"В Париж! В Париж!" — мечтают герои трех фильмов ("Три цвета: белый", "Убийственная Зоэ" и "Париж, Франция"), появившихся на видеокассетах. Но этот город часто не соответствуют представлениям о нем. "Хорошо там, где нас нет", — гласит пословица.
"ТРИ ЦВЕТА: БЕЛЫЙ" (Trois couleurs: blanc). Франция-Швейцария-Польша. 1993. Режиссер Кшиштоф Кесьлевский. В ролях: Збигнев Замаховский, Жюли Дельпи, Янош Гайос, Ежи Штур, Гжегож Вархол, Александр Бардини, Ежи Треля. Оценка — **** 1/2 (по шестибалльной системе).
Второй фильм Кшиштофа Кесьлевского из цикла "Три цвета" резко отличается от первого. Режиссер словно отрекся от прежней художественной манеры, доведенной до сомнамбулической изощренности в ленте с подзаголовком "Синий". Возможно, эта картина, открывшая кинотрилогию, вольно переосмысливающую лозунг "свобода, равенство и братство" и цвета французского флага, поневоле производила впечатление чисто лабораторного опыта, искусственного опуса, поскольку впервые в карьере Кесьлевского была полностью снята за границей, во Франции, и отражала не чуждую, а, скорее всего, просто незнакомую реальность.
В следующей ленте Кесьлевский не без лукавства дает нам понять, что не только творческие, но и биологические функции человека за пределами привычной среды обитания (не будем употреблять громкое слово "родина"), как и у многих животных, атрофируются. Персонаж фильма "Три цвета: белый", поляк Кароль, парикмахер, женившийся на встреченной им в Будапеште юной француженке Доминик, находясь в Париже, не может ни выучить толком французский язык, ни сексуально удовлетворить супругу, хотя в Польше она отнюдь не была им разочарована. Анекдотична и встреча с соотечественником в парижском метро, который предлагает заработать: надо убить некого недовольного жизнью субъекта (почти сразу можно догадаться, что он имеет в виду себя). Еще более комичен случай переправки домой Кароля, оставшегося без паспорта и денег — в чемодане в багажном отсеке самолета. И этот ценный груз, разумеется, крадут предприимчивые работники варшавского аэропорта, в конце концов выбрасывающие незадачливого путешественника на свалку (нет ли здесь намеренной аллюзии на финал "Пепла и алмаза"?), которую избитый герой приветствует со словами "Ну, вот и дома!". Но его приключения только начинаются.
Может показаться, что вторая лента из цикла намеренно не выстроена, более того, безалаберна и стихийна, как "загадочная славянская душа". Режиссер-ригорист снял, возможно, самый беспечный фильм, действительно напоминающий анекдот в гоголевском духе. Кароль, скупающий земельные участки, а затем решивший оставить все наследство Доминик, инсценировав свои похороны, — в этом есть что-то хлестаковско-чичиковское. Постулат о необходимости равенства между людьми во всем мире обретает в картине "Три цвета: белый" оттенки трагикомические. Действительно, лишь трагикомедией можно назвать историю человека, который теряется в цивилизованном западном мире, но отлично чувствует себя в постсоциалистической действительности, умея приспособиться к любым неблагоприятным условиям. Но Кесьлевский не был бы собой, если бы ограничился сатирическим очерком нравов (а чаще всего именно так и воспринимали фильм "Белый" — с вежливым недоумением по поводу его юродивости и истинно славянского куража, — вручив в качестве отступного приз за режиссуру на фестивале в Берлине-94, где мастер явно рассчитывал на понимание и еще одну главную премию, как и в Венеции-93 за "Синий"). В финале он парадоксально превращает язвительный сюжет в щемящий рассказ о том, что Кароль не представляет чувства любви без жалости и сострадания. Героя угнетает ощущение психологического неравенства — свободная и активная француженка сама не пожалеет и другому не позволит проявить к ней жалость. Доминик, поплакавшая на ложных похоронах и оказавшаяся к тому же за решеткой, ближе и роднее непутевому Каролю, который лишился бесчестного богатства, так и не сбежал в Гонконг, но впервые счастлив, со слезами на глазах разглядывая в театральный бинокль бывшую жену в тюремном окошке. Теперь они, наконец, равны, будто двое узников — видимы и несвободны.
"УБИЙСТВЕННАЯ ЗОЭ" (Killing Zoe). США. 1994. Режиссер Роджер Эйвари. В ролях: Эрик Столц, Жан-Юг Англад, Жюли Дюльпи, Гэри Кемп. Кассовые сборы — $0,4 млн. Оценка — **1/2.
Молодой американский режиссер, соратник Квентина Тарантино и по "видеомании", и по сочинению рассказов — некоторые из них послужили основой для фильма "Криминальное чтиво" — конечно, обладает несравнимо меньшим талантом. Фильм вроде бы воспроизводит сюжетные ходы и стилевые приемы в духе Тарантино, но неизбежно разочаровывает из-за отсутствия в кадре хотя бы намека на магическое дыхание подлинного искусства. Даже неплохо придуманное ироническое сопоставление сцены из немого киношедевра "Вампир Носферату" с любовным актом Зеда и Зоэ преподано с излишней настойчивостью. Перекличка эпизода ограбления банка с соответствующим ерническим моментом в годаровском фильме "Имя Кармен" вообще глупа, поскольку в ленте Эйвари герои разыгрывают с масками на лицах совсем не шуточные страсти. Эйвари, естественно, плюет на идеологию, но снимает фильм не без усилий и даже с претензией на мораль. Ведь поведанная им история американского взломщика сейфов, который поддался уговорам давнего приятеля, безумного наркомана Эрика из Парижа, и согласился ограбить банк 14 июля, в день национального праздника во Франции, в финале приобретает ненужный пафос. Героя спасает ранее преданная им девушка-француженка. Между прочим, играет ее Жюли Дельпи, которой везет в кино на любовные романы с иностранцами (см. "Три цвета: белый").
"ПАРИЖ, ФРАНЦИЯ" (Paris France). Канада. 1994. Режиссер Жерар Чиккоритти. В ролях: Лесли Хоуп, Питер Аутербридж, Виктор Эртманис, Дэн Летт. Оценке не подлежит.
Прослышав что-то о ленте "Париж, Франция", представленной на ряде фестивалей, начинаешь смотреть ее с любопытством. И первые минут двадцать, отмечая нескрываемую цитатность фильма (от годаровского "На последнем дыхании" до "Последнего танго в Париже" Бертолуччи), все-таки относишься к нему снисходительно, как к дерзкому опыту молодых кинематографистов, которые не стесняются ничего и словно не подозревают о существовании каких-либо запретов. Но ближе к финалу даже терпеливые эстеты устают от избытка рискованных сцен. Зрители вряд ли смогут понять истинный замысел авторов, показавших жизнь литературной богемы с самой отвратительной точки зрения. Или это сатира?!
СЕРГЕЙ Ъ-ЛУС