Борьба охранников Бориса Ельцина с охранниками Владимира Гусинского продолжает живо комментироваться. Покуда представитель службы безопасности президента РФ Андрей Олегов указывал, что предводитель ельцинского отряда "хоть вы и удивитесь, очень симпатичный и вполне интеллигентный человек", представитель пресс-службы президента РФ Вячеслав Костиков сообщал, что президент тем не менее "разделяет озабоченность" общественности по поводу действий симпатичного и интеллигентного человека.
Разрешение кажущегося противоречия может быть найдено в "Военных афоризмах" Фаддея Козьмича Пруткова (сына). "Даровитый сын гениального отца", как характеризовали его издатели, без малого два века тому назад сумел предвидеть не только бретерское предприятие генералов Коржакова и Барсукова, т. е. "Чтобы нам, господа, взять по хлысту, пойти постегать прохожих на 'Мосту'", но и сообщенную Костиковым резолюцию полковника (имеется в виду полковник запаса Б. Н. Ельцин): "Шалость, могущая навлечь неприятности. Проверить, было ли исполнено".
Покуда идет проверка, президент РФ в предвидении того, как Дума в очередной раз проваливает закон об уполномоченном по правам человека, вступил в борьбу против нарушения этих священных прав: "Когда-то в этом обвиняли бывший Советский Союз, а сейчас Россия обвиняет те государства, где нарушаются права человека, и требует их соблюдения".
В случае с правами человека у президента и его аудитории получилось некоторое несовпадение речевых презумпций. Исполненный обвинительного пафоса президент разумел Латвию и Эстонию, тогда как интересующиеся правами человека скорее были склонны интересоваться московскими мордобоями и грозненскими бомбометаниями, В итоге поборники прав человека, вероятно, пришли к выводу, что президент РФ не без некоторых к тому оснований обвиняет собственное государство, и поразились неслыханной доселе в международных отношениях самокритичности лидера обновленной России.
Такая самокритичность, однако, не успокаивает защитников Мост-банка, и, согласно их публичным опасениям, вскоре президент банка Владимир Гусинский будет обвинен в том, что он "закусывал котлетами из христианских младенцев".
Знаменитый банкир в своих выступлениях неоднократно подчеркивал, что будучи евреем, он непримирим к антисемитизму и при этом склонен объяснять ряд коллизий антисемитскими наклонностями своих оппонентов. Вероятно, приверженцы банкира разделяют его точку зрения и полагают, что Коржаков-Барсуков не остановятся даже перед обвинениями в ритуальных убийствах и в рамках господствующей ныне реставраторской эстетики к числу восстанавливаемых святынь "России, которую мы потеряли" наряду с Храмом Христа Спасителя присовокупят и "дело Бейлиса", назначив на роль главного героя президента Мост-банка. При том, что группирующиеся вокруг мэрии художники вроде Глазунова и ваятели вроде Клыкова вряд ли возражали бы против такого возрождения истинно русских начал, прогноз все же вызывает некоторое сомнение по причине своей универсальности: банкиров-евреев в России превеликое множество, и не совсем ясно, почему на роль Бейлиса назначен именно президент Мост-банка, а не, например, "Менатепа".
Наряду с внезапно актуализовавшимся вопросом инженера Брунса "Мусик, готов ли гусик?" общественность занимают также и чеченские дела. Заинтересовался ими и президент СССР Михаил Горбачев, получивший от генерала Дудаева предложение посредничать между ним и руководством России. Президент СССР желает "войти в контакт с представителями федеральных властей" и "предложить свои услуги".
Дудаевское предложение вдвойне остроумно. С одной стороны, большая взаимная любовь Горбачева и Ельцина должны сделать процесс бесстрастного и беспристрастного посредничества весьма увлекательным. С другой стороны, прежде Дудаев прочил на ту же роль бывшего председателя ВС Литвы Ландсбергиса, к которому президент СССР питал какое-то физиологическое (впрочем, кажется, взаимное) отвращение, так что хотя бы и косвенное отождествление себя с Ландсбергисом должно было доставить Горбачеву неизъяснимое удовольствие.
