В четверг в Молодежном театре на Фонтанке состоялась премьера моноспектакля Зинаиды Шарко "Жить можно!", поставленного молодым актером Вячеславом Яковлевым по пьесе Николая Коляды "Шерочка с машерочкой". Эта премьера чревата скандалом: режиссер серьезно изменил текст, убрав из него характерную для Коляды "чернуху". Драматург намерен судиться.
Вячеслав Яковлев явно не искал простых путей, приступая к своему первому режиссерскому опыту. Для петербургской сцены имя Николая Коляды значит чрезвычайно мало: ставят его редко, плохо, в театрах с традиционно слабым репертуаром, виктюковские же спектакли по пьесам Коляды здесь еще не видели. К тому же мода на театрализованные ужасы советского быта прошла мимо Петербурга. То, что выбор все же пал на одиозную "Шерочку с машерочкой", объясняется просто: Вячеслав Яковлев хотел поставить моноспектакль под Зинаиду Шарко.
Стоит напомнить, что Зинаида Шарко — эксцентричная звезда товстоноговской труппы и кино шестидесятых-семидесятых — в последние несколько лет практически не имела ролей ни в БДТ, ни на "Ленфильме". С Вячеславом Яковлевым она познакомилась на съемках "Арифметики убийства". Тогда же и оформилось творческое содружество, результатом которого стал печальный спектакль с жизнеутверждающим названием "Жить можно!"
Героиня Зинаиды Шарко — пожилая провинциальная чудачка по имени Ада. Ее единственной собеседницей и компаньонкой оказывается кошка Киса, однако к концу спектакля так и не выясняется, есть в доме Ады кошка, или она ее придумала, для того чтобы было с кем разговаривать. О Кисе напоминает только плетеная корзинка, к которой и обращены все монологи Ады: о сыне, о ненавистной московской невестке, о грамоте за ударный труд у станка, о жизни проклятущей, о молоке за вредность, о влюбленном в нее Рональде Рейгане, с которым она встречалась во сне.
В молчании плетеной корзинки заключен смысл жизни говорливой Ады — представить себе диалог этой дамы с кем-либо мыслящим просто невозможно. Зинаида Шарко удивительно и просто проживает заданную сценическую ситуацию, не говоря уже о драматургической. Трансформированная режиссером пьеса Коляды оказывается совершенно достаточной для виртуозной импровизации Шарко — пожалуй, самой характерной из петербургских актрис старшего поколения. В ее исполнении даже весьма безыскусный текст "Шерочки с машерочкой" становится интересным.
Шарко каким-то образом удается высмеять нелепую, карикатурную Аду, и в то же время — искренне ее пожалеть. Монолог этой стервозной и одновременно трогательной женщины постоянно напоминает о еле сдерживаемом нервном срыве: вот-вот он произойдет, еще чуть-чуть — и начнется настоящая бабья истерика. Слишком много мыслей роится, топчется в не слишком крепком мозгу Ады. И только Шарко, со свойственным именно ей безграничным сочувствием к вечно надломленным героиням и ее почти трагическим пониманием женской природы, можно играть такой спектакль. Только Шарко позволительно представлять публике такую даму. Только ей можно простить прикосновение к теме откровенно маргинальной, неприятной, раздражающей.
И поэтому невольно ловишь себя на том, что ее Ада — уже не истеричка, а обыкновенная, битая-перебитая чертовой жизнью женщина. Актриса пребывает во множестве эмоциональных состояний. Одно переходит в другое резко, "на сдвиге". Героиня то взрывается в крике, то остывает в печали, то натужно веселится, то льет тихие слезы. И особенно хорош здесь ее голос: чуть саксофонный, немного дробный и как бы с легким глиссандо.
И вот ведь парадокс восприятия: в итоге создается впечатление, что актриса ничего не делает, не играет. Просто живет на черно-белой сцене без декораций в своем крикливом алом платье и морочит публике голову по одному ей, Зинаиде Шарко, известному поводу.
ИННА Ъ-ТКАЧЕНКО