых награждают серебром. Они сейчас не плакали уже, но и не светились, прямо скажем, от счастья.
Они начали выходить, и тут я вдруг понял, что их выводят к другому выходу, а не к тому, где я стоял. Я вышел в зал и прошел за ними, перед румынками. Тут, в зоне награждения, они на секунду остановились, чтобы пару слов сказать тренерам.
— Что же вы так расстраиваетесь? — сказал я Виктории Комовой.— Серебро… Здорово же!
— Так обидно же! — сказала она, и я понял: сейчас опять заплачет.
Передо мной стояла школьница, казалось, пятого класса, которой для того, чтобы заплакать, было достаточно, чтобы ее дернули за косичку.
Но у нее не было косички. И до сих считалось, что у нее не стальные, а титановые, что ли, нервы.
А теперь я видел эту размазанную тушь вокруг век и на щеках… Терла глаза…
В руке она держала букет цветов. Каждой из них дали такой букет. Она вертела его и не знала, казалось, куда деть. Он был лишним в ее руке.
— Очень обидно! — повторила она.
— То есть вы думаете, что могли бы выиграть?
Она посмотрела с недоумением:
— Ну конечно!!!
И на этих словах еще одна наша девушка разрыдалась на груди у тренера.
А меня по спине кто-то постучал. Я обернулся: это была черненькая Дуглас. Мы не давали пройти американской команде.
Они прошли мимо наших, ничего им не сказав.
Взаимно.
Хорошо плачет тот, кто плачет последним.