Восточная мудрость касательно змеи, таящей свой яд в хвосте, применима не только к славному генералу, но и к его подчиненным. Министр иностранных дел Чечни Шамсиддин Юсеф, узнав о желании Григория Явлинского в обмен на освобождение плененных гвардейцев предложить самого себя в кавказские пленники, отвечал: "Мы приветствуем благородный порыв Григория Явлинского, но оставлять в заложниках, даже добровольных, ни его и никого другого не собираемся". Цветистая восточная любезность была бы выдержана на высочайшем уровне, если бы к тому чеченский визирь не присовокупил пожелание, чтобы российские депутаты не только приезжали в Грозный в "саморекламных, по сути дела, целях", но "разобрались с положением дел и у себя дома".
Таким образом, как считает Юсеф, "благородный порыв" является, "по сути дела", саморекламным. Учитывая особенности политической тактики Явлинского, известный экономист, вероятно, ничего бы не имел против предложенного чеченцем отождествления саморекламы с благородством. Но, к несчастью, Явлинский хочет домогаться высших должностей не в Чечне, где такое отождествление естественно, а в России, где оно не является совершенно общепринятым.
Впрочем, общественные предрассудки в ходе общения России с Чечней неудержимо размываются, и буквально на глазах происходит становление нового политического мышления. Одним из самых успешных новомыслов оказался товарищ военного министра, генерал-полковник Борис Громов, который в переписке с Дудаевым сообщил: "Я против любой формы насилия над людьми, тем более когда льется человеческая кровь".
Особенность военной службы, к которой боевой генерал должен иметь некоторое отношение, заключается в постоянной готовности с оружием в руках выполнить боевой приказ. Боевые же действия (для возможного ведения которых армия и существует) есть именно "форма насилия над людьми", в ходе которого "льется человеческая кровь". Причем из текста громовского послания явствует, что он отвергает не только ненужное, но и "любое" кровопролитие, т. е. полностью становится на позицию сторонников учения гр. Л. Н. Толстого, осуждавших войну и военную службу "как остаток древнего людоедства". Если генерал-полковник стал генерал-толстовцем, то ему, очевидно, немедля следует снять с себя погоны и униженно просить всякого штатского простить ему его былое профессиональное окаянство, но — такова уж особенность генерал-толстовцев — Громов успешно совмещает руководство войсками и борьбу с остатками древнего людоедства.
На сегодняшний день не только военные, но и штатские толстовцы внесли много нового в учение яснополянского графа. Толстовец начала века в ответ на призывы усмирить башибузуков военной силой отвечал благостно и умильно: "Человек, исполненный истинного евангельского духа, нашел бы возможность пробудить в темных душах то добро, которое таится во всяком человеческом существе". Fin de siecle породил толстовца Александра Минкина, который в ответ на сделанные коллегой-журналистом призывы смирить башибузуков написал ответный текст под каламбурным названием "Воду пил или уху ел?", в котором, кротко увещевая уху евшего коллегу, спрашивал: "Кто сочинил? Пьяный Жириновский? Новый людоед?", а затем отвечал: "Это написал зам. главного редактора респектабельной 'Сегодня'... На месте Остальского — главного редактора 'С', чей портретик тоже есть (к редакционным материалам 'Сегодня' обычно прилагаются портреты авторов. — Ъ) и очень похож на леонтьевский, я бы побрился (главный и его зам носят бороды и усы. — Ъ). Чтобы не пострадать за воинственного комиссара".
Исполнившийся истинно евангельского духа обозреватель "МК" не только выступает в новой для себя роли комсомольского цирюльника, но — и это главное — представляет неопровержимые доказательства того, что неприятности Мост-банка объясняются, как указала одна из газет, именно тем, что "с этой коммерческой структурой в обществе связано понятие о независимых от государства СМИ, которые не удовлетворяются официальными сообщениями и пытаются докопаться до правды и сообщить о ней всему миру". Случай с "МК" показывает, что дружные со структурой СМИ достигли высшей свободы. Они не зависят не только от государственного диктата, но даже и от требований внутриструктурной солидарности, смело и бесстрашно обзывая коллег из смежных подразделений совершенно негодными словами.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