«Умственные знания были недоступны царю»

90 лет назад, в ночь с 16 на 17 июля 1918 года, в Екатеринбурге расстреляли Николая II с семьей и немногими не покинувшими его слугами. В том же июле казнили и многих других членов свергнутой императорской фамилии, оказавшихся в руках большевиков. Корреспондент "Власти" Светлана Кузнецова разбиралась в том, насколько закономерным можно считать такой финал династии Романовых.

"Им всегда кто-нибудь управлял"

До революции в России помимо фундаментальных исторических трудов, доступных и интересных не слишком широкому кругу знатоков отечественного прошлого, ежегодно выходило множество работ, посвященных правящей династии. И практически в каждом из этих популярных изданий начальный этап правления Романовых описывался истинными монархистами по одной и той же схеме. Сначала говорилось о Смутном времени и нашествии поляков, затем шел рассказ о поиске нового царя и с трепетом описывалось волеизъявление русского народа при избрании Михаила Романова. Вслед за этим наступал черед восхвалений мудрости его отца и соправителя — митрополита Филарета, а потом повествование плавно переходило на блестящее правление второго из династии — царя Алексея Михайловича. Все дальнейшее изложение целиком и полностью зависело от того, насколько автор был очарован Петром I. Если это очарование было сильным, то вкладу его отца в модернизацию русской жизни посвящалось от силы несколько страниц, если не строк. В то время как авторы, не одобрявшие чрезмерно брутальный характер Петровских реформ, оказывали ему гораздо большее внимание.

Однако и те и другие не баловали своим вниманием царя Михаила Федоровича — уж слишком мало тот подходил на роль основателя великой императорской династии. Гораздо больше им интересовались отечественные историки медицины, в подробностях описывавшие его немощи и хвори. Д. Петровский, к примеру, так характеризовал первого государя из Романовых:

"На престол вступил 16-летний юноша, почти мальчик, ничем особенным лично не выдававшийся. Мягкий нравом, слабый физически и духовно, болезненный настолько, что по его собственным словам (в июне 1627 года), он тридцати с небольшим лет так "скорбел ножками", что иногда его "до возка и из возка в креслах носят", этот царь не был лишен симпатичности и, во всяком случае, вызывает сочувствие, ибо его натура складывалась при очень и очень неблагоприятных условиях. Разлученный с отцом и матерью в детстве, Михаил вместе со своею сестрою Татьяною проводит некоторое время в ссылке на Белоозере. Через год его мать Ксения Ивановна, урожденная Шестова, волею Бориса Годунова инокиня Марфа, поселяется со своими детьми в Романовской вотчине селе Клину Юрьевского уезда, и тут-то будущий царь с этих пор и вплоть до возвращения своего отца всецело подпадает влиянию своенравной, крутой и суровой матери, державшей сына в крепких руках".

Специалисты отмечали, что слабость здоровья и влияние матери сделали царя Михаила Федоровича неспособным к правлению. Даже достигнув зрелого возраста, Михаил Федорович подчинялся матери как ребенок. Она считала книжные знания ненужными и вредными, и поэтому царь едва умел читать. "Умственные знания,— писал Петровский,— были недоступны царю Михаилу". Инокиня Марфа не одобряла светских развлечений, и поэтому ее сын предпочитал сидеть дома и выезжал только в церковь и на богомолье в монастыри. И как следствие такого образа жизни, им постоянно владела кручина — так в давние времена называли депрессию.

Специалисты расходились лишь в оценке интеллектуального уровня первого Романова. Одни считали его чуть ли не умственно отсталым, другие полагали, что его ум было трудно разглядеть из-за бесхарактерности. Также вспоминали о том, что Михаил Федорович отличался любопытством и любил окружать себя астрологами, врачами и часовщиками. Но в этом интересе также находили немало странного. Так, страсть царя к часам имела вид зависимости. Он повсюду приказывал носить их за собой, и даже на обеденном столе перед ним стояло как минимум двое часов. Но даже наличие таких особенностей не помешало известному историку С. Ф. Платонову назвать царя Михаила "заурядным человеком, не имеющим личности".

Как бы то ни было, все исследователи жизни первого Романова сходились в том, что, "хотя он и писался "самодержцем", им всегда кто-нибудь управлял".

"У него совсем детские суждения"

Странности и патологии Михаила Федоровича в немалой степени унаследовали его потомки. Царь Петр Алексеевич напоминал деда переходящим все границы любопытством. А брат и соправитель Петра I — Иван Алексеевич — был таким же немощным, как царь Михаил, и не без оснований считался безвольным и слабоумным. Можно спорить о том, были ли безумцами Петр III и Павел I, однако некоторые их поступки разумными назвать сложно.

