Вышел из печати новый сборник избранных стихов известного поэта Юрия Кублановского, одного из немногих литераторов, вернувшихся в Россию из эмиграции. О сборнике пишет НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ.
Прочитать от корки до корки четырехсотстраничный поэтический том — нелегкая задача, связанная к тому же с известным беспокойством. Взять такой сборник в руки равносильно тому, как если бы вы оказались перед книжным шкафом с неизвестными вам книгами, причем догадывались, что среди них могут находиться и подлинные шедевры. Вам поневоле пришлось бы бегло листать наугад, тревожась, что самое ценное все-таки упущено. В том, что в новом избранном Юрия Кублановского немало стихов первостатейных, можно было не сомневаться: репутация этого поэта одна из самых устойчивых, причем лишь укрепляется с годами. Об этом говорят помещенные на место аннотации отзывы двух авторитетов нынешней русской словесности: Александр Солженицын, правда, ограничивается дежурными комплиментами (хотя в его устах даже они дорого стоят) и хвалит поэта "за упругость стиха и смелость метафоры"; а вот Иосиф Бродский отмечает "изумительную техническую оснащенность" поэзии Кублановского и тот факт, что он располагает "самым насыщенным словарем после Пастернака".
Ученичеством у Пастернака веет от первых двух разделов сборника, где собраны стихи 70-х годов: "Твои глаза уже слепы,/темны зрачки, подруга!/А за окошком ни тропы/не оставляет вьюга./Все ярче, жарче, мягче рот,/цепочка шею душит./А за окошком снег идет/и все пушит и плющит". Прочитанные последовательно, как расположил их автор, стихи первой трети сборника дают представление о годах учения и о годах странствий поэта. География лирики той поры: Коктебель, Соловки, Средняя полоса. Эти циклы — и автобиография (причем не только "лирическая"), и запечатленное время, и портрет литературного поколения, которое потом назовут "пропущенным" (так говорили в середине 80-х, но, к счастью, это оказалось лишь отчасти верным).
Впрочем, разделы сборника (их шесть) выстроены отнюдь не по хронологическому принципу, а скорее по принципу единства внутренней темы, быть может не всегда внятной, в отличие от самого автора, случайному читателю. Так или иначе, но два следующих раздела посвящены преимущественно уже не добровольным скитаниям по Руси, а насильственному изгнанию (в начале 80-х поэт вопреки его воле был выброшен из страны). Впечатления от странствий по "стране святых чудес" окрашены в этих циклах сильнейшей ностальгией: "Вихорь времени едва шевелит/мой вихор./Сердце жмется и еще не верит/до сих пор,/что вполне внезапная разлука/с тем со всем/дорогим, не самым высшим кругом/насовсем".
Есть в сборнике целый букет стихов-посвящений друзьям, и почти всегда это посвящения посмертные: Леониду Губанову, Володе Кормеру, Саше Величанскому и Саше Сопровскому, которые были еще живы, когда автор уезжал, полагая, что покидает Россию навсегда. Эти прекрасные стихи расставлены по пространству сборника, как кресты, напоминающие, что не всем удалось переиграть судьбу и дожить до издания своих книг, получив заслуженное признание (за границей Кублановский много печатался, и в этом сборнике представлены и стихи, опубликованные прежде лишь на Западе). Это обстоятельство придает лирической исповеди Кублановского трагические обертоны.
В краткой рецензии невозможно полно рассказать о сборнике, вобравшем в себя лучшее из того, что написано без малого за двадцать пять лет. Обстоятельные критики писали и еще напишут о христианских, философских и историософских смыслах поэзии Кублановского. Заметим лишь, что поскольку Бог судил настоящим поэтам быть кем-то вроде героев волшебной сказки, то их путешествие "в тридесятое царство" должно закончиться счастливым возвращением. Возвращению в Россию и посвящены стихи двух последних разделов. Замечательно, что реальная биография поэта вполне символически замкнулась: он вернулся не куда-нибудь, а именно в Переделкино, и поселился поблизости от пастернаковского дома. Причем вернулся он на родину, в отличие от Одиссея, тотчас узнанным. Ведь хоть один на все поколение должен же был исполнить божеский завет.
Юрий Кублановский. "Число". Москва, "Издательство московского клуба", 1994