В потоке зарубежных откликов на события в Чечне тема экономических последствий сей баталии звучит жестко. В той или иной форме речь идет о возможности политически мотивированного охлаждения экономических отношений с Россией. Достаточно упомянуть лишь уже прозвучавшее заявление США о возможности пересмотра объемов содействия России, а также Комиссии ЕС о замораживании вступления в силу временного соглашения о партнерстве. Нельзя исключать и осложнений диалога с международными финорганизациями: Москва, как известно, рассчитывает в этом году на кредиты в сумме $12,7 млрд для покрытия части бюджетного дефицита. Вчера в Лондоне по инициативе ЕБРР и российской Госдумы прошла конференция по вопросам внешних заимствований для российского бюджета с участием представителей Всемирного банка и МВФ. А накануне свой взгляд на эту проблему изложил для Ъ один из организаторов встречи бывший вице-премьер АЛЕКСАНДР ШОХИН.
Если говорить о возможности введения антироссийских экономических санкций в широком смысле, то вряд ли до них дойдет. Хотя может затянуться решение тех вопросов, которые можно было считать уже закрытыми: они будут блокироваться либо на процедурном уровне, либо с использованием политической подоплеки — той же Чечни. Самое неприятное может быть связано с МВФ — с соглашением по кредиту stand-by (более $6 млрд). И даже не по политическим мотивам, а из-за неопределенности, связанной с экономическими и финансовыми последствиями чеченской кампании. Ясно, что бюджетная программа, сверстанная в октябре, доработанная в декабре и уже принятая в первом чтении, теперь должна быть скорректирована — жизнь ее фактически уже скорректировала. В декабре можно было считать, что Чечня обойдется в пару-тройку триллионов рублей (прямые затраты на восстановление разрушенного в ходе военных действий). Но в январе и Грозный, и другие населенные пункты утюжили основательно, вырос поток беженцев, так что если эту цифру удвоить, то преувеличения не будет. Но и эта сумма не учитывает расходов на восстановление нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей промышленности, транспортных систем продуктопроводов, не говоря уже о том, что придется, видимо, продемонстрировать чеченскому народу, что жить в мире с федеральными властями лучше. А если учесть и это, то новую сумму надо еще раз удвоить. Так что порядок цифр — не единицы триллионов: если все подсчитать и учесть, что инфляция в конце прошлого и в начале этого года была на подъеме, то и десяток триллионов — незавышенная цифра. Решить чеченские проблемы в принципе можно путем перераспределения расходов. Хотя при обсуждении бюджета даже в первом чтении выяснилось, что другие статьи уже подрезаны основательно.
По либерализации нефтеэкспорта видно, какая идет напряженная работа в правительстве. 28 декабря глава МВФ Мишель Камдессю прислал письмо Виктору Черномырдину, где жестко было сказано (со ссылкой и на мнение главы Всемирного банка Льюиса Престона), что кроме бюджета их беспокоит введение внутренних квот на нефть, что является возрождением командно-административной системы. В письме вполне четко было заявлено, что если либерализации нефтеэкспорта не будет (а это было неоднократно обещано Москвой — и не только в тех документах, о которых упоминал в письме премьеру генерал Коржаков, но и в ходе переговоров с МВФ по первому и второму траншу кредитов STF), то не будет stand-by! То есть не просто сложности возникнут, а не будет кредита вообще! И в результате 31 декабря Черномырдин подписал либеральный вариант этого постановления по нефтеэкспорту без введения внутренних квот, хотя в начале декабря он склонялся как раз к их введению. Почему так случилось? В начале декабря баланс был как бы в пользу бюджета, и когда в Москву приезжал замглавы МВФ Стэнли Фишер, он намекнул, что если бюджет пройдет два чтения в парламенте, то даже несмотря на некоторые шалости с нефтеэкспортом МВФ stand-by "протащит". Но поскольку в конце декабря МВФ стало ясно, что из-за Чечни бюджет может закувыркаться, то либерализация нефти стала одним из центральных пунктов переговоров.
