В Большом зале консерватории 19 октября состоялся заключительный концерт Фестиваля музыки Альфреда Шнитке. На нем выступили Гидон Кремер, Юрий Башмет, Мстислав Ростропович и Российский национальный симфонический оркестр под управлением Михаила Плетнева.
Лучшие музыканты нашего времени встретились на лучшей музыкальной сцене столицы, чтобы сыграть музыку лучшего композитора. Представитель банка "Московия" назвал прошедший фестиваль "лучшим фестивалем Шнитке", а Анна Чехова прошла залу обращение, написанное Ириной Шнитке от имени композитора, в котором тот благодарил "лучшую в мире" московскую публику. В Большом зале консерватории был аншлаг. Уже за несколько дней до концерта спекулянты перепродавали и без того дорогие билеты "на Ростроповича". Опытные люди не ошиблись в выборе главного козыря: концерт действительно прошел по плану и под знаком Ростроповича: ему был посвящен Второй виолончельный концерт, он же был автором замысла и заказчиком последнего произведения Шнитке, носившего название "Концерт на троих (поставит Ростропович)".
Концерты и Concerti grossi для струнных инструментов с оркестром, — наверное, лучшая часть творчества Шнитке. При тонком различии между этими жанрами оба они наглядно, даже театрально, отражают трагическую коллизию взаимоотношений личности и мира. И Гидон Кремер, и Юрий Башмет неоднократно были первыми исполнителями концертов Шнитке. Второй виолончельный концерт, исполненный Ростроповичем, стал очередным звеном этой цепи. Как всегда, самой впечатляющей частью произведения оказался финал, в котором главной темой стал лапидарный хорал в вагнеровском духе (отзвук полистилистики — метода, долгое время бывшего для композитора основным), а его форма сложилась в подобие старинной чаконы. А главное богатство все же принадлежало персональному началу — партии виолончели, которую Ростропович сыграл с великолепной полнотой звука и традиционно русской эмоциональной объемностью.
Что касается "Концерта на троих", то он с неизбежностью должен был вплести в ту же цепочку элемент сюрприза. Говорят, что Гидону Кремеру название не понравилось: несмотря на опыт многочисленных кичевых выступлений, он всегда умел держаться в неуловимых границах хорошего вкуса. Но волновался скрипач напрасно: название никак не отразилось на музыке нового концерта — такой же экспрессивной, напряженной и не располагающей к веселью, как и во всех последних произведениях Шнитке. Правда, композитор словно чувствовал, что участи воза, влекомого лебедем, раком и щукой, ему лучше избежать, и решил проблему простым, но все равно удивительным способом.
В первых трех частях солисты-струнники выступают порознь: подвижная первая часть отдана Ростроповичу, следующие за ней две медленных — соответственно Башмету и Кремеру. Хотя артистически безупречны были все трое, нельзя не отметить, что сравнение оказалось в пользу последнего. Каждого солиста сопровождали лишь по нескольку инструментов: и без того небольшой камерный оркестр был поделен на три группы. В моторном финале, объединившем, наконец, всех участников, как будто должен был состояться какой-то обмен мнениями. Но как только экспозиция показала, что три индивидуальности продолжают оставаться "при своем", на сцену вышел Михаил Плетнев и, обрушившись на клавиатуру рояля, прервал прения за ненадобностью. Так, даже объединив своих любимых исполнителей вместе, Шнитке предпочел остаться с каждым из них один на один.
Так же — и с каждым из слушателей. Вряд ли можно подвести однозначный итог тем приобретениям или разочарованиям, с которыми публика покидала последний концерт фестиваля. Кто-то сетовал, что серьезная музыка стала поводом для чрезмерно светского мероприятия — и не без основания: значившийся в программе Эпилог из балета "Пер Гюнт" (полчаса медленной музыки без Ростроповича) был почему-то заменен на вальс из спектакля "Ревизская сказка". Кто-то сказал: "Если бы этого концерта не было, в истории музыки ничего бы не изменилось". Концерта — да, а фестиваля в целом?
Слов нет, монографический фестиваль для любого современного композитора — дело крайне рискованное. И, вне зависимости от случайных обстоятельств (как-то юбилеи и пр.), академическая культура решается на это только тогда, когда жить без национального классика номер один становится больше невозможно. Вопрос в том, на какого классика мы согласны, и решение зависит не от него, а от нас.
Шнитке, как и большинство композиторов, прошел через несколько этапов. Пусть они называются "авангардизм", "полистилика", "академизм" — или как-то иначе. Главным же остается одно — устой, тоника, ключевое "существительное", с чего начинается и заканчивается музыкальная мысль. В классических стилях это мажорный (или минорный) аккорд, в авангардных — определенная высотная или тембровая конструкция. У Шнитке — это классический аккорд с искаженной внутренней структурой. Именно такими звучаниями жил Менуэт — бисовый номер, написанный Шнитке для фиктивного трио. Искалеченное благозвучие, сломанный консонанс, незалеченные раны культуры. Если так мы сегодня ощущаем себя в истории, то Шнитке — наш классик.
ПЕТР Ъ-ПОСПЕЛОВ