Открылся фестиваль искусств "Петроградский ноябрь". Сочетание "Петроград" и "ноябрь" при первом прочтении рифмуется с пролетарской революцией, однако то, что ожидается в киноконцертном зале на Большой Монетной, 19, скорее адресует к забытой традиции камерных вечеров начала века: декламация, литературные чтения, фортепианная и симфоническая музыка. В рамках фестиваля, организованного некоммерческим "Северным фондом", выступят Алиса Фрейндлих и Леонид Мозговой, пианистка Елена Тараховская и оркестр под управлением Альгирдаса Паулавичюса. Сквозным сюжетом станет авторская киноретроспектива Александра Сокурова, включающая такой мало кем виденный фильм, как "Ампир".
На фоне многолюдных шоу и дорогостоящих презентаций "Петроградский ноябрь" обещает быть сознательным анахронизмом. Программа же Сокурова станет смысловым ядром события. Место и время выбраны красиво. А если учесть вполне осязаемое разложение культурной традиции, оплотом и символом которой испокон века был Петербург, станет понятно, почему именно этот город и этот месяц Сокуров выбрал для редких в последнее время встреч со зрителями. В программу включены все художественные картины режиссера — от "Одинокого голоса человека" по Платонову до "Тихих страниц" — еретического прочтения русской классики ХIХ столетия, а также неигровые "Мария", "Советская элегия", "И ничего больше".
Программа лишний раз подтверждает, что все снятое Сокуровым так или иначе затрагивает тему смерти — индивидуальной или коллективной, но никогда не случайной. При этом режиссер, вплотную подступивший к тому ощущению конца истории, культуры, этноса, души и плоти, за которым всякая художественная условность теряет смысл, так и не сделал своего "последнего" фильма. То есть такого фильма, который стал бы решающим аргументом в диалоге автора и открывшейся ему истины и продемонстрировал бы гибель искусства как финал акта творческого познания.
Этого признания Сокуров пока не сделал. Более того, каждая его работа как будто оставляет задел на следующую, на новую стадию патологоанатомического анализа. Для поклонников режиссера это означало и продолжает означать стратегию художника в распадающемся мире. Для оппонентов — опасную разновидность некрофилии. Резоны тех и других достаточно весомы. Коль ты художник и мыслишь как художник, то и будешь самовыражаться до конца, говорят поклонники. Прикоснувшись к заповедной черте, замолчи или займись более подобающим духовным промыслом: проповедью, самосовершенствованием, собственным спасением, наконец, — возражают оппоненты.
Едва ли стоит вклиниваться в давно продолжающийся спор, однако "Петроградский ноябрь" придает ему неожиданный историко-культурный колорит. Вспоминаются высоколобые салоны бывшей российской столицы, радости обреченного сословия: "снежные маски", литературно-философские кружки, домашнее музицирование, Шопенгауэр, Стриндберг, "Остров мертвых"... За ностальгией по потерянному раю не стоит, впрочем, забывать, что именно тогда, в провале смутного времени, окончательно оформились эстетические запросы разночинной отечественной интеллигенции — с ее навыком партикулярного потребления "искусства с идеями", заигрыванием с метафизикой, кокетством со смертью, глобализмом и полуобразованным варварством.
В разные времена она поклонялась разным богам — скандинавской мистике и французскому экзистенциализму, восточной религии и латиноамериканской прозе, Булгакову и Босху, Баху и Дали. Сокуров — одно из ее позднейших приобретений и один из самых внушительных мифов. Многие годы ему предписывалось заполнять оставшуюся после Тарковского нишу, хотя по существу более непохожих художников нет и быть не может. Они принадлежали к разным уровням культуры и по-разному осознавали природу и результаты творчества. Наследуя классической традиции ХIХ века и авторской аскезе Дрейера и Брессона, Тарковский не нарушал целостность тварного мира, вглядывался в него сквозь абсолютно нейтральную оптику кинокамеры. Сокуров, напротив, бросает прометеевский вызов, искажает, мнет и калечит реальность в угоду авторскому зрению. Тарковский задумывался о смерти с позиции жизни, вечной и неостановимой. Сокуров пророчествует о жизни с точки зрения смерти — единственной реальности в карусели вселенского упадка.
Сокуров-миф и Сокуров-художник подчас неразделимы. Точно так же, как на уровне обыденного сознания трудно различить преходящий социальный кризис и глобальную мировую катастрофу. Тем более что сам режиссер внес в эту смесь немало авторских ингредиентов. И все же "Петроградский ноябрь" с его невыдуманной меланхолией ставит все происходящее в истинный контекст — в ряд неизбывной тоски интеллигентной русской души по чему-то грядущему. Тоски, которая не сегодня родилась и которая, вероятно, уйдет не завтра.
СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