Различные странности имели и следующие члены семьи Романовых. Особенно во время правления императора-солдата Николая I, превратившего страну в казарму и не дававшего спуску ни чужим, ни своим. И может быть, именно это обстоятельство сыграло роковую роль в истории династии. Авторитарный стиль управления царской семьей, тот же, что в эпоху инокини Марфы и митрополита Филарета, вновь возродился в XIX веке и расцвел при Александре III.

"Все дети императора,— вспоминал председатель Совета министров С. Ю. Витте,— не скажу, чтобы боялись отца, но стеснялись перед ним, чувствуя его авторитет".

Он хотел воспитать сыновей — Николая, Георгия и Михаила — настоящими мужчинами, достойными трона. Но Георгий был слишком слаб и, в конце концов, умер от туберкулеза. А Николай и Михаил под влиянием волевого отца и не менее волевой матери — императрицы Марии Федоровны — стали походить на своего пращура Михаила Федоровича.

О взбалмошном неуче великом князе Михаиле Александровиче судачили в каждой великосветской гостиной. А про старшего сына — Николая — сам император говорил графу Алексею Игнатьеву: "Смотрите, Алексей Павлович, как породу испортила!", имея в виду свою супругу. Этот рассказ можно было бы принять за выдумки склонных к уклонению от истины Игнатьевых. Однако в дневнике 22-летнего великого князя, который в обозримом будущем должен был стать единовластным правителем огромной империи, содержится немало записей, свидетельствующих о его инфантильности, среди которых есть такая: "Гуляли в саду, от нечего делать смотрели на Невский через решетку".

А в 1894 году, за два года до воцарения Николая II, произошла следующая история. Александру III предложили назначить наследника главой комиссии по прокладке Транссибирской железной дороги. На что император ответил: "Да ведь он же совсем мальчик; у него совсем детские суждения; как же он может быть председателем комитета?"

В 1891 году в круг лиц, диктовавших свою волю будущему императору, вошла Алиса Гессенская, в которую великий князь влюбился. К примеру, 15 октября 1894 года она писала Николаю, как себя вести в дни смертельной болезни Александра III:

"Дорогой мальчик! Люблю тебя, о, так нежно и глубоко. Будь стойким и прикажи д-ру Лейдену и другому Г. приходить к тебе ежедневно и сообщать, в каком состоянии они его находят, а также все подробности относительно того, что они находят нужным для него сделать. Таким образом, ты обо всем всегда будешь знать первым. Ты тогда сможешь помочь убедить его делать то, что нужно. И если д-ру что-нибудь нужно, пусть приходит прямо к тебе. Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты — любимый сын Отца, и тебя должны спрашивать, тебе говорить обо всем. Выяви твою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, дорогой!"

Играя на той же струнке — "ты самодержец", "все должны подчиняться твоей воле" — императрица Александра Федоровна заставляла мужа исполнять свою волю, не забывая при этом бороться со всеми, кто хотел вместе с ней пользоваться слабохарактерностью Николая II. А круг ее противников в этой борьбе был достаточно широк.

"Вступив так неожиданно на престол,— писал Витте,— император Николай II, весьма понятно, был совершенно к этому не подготовлен, а поэтому и находился под всевозможными влияниями, преимущественно великих князей. В первые годы его царствования доминирующее влияние на него имела императрица-мать, но влияние это было непродолжительно".

Случалось так, что многочисленные дяди и кузены доводили императора до слез. Он как-то пожаловался, что "генерал-адмирал великий князь Алексей заставил его подписать такой указ, который совершенно противоречит его взглядам и взглядам его покойного отца. Отказать же ему в этом император Николай II не мог, так как великий князь поставил этот вопрос таким образом, что если этого не будет сделано, то он почтет себя крайне обиженным и должен будет отказаться от "поста генерал-адмирала"".

Непрекращающаяся борьба за влияние на безвольную царствующую особу не была секретом ни для кого из столичной элиты. Посол Франции в Санкт-Петербурге Морис Палеолог писал:

"Не знаю, кто сказал о Цезаре, что у него "все пороки и ни одного недостатка". У Николая II нет ни одного порока, но у него наихудший для самодержавного монарха недостаток: отсутствие личности. Он всегда подчиняется. Его волю обходят, обманывают или подавляют; она никогда не импонирует прямым и самостоятельным актом".

С течением времени Александра Федоровна поняла, что противников у нее слишком много и они куда более изощрены в придворных интригах. И ей не осталось ничего другого, как ограничить контакты мужа с членами императорской фамилии и вообще отгородиться от мира. Царская семья стала выезжать за пределы дворца только на официальные мероприятия и богомолье.

