Через две недели, второго августа, Ане Потылицыной исполнится год. Свой первый день рождения она проведет далеко от дома в Красноярске — в петербургском Институте детской гематологии и трансплантологии им. Р. М. Горбачевой. У Ани врожденный лейкоз, и спасти ее может только трансплантация костного мозга. Для этого нужно специальное одноразовое оборудование, а также большое количество дорогих лекарств. Все вместе обойдется в полтора миллиона рублей.
В отличие от большинства родителей лежащих здесь ребятишек Анина мама Ольга Потылицына знает, как выглядят полтора миллиона рублей. Она знает, потому что успела поработать бухгалтером после университета. Известно, что бухгалтеры и кассиры чужих денег на себя не примеряют, а вот со своими у них не густо.
Ольга сама-то похожа на девочку-подростка, за время болезни Ани Ольга похудела на пятнадцать килограммов. Болезнь у Ани обнаружили, когда ей было три месяца.
Ольга говорит:
— Мы с мужем так ждали ее и так готовились, ведь первый ребенок. И беременность нормально проходила. Родилась Анечка почти трехкилограммовой, ну без двадцати граммов. Да и дальше все было хорошо. А в начале ноября вдруг вялость, температура, перестала есть. Мы обратились в поликлинику, а там сказали, что ничего особенного, это недомогание. Потом мы пошли в больницу. Первый же анализ крови — и диагноз: лейкоз! Для нас это было, как... Даже не знаю, с чем сравнить. И откуда такое?..
Кто же может знать, откуда? Врачи говорят, что врожденные заболевания связаны с некими "поломками" во внутриутробном развитии, а они могут быть вызваны, чем угодно: стрессами, химикатами, вирусами, лекарствами, излучениями. Может быть, аукнулось то, что Ольга родилась и долго жила с родителями в Семипалатинске, недалеко от которого когда-то было проведено полтысячи испытаний ядерного оружия. Но и это только предположение. Ольга точно знает одно: она берегла будущего ребенка, как могла, даже работу на втором месяце беременности оставила, чтобы не сидеть с утра до вечера перед компьютером.
Мы с Ольгой разговариваем шепотом, и соседи по двухместной палате, тоже мама с ребенком, стараются не шуметь: Аня спит. Спит, соединенная длинной трубкой-катетером с аппаратом-инфузоматом. Он точно и равномерно отмеряет вливаемые в кровь девочки лекарства каплями. Идет химиотерапия.
Это вторая химия в Аниной жизни. Первая была в краевой детской больнице Красноярска. Та первая практически не дала результата — иммунного ответа, как говорят врачи. Сейчас проводится лечение другими препаратами, но в любом случае, ответит на них Анин организм или нет, спасти ее может только трансплантация костного мозга.
Мама-соседка кивает: идите, мол, я присмотрю. И мы выходим разговаривать в коридор. Это только название такое скучное, коридоры в этой новейшей клинике уютные и даже благодаря многочисленным картинкам веселые.
Ольга говорит:
— Ночью-то, когда тихо, Аня спит крепко. А днем то врачи зайдут, то медсестры. Это хорошо, я знаю: плохо, когда не заходят. Аня уже приспособилась: если шумно, затыкает пальцем ухо!
Ольга улыбается. Все слезы она, кажется, уже выплакала. Теперь живет надеждой и верой. Надеждой на мудрость докторов и верой в доброту людей. Это у нее как-то все вместе. Она же сама нашла и выбрала эту клинику, сама связалась с питерскими врачами, сама добилась квоты, которой, как всем известно, очень часто приходится именно добиваться. И сама обратилась в Российский фонд помощи, потому что стоимость лечения равна пятилетней зарплате ее мужа Андрея, бортпроводника авиакомпании "КрасЭйр".
В красноярской больнице врачи и в самом деле не очень-то беспокоили Аню с Ольгой, но это, наверное, даже не вина врачей, а наша общая беда. В огромной России до сих пор по пальцам считаны такие клиники, в которых слова "рак", "лейкоз" звучат не приговором, а диагнозом.
— Так что же, вас из Красноярска никуда не направляли?
— В одну больницу пробовали направить, посылали туда выписки, анализы. А оттуда ответили: нецелесообразно.
— Нецелесообразно — это как так? — не сразу соображаю я.
— Это значит бесполезно,— отвечает, глядя мне прямо в глаза, похожая на подростка мама.— Я теперь хорошо понимаю, что это значит нецелесообразно.
Я не знаю, что ответить. Ольга говорит бесстрастно, словно я спросил о ценах на молоко в Красноярске и Петербурге. И я спрашиваю:
— Вы летели сюда самолетом?
— Да, как раз был папин рейс, папа привез нас прямо сюда, в институт. Аня на удивление хорошо перенесла полет. Только когда папа ушел, долго плакала. Она у нас папина дочка, даже внешне папина копия. Она каждый день спрашивает о нем.
Я ухожу из клиники, повторяя: не-це-ле-со-об-раз-но.
Год назад Аня Потылицына пришла в наш мир. Она уже свободно говорит "мама" и "папа", она разговаривает на своем языке с игрушками, у нее уже три зуба и еще два на подходе (наверное, задержались из-за химии, сказала мне Ольга). Если шумно, Аня затыкает ухо пальцем. И она скучает по папе. Цель в том, чтобы Аня жила с нами, среди нас.
Разве может быть хоть что-то, что не сообразно этой цели?