В корпусе Бенуа Русского музея в Петербурге открылась инсталляция поэта и художника Дмитрия Александровича Пригова "Ленинградский буддизм". Вернисаж сопровождался докладом Александра Боровского — заведующего отделом современных течений музея, — по приглашению которого была организована инсталляция, и перформансом Сергея Курехина и самого Пригова.
Выставки в корпусе Бенуа вызывают настойчивый интерес у тех, кто привык связывать себя с понятием современного авангардного искусства, и, надо заметить, вернисаж Пригова не был исключением. Он был, скорее, удачным этому подтверждением: поэты, искусствоведы, художники, критики собрались поглазеть на свежую инсталляцию, пообщаться, узнать последние художественные и светские новости, себя показать и на других посмотреть, наконец.
Вернисаж открылся вступительным словом Александра Боровского, в котором прозвучали сакраментальные термины, ставшие непременным атрибутом всякой выставки современного искусства — постмодернизм, концептуализм, соц-арт. Затем Пригов с Сергеем Курехиным дали перформанс, в основе которого был диалог "о духовном в искусстве", завершившийся утверждением поэта: "Судить об инсталляции, конечно, — не мне, но и не вам. Бог нам судья". Диалог плавно перешел в чтение текста "Круги на воде", который Пригов исполняет с известными вариациями (в сопровождении музыкантов — Сергея Летова, Марка Пекарского) не в первый раз, но вдохновенность чтения от этого не уменьшилась. Пригов щелкал, завывал, пел, декламировал как истинный одержимый духовной жаждой пророк. Сергей Курехин — этот признанный в Петербурге мастер подобного жанра — рядом с ним как-то терялся и выступал скорее в жанре развернутого конферанса, перемежавшегося с декламацией стихотворения Тараса Шевченко на украинском языке. Перформанс разворачивался на фоне выставки Руппрехта Гейгера с пылающими малиновыми и оранжево-красными прямоугольниками, добавлявшими холодной немецкой экспрессии к происходящему.
Затем публику пригласили взглянуть на саму инсталляцию "Ленинградский буддизм": две белые стены, прямой угол которых "раздвигали" концентрические черные овалы, отделенные от зрителя черными крыльями занавеса. Рядом парил в воздухе квадрат стола с белой скатертью и бокалом красной жидкости. На черный квадрат под ним упали "капельки крови" — один из излюбленных Приговым в последние времена компонентов его художественной системы. Инсталляция напоминала макет к постановке неизвестной, но все же хорошо знакомой пьесы, персонажи которой отлучились на несколько секунд. Вообще эффект присутствия заставлял вспоминать увиденные в детстве панорамы в музеях или живые картины, описанные литературой прошлого века.
В сопроводительной записке сообщалось, что овалы — "всевидящее око", занавес — "символ сакральности", бокал — "чаша жертвоприношений". Но об этом, конечно, судить не Пригову. Хотя, может быть, и не нам.
ОЛЬГА Ъ-ХРУСТАЛЕВА