Так что, если оставить в стороне физическое состояние, последний царствующий Романов мало чем отличался от первого.

"Унаследовал болезненную нервозность"

Новая ситуация, когда великие князья оказались ограничены во влиянии на принятие важных решений, неизбежно повлекла за собой возникновение сговоров и заговоров. Поговаривали о брожении среди генералитета, который хотел видеть императором одного из влиятельных членов императорской фамилии — внука императора Николая I, великого князя Николая Николаевича. Претензии на престол имело и семейство сына Александра II, великого князя Владимира Александровича, которого постоянно побуждала к действию его супруга — тщеславная и ненавидящая императрицу великая княгиня Мария Павловна. Овдовев, она начала продвигать к трону своих сыновей, прежде всего старшего — Кирилла Владимировича.

Однако даже придворные не считали Николая Николаевича или Кирилла Владимировича достойной заменой Николаю II. Начальник канцелярии Министерства двора генерал Мосолов писал о Николае Николаевиче:

"Николай Николаевич был, вероятно, единственным из великих князей, кто пытался играть важную роль в политической жизни государства. Он был также единственным, кто при определенных обстоятельствах мог бы возглавить оппозицию Николаю II... Его мать — потомок одной из дочерей императора Павла, вышедшей замуж за принца Ольденбургского. Этот император был известен своей психической неуравновешенностью. Николай унаследовал болезненную нервозность от обоих родителей. Как и его мать, он был умен, но легковозбудим и агрессивен, а также подвержен неконтролируемым вспышкам гнева".

Вдобавок к этому великий князь страдал фамильной болезнью — он легко подпадал под чужое влияние, основным источником которого, как обычно в семействе Романовых, была его супруга.

"Великий князь,— вспоминал Мосолов,— находился под влиянием своей жены Анастасии (Станы) Николаевны, бывшей жены князя Георгия Лейхтенбергского. Она окружала себя ясновидящими и верила, что предназначена для славных дел. Она убедила в этом и своего мужа, внушила ему агрессивные идеи во внешней политике и чуть было не завлекла императрицу в кружок шарлатанов-спиритов. Это под ее непосредственным влиянием великий князь занялся тем, что он называл высшей политикой".

Но, как и в случае с Николаем II, влиянием супруги дело не ограничивалось. Так, в 1905 году великий князь попал под влияние Витте и грозил застрелиться, если император не подпишет манифест о предоставлении гражданских свобод. А чуть позднее, переговорив с рабочим-монархистом, стал одним из самых яростных противников Витте и либерализма во всех его проявлениях.

Великий князь Кирилл Владимирович, выросший под пятой суровой матери, также демонстрировал все фамильные черты — от подпадания под чужое влияние до метаний из одной крайности в другую. К примеру, в конце 1916 года они с матерью начали искать единомышленников в Думе, пытаясь объединить усилия по борьбе с Александрой Федоровной и ее окружением и арестовать царскую семью. Естественно, предполагалось, что трон займет сам Кирилл Владимирович. Но думские руководители не пошли на сговор с "Владимировичами", и великий князь заметался. Во время Февральской революции он в знак поддержки народа привел к Таврическому дворцу, где заседала Дума, Гвардейский экипаж. А затем везде появлялся с красным бантом на шинели, всячески демонстрируя готовность работать с новыми республиканскими властями.

"Великий Князь Кирилл Владимирович,— вспоминал потом генерал П. Врангель,— сам привел в Думу гвардейских моряков и поспешил "явиться" к М. В. Родзянко". В нескольких газетах появились "интервью" великого князя Кирилла Владимировича, в которых он в нелестных выражениях отзывался об отрекшемся царе. По словам того же Врангеля, "без возмущения нельзя было читать эти интервью".

Но после расстрела Николая II и его семьи эмигрировавший Кирилл Владимирович, забыв о республиканских заблуждениях, объявил себя главой императорского дома. Только вот красного банта многие монархисты ему так и не простили. Не признал его главой дома и бежавший из России великий князь Николай Николаевич. И в результате две группировки, к радости кремлевских мечтателей, боролись не столько против большевиков, сколько друг с другом. Успех оказывался то на одной стороне, то на другой. В 1921 году верх взял Николай Николаевич, и большая часть "кириллистов", как их именовали в Москве, переехала к нему во Францию из Баварии, где жил Кирилл Владимирович. Однако к 1925 году вся антисоветская деятельность монархистов в основном свелась к засылке в СССР разного рода прокламаций. А вся энергия двух великих князей уходила на то, чтобы доказывать собственные права на потерянный престол и изобличать происки противника.

Собственно, подобный финал нельзя не признать логичным и закономерным. При таком родоначальнике, как Михаил Федорович Романов, иного и быть не могло.