В Петербурге выступлениями в Спортивно-концертном комплексе завершила длительный гастрольный тур по Европе и России Патрисия Каас. На пресс-конференциях, сопровождавших гастроли, певица сообщила, что сменила имидж девочки-подростка на образ женщины, которая хочет не только петь, но покорять.
В России ее ждали. Поклонники, настолько многочисленные, что впору говорить о повальной любви к ней русского народа. Пресса с ее пристрастием к беспроигрышной сказке о Золушке, поднявшейся из шахтерских низов на Олимп платиновых дисков. Устроители гастролей, с гордостью утверждавшие, что никто из западных эстрадных звезд не собирал в последнее время таких полных залов.
Но главное — ждали тянущего, томящего чувства, возникающего с ее первой низкой ноты, взрезающей многотысячный зал. Ждали почти сострадательного восторга при виде ее хрупкой, затянутой в черное, теряющейся в графике угловатых линий, как бы балансирующей на шаре фигуры. Ждали этого почти мертвенно бледного, напряженного лица с прилипшими прядями и искривленным ртом. Ждали, не веря, что Патрисия Каас стала другой.
Она другой стала... Теперь она поет одну большую грустную французскую песенку из новой программы, неловко пританцовывая, подбирая подол тяжелого вишневого бархата, чтобы неумело обнажить босые ножки с по-детски припухлыми коленками. Поет старые хиты с предательски подрезанными верхами в сопровождении дородной матроны, обладающей роскошным, раскованно-джазовым голосом, подхватывающей когда-то приводившее в исступление ударные фразы Каас, взмывающие из нижней октавы. Она больше не выговаривает на немыслимо басовой ноте, священным трепетом отзывавшееся в ушах: "Maestro, please".
Теперь ее тело не знает "драйва", возникавшего в накаленной статике острых углов и имевшего отношение скорее к року, чем к эстраде. Оно слишком напряжено для этих неуклюже поставленных, долженствующих демонстрировать сексуальность движений.
Теперь Патрисия Каас старается играть, ей нравится называть концертную программу спектаклем, который начинается с шансона о трудной судьбе эстрадных артистов и заканчивается подарком публике в виде бессмертного хита "Очи черные". Менять наряды: платьице, подрезанное под грудью, коротким колокольчиком расходящееся вниз, на длинное перчаточное одеяние, прозрачную накидку на бесформенную огромную кофту. Она ведет этот спектакль, то мечась по сцене, то сидя в кресле при зажженном торшере, то разговаривая с публикой на еще срывающемся дыхании и объясняя, что она хочет спеть. Теперь она напоминает, чуть смущаясь, что у них, во Франции, знакомую песню встречают аплодисментами. Теперь она приглашает, к большому неудовольствию купивших дорогие билеты в первые ряды, своих эмоционально раскрепощенных фанов прихлопывать и пританцовывать у кромки эстрады, поскольку, вероятно, не верит, что публика замрет, цепенея, когда она запоет. Патрисия Каас ныне — ни на секунду не может забыть о зале, больше не превращаясь в "поющую пустоту", магнетически подчинявшую себе без дополнительных ухищрений.
Лишь изредка, когда иссякает необходимость скакать и прыгать, делать немыслимые жесты, находящиеся на грани между канканом и немецким представлением о кабаре, когда певица вдруг останавливается и "выходит из образа", навязанного некой внешней силой, формирующей эстрадное действо, Патрисия Каас оказывается внутри самой себя. И становится ясно, что когда она поет свои танго и боссановы, фокстроты и блюзы, вообще ничего не имеет значения. Потому что голос набирает силу и страсть. Потому что сузившийся от несвойственного имиджа диапазон приоткрывается на несколько мгновений. Потому что тогда она поет.
Патрисия больше не ребенок, не девочка, не подросток: исчез этот призвук достоевского надрыва с набоковскими оттенками. Но и не женщина. Не женщина на эстраде, истинных примеров которой нет необходимости долго искать. На французской ли — в виде многократно упоминавшегося с первых песен Каас имени Эдит Пиаф — или мировой. Естественного превращения, связанного с возрастом и подробностями личной жизни, не произошло. Да и какое дело искусству, тем более связанному с гортанью, где, как утверждают, непосредственно располагается душа, до умозрительных заключений о том, что пришла пора менять имидж. Говорят, когда Бог закрывает одну дверь, он открывает другую.
ОЛЬГА Ъ-ХРУСТАЛЕВА