В Большом зале консерватории состоялся авторский концерт Алемдара Караманова, посвященный 60-летию композитора. Его произведения исполнял Московский симфонический оркестр под управлением Антонио ди Альмейда и пианист Владимир Виардо.
Вспоминая годы учения в консерватории, Альфред Шнитке признался, что самой впечатляющей личностью среди его сокурсников был студент из Крыма — обладатель необузданного темперамента, фантастических способностей и стихийных творческих сил. В начале 60-х годов Алемдар Караманов был среди тех, кто попал под влияние европейских новшеств, быстрее других освоил запрещенные техники, активно "пендеречил" (то есть применял приемы оркестрового письма, развитые поляком Кшиштофом Пендерецким). Написав в студенческом общежитии неимоверное количество музыки (в том числе — десять симфоний), и едва не получив за диплом "неуд", композитор внезапно уехал в родной Симферополь, где продолжал работать с той же продуктивностью, почти не напоминая о себе. Позже, познакомившись с новыми сочинениями Караманова, Шнитке назвал его "гениальным композитором".
Возможно, иной слушатель, отслушавший семь концертов недавнего фестиваля Шнитке, сочтет, что внимать его рекомендациям — все равно что идти на восьмой — и ошибется. Музыкальный мир Караманова, монументальный, внутренне целостный, ослепительно торжественный — полная противоположность трагическому, полному внутренних противоречий творчеству Шнитке.
"Аутсайдер советской музыки" — так называется статья Юрия Холопова о Караманове в сборнике "Музыка из бывшего СССР". Только что выпущенный издательством "Композитор" сборник представляет наиболее заметные фигуры 60-70-х годов и отчасти отражает одну из сегодняшних тенденций: ключевое направление отечественной музыки видится в преодолении и отрицании авангарда. И бывший аутсайдер вполне может превратиться в нового лидера. В последние годы репутация гения за Карамановым еще более закрепилась, и история его легендарного крымского затворничества этому только способствовала.
Чтобы принять участие в юбилейном концерте мастера, в Москву приехал давно не появлявшийся на родине Владимир Виардо. Исполненный им Третий фортепианный концерт стал неожиданностью даже для скептиков, убежденных в том, что многолетний отрыв композитора от музыкальных столиц неизбежно должен был списать его с парохода современности. Авангардный композитор Виктор Екимовский (другой герой того же сборника) объявил, что Караманов нарушил все мыслимые санитарные нормы композиторского ремесла, укомплектовав партитуру отходами деятельности Рахманинова и Чайковского. Однако теперь уже у многих не вызывает сомнения, что музыкальный материал современной композиции может быть любым и, более того, два произведения, звучащие весьма похоже, могут кардинально различаться по смыслу. Вопрос в том, каковы внутренние основания, что за этим стоит?
В интервью и комментариях автора к различным сочинениям можно услышать о "переосуществлении" творческого духа и действии планомерной высшей силы. Автохарактеристика Караманова: "Я — убежденный ортодоксальный традиционалист". В авангардные московские годы автор был искренним советским патриотом. Но внутренний кризис середины 60-х оказал свое воздействие не только на его музыкальный язык, но и на духовные ориентиры. Весь симферопольский период Караманова — православный; свою концепцию он называет "музыкальной религией". Большинство произведений имеет религиозную программу и соответствующие названия (в прежние годы издаваемые или исполняемые сочинения выходили под псевдонимами: например, Восемнадцатая симфония "Любящу ны" существовала под именем "Путями свершений"). Прозвучавший в концерте Третий фортепианный концерт назван Ave Maria, и передает в музыке диалог архангела Гавриила и Марии.
Однако ни биография, ни названия и авторские комментарии, ни слава отшельника-мессии, которую сейчас охотно поддерживает своеобразная партия адептов Караманова, не в состоянии оказать влияния на непосредственное впечатление от музыки. Всего этого можно и не знать — главное же остается. И это главное действительно изумляет. Музыка Караманова чужда интеллектуализма и остраненности. В ней нет места артикулированным сопоставлениям, а итог не подводит черты под многообразием данных. Единство в ней присутствует изначально, воплощенное в царстве устойчивости, праздничности, "супертональности". Ave Maria нимало не аскетична — это беспредельное количество вагонов и бочек мажора, выставленного на нескончаемое пиршество.
Надо сказать и про отменный срок его выдержки: концерт написан в 1968 году, когда большинство авангардистов еще не помышляло о решительном расставании с диссонантной вертикалью. Правда, исполненная в концерте "Весенняя" (читай — "Пасхальная") увертюра, сочинение 1984 года, не дала отчетливого представления о том, как менялся композитор в последние десять лет. Зато Третья симфония (московско-студенческой поры) заставила предположить, что авангардистом как таковым Караманов никогда не был. Для "внучатого" ученика Римского-Корсакова традиция русской классической музыки оказалась сильнее, чем логика отрицаний XX века, что побуждает и нас задуматься о другой, не менее убедительной, логике развития музыкальной истории.
ПЕТР Ъ-ПОСПЕЛОВ