Что касается самого постановления по нефти, то оно несколько отличается от прежних, еще осенних вариантов либерализации. Тогда предлагалась такая схема: производитель должен иметь доступ к трубе пропорционально объему добычи. Но были привилегированные группы — СП и иностранные компании. Они, во-первых, не имели квот, а во-вторых, имели право первоочередной прокачки. Не исключено, что это положение сохранится, хотя в ходе переписки со Всемирным банком Москва неоднократно давала понять, что никаких привилегий иностранному капиталу в 1995 году не будет. То есть речь шла о том, чтобы уравнять их права с российскими компаниями (за исключением тех случаев, когда, например, в уставе СП записано, что поставками нефти идет погашение задолженности; хотя у нас и российские предприятия брали кредиты, и нужно еще посмотреть, стоит ли сохранять эту привилегию). Спецэкспортеры — они в нынешнем варианте сохраняются. Я, например, считал, что производители должны иметь доступ к трубе автоматом, а принцип спецэкспортерства — для трейдеров, для посредников, которые на тендерной основе должны доказать свое право продавать нефть. То есть если производитель получает доступ к нефтепроводу согласно объему добычи, то трейдеры — на условиях конкурса. Причем каждый производитель мог бы продать свое право доступа к трубе посреднику-трейдеру по аукционной цене. То есть конкуренция за доступ к нефтепроводу должна осуществляться на чисто финансовой конкурсной основе. Вот эти два нюанса отличают окончательный вариант постановления от первоначальных задумок. Но учитывая, что это постановление принято не на фоне того сентябрьско-октябрьского проекта, а на фоне более консервативного варианта, предполагающего введение внутренних квот (возрождение госплана, госснаба и т. д.— плохой прецедент для экономики в целом), то очевидно, что оно либерально и соответствует курсу реформ. Надо иметь в виду и то, что введение внутренних квот с низкими ценами не решало бы проблемы экспортных квот. Либерализация нужна не для того, чтобы заинтересовать наших инвесторов и Всемирный банк — надо не задушить нефтяную промышленность. Добыча падает, и сейчас мы уже переходим некую красную черту для загрузки ряда нефтезаводов. Уровень добычи производители могут сохранить лишь имея достаточно широкие возможности по экспорту. И для этого необходимы некие общие, равные условия, а не решения чиновников. Кроме того, отсутствие внутренних квот должно заставлять внутренних потребителей вовремя расплачиваться.
Но коли мы по этому вопросу вышли на требуемые МВФ параметры, то сейчас многое зависит от конечного варианта бюджета — удастся ли удержаться в рамках 8-процентного дефицита при базовой инфляции в 3% в месяц. Конечно, чеченские затраты — не единовременные, они будут распределены во времени. Часть из них может перейти на следующий год (например, восстановление нефтескважин — частично это можно будет сделать за счет привлечения кредитов). Но даже если затраты составят меньшую сумму — 5-7 трлн — их все равно не было в бюджете. И надо будет перенапрягаться, чтобы найти их. А правительство приняло решение выполнить обязательства по зарплате бюджетным отраслям, и инфляционные ожидания связаны не только с Чечней, но и с фактическими расходами декабря. И январская инфляция будет определяться под воздействием двух причин: расходов декабря и чеченских событий. Можно, наверное, удержать проект бюджета в близких к первоначальному варианту рамках, но придется очень жестко подходить к другим расходам и вводить режим экономии, заявив, например, что в силу этих причин мы не сможем обещать 100-процентной своевременной выплаты зарплаты, своевременно проводить индексации. Сможет ли правительство в сложной политической ситуации пойти на такой жесткий режим?
Реакция МВФ не столь политизирована, как, например, КЕС, ОБСЕ. От ЕС можно ожидать сильного противодействия: Франция, в частности, проявляет сейчас большую активность, активно выступая, как и другие страны, у которых есть тесные экономические завязки с Россией. Надеялись, что конфликт будет быстро решен, поэтому вначале Запад отнесся к этому спокойно. Но сила применяется так непрофессионально, что конфликт затянулся, и реакция не заставила себя ждать.
И, наконец, идея бюджета состояла в том, что внешнее финансирование — кредиты финорганизаций — заменяет внутреннее, но лишь на 1995 год. В условиях отказа от кредитов ЦБ как от некой идеи фикс правительство отказалось бы от внутренних кредитов для покрытия дефицита бюджета, перестраивая при этом налоговую систему, с тем чтобы в 1996 году перейти к нормальному покрытию дефицита за счет ценных бумаг и налогов. Так что 1995 год — во-первых, передышка, во-вторых, кнут, который должен повысить эффективность налоговой системы и развить рынок ценных бумаг. То есть должна произойти финансово-налоговая революция. Смысл этой концепции не в том, что сделана ставка на внешнее финансирование, а в том, что мы сами себя ставим в такие жесткие рамки, которые должны заставить в 1996 году перейти к нормальной финансовой стратегии.
В отношении этих кредитов у МВФ могут возникнуть сомнения чисто экономического свойства. И здесь потребуется точный ответ правительства, сколько оно потратит на Чечню, когда будут прекращены военные действия, удастся ли Думе принять закон о недопустимости финансирования из бюджета военных действий. Так что деваться некуда: чеченский конфликт надо решать политически и с учетом идеи целостности России.