Впервые за десять лет ЛУКОЙЛ смог купить НПЗ в Европе: во вторник компания приобрела 49% в итальянском нефтеперерабатывающем комплексе ISAB. Как это удалось сделать, за счет чего компания компенсирует начавшееся в этом году падение добычи и чем ей мешает отсутствие госсобственника, в интервью "Ъ" перед сегодняшним собранием акционеров ЛУКОЙЛа рассказал его президент и совладелец ВАГИТ АЛЕКПЕРОВ.
— В этом году у ЛУКОЙЛа впервые стала падать добыча. Вы не собираетесь корректировать стратегию?
— Пока нет. То плановое падение добычи нефти, которое происходит сегодня в Западной Сибири,— это естественный процесс. Вывод на полную мощность месторождения Южное Хыльчую в НАО, который произойдет в этом году, даст существенный прирост добычи. Подготовка месторождений Каспия, новые проекты в Узбекистане позволят нам нарастить общий объем производства углеводородов, поэтому планы компании пока не меняются, инвестиции не меняются, мы считаем, что утвержденные параметры должны сохраниться.
— В том числе и по объемам добычи нефти?
— По нефти ситуация сложнее. Мы принимаем меры, которые позволят нам в ближайшие два года стабилизировать добычу в Западной Сибири. Это, в частности, вовлечение в разработку низкопродуктивных запасов.
— Восточная Сибирь может стать новым регионом работы для ЛУКОЙЛа?
— Это интересная провинция, но, к сожалению, все не охватишь. Есть программа развития, есть финансовые возможности компании. Для себя мы определили, что Каспий, Тимано-Печора, Большехетская впадина являются для нас приоритетными проектами. И тот финансовый потенциал, на который мы рассчитываем в течение ближайших десяти лет, будет задействован полностью, включая наши зарубежные проекты.
— ЛУКОЙЛ может занять деньги...
— Мы считаем, что наша долговая нагрузка сбалансирована, и не хотели бы ее увеличивать. А та налоговая система, которая существует в России, не позволяет нам полностью обеспечить инвестиции за счет собственных ресурсов. Даже в прошлом году, который был очень благоприятным для нефтяных компаний, ЛУКОЙЛ получил чистую прибыль около $10 млрд, а инвестиции составили около $14 млрд. Хотя те изменения в налоговом законодательстве, которые планируется ввести с 1 января 2009 года, дадут возможность компаниям сократить объем заимствований для реализации действующих проектов. Но в среднесрочной перспективе Восточная Сибирь не рассматривается нами только по одной причине — из-за финансовых возможностей компании. Кроме того, мы считаем, что те объекты, которые есть у нас, сегодня экономически более эффективны.
— Восточносибирские проекты нерентабельны?
— Не то чтобы нерентабельны, просто менее рентабельны.
— На шельфе северных морей работать не собираетесь?
— Наша компания, наверное, единственная в России, которая самостоятельно освоила технологии обустройства морских месторождений. Мое глубокое убеждение — сегодня российские компании готовы к созданию консорциумов, которые могли бы самостоятельно заниматься полномасштабным освоением уникальных месторождений арктических морей. И вести геологоразведочные работы, поскольку шельф Баренцева моря, Ледовитого океана еще недостаточно изучен.
— Дальний Восток не изучали?
— Нет, пока только Баренцево море.
— Когда вы формировали стратегию, учитывали возможность работы на северном шельфе?
— Пока наша стратегия основывается на тех запасах, которыми ЛУКОЙЛ обладает сегодня.
— Вы уже обсуждали с "Газпромом" или "Роснефтью" вопросы работы на шельфе?
— Мы постоянно ведем дискуссии, но пока таких проектов нет — правила работы в Баренцевом море не разработаны. Не сформированы налоговая система, механизм распределения лицензионных участков. Хотя ЛУКОЙЛ может предложить своим партнерам технологии, финансовый и кадровый потенциал.
— И вы готовы финансировать геологоразведку?
— Да, мы готовы работать на таких условиях.
— А говорите, что у компании нет свободных средств...
— У нас есть потенциал для привлечения средств. Но его можно использовать только при наличии хороших проектов.
— Почему не на шельфе Мексиканского залива, к примеру?
— Есть территория нашей страны, которая недоразведана, и ее потенциал окончательно неизвестен. И наш приоритет — инвестиции в России.
— Ваше СП с "Газпром нефтью" может начать работу на шельфе?
— Надеемся. Сегодня идет активная работа по обсуждению конкретных месторождений, которые войдут в состав СП. Какими-то определенными провинциями соглашение не ограничивается. Но пока шельф мы не обсуждаем, и думаю, начальным этапом развития этого СП могла бы быть Тимано-Печора. Я бы не хотел называть месторождения, поскольку обсуждение — это динамичный процесс. Но с нашей стороны могут войти три-четыре участка, от "Газпром нефти" — два-три.
— Вы не боитесь государственных ограничений по участию в аукционах на стратегические месторождения?
— Конечно, боимся. Но мне кажется, что сегодня в России не должно быть ограничений по форме акционерного капитала — присутствует в нем государство или нет. ЛУКОЙЛ — национальная компания, которая является крупнейшим налогоплательщиком и должна иметь такие же возможности, что и наши коллеги.
— У вас 70% акций в ADR...
— Но мы платим налоги здесь. А это главный фактор, который определяет национальную принадлежность компании.
— С "Роснефтью" о возможности создания СП для участия в аукционах не говорили?
— Пока мы с "Роснефтью" это не обсуждали.
— У частной компании есть перспективы развития в России?
— Разумеется. Мы каждый год делаем какие-то открытия, участвуем в аукционах. ЛУКОЙЛ из национальной компании трансформировался в транснациональную: наши интересы есть в Центральной Азии, в дальнем зарубежье. Возможности для поиска проектов в мире существуют, просто надо активно работать.
— То есть основной потенциал роста будет в мире?
— В перспективе ближайших десяти лет основные инвестиции — порядка 80% — компания будет делать на территории России.
— ЛУКОЙЛ снизил запасы нефти. Удастся исправить ситуацию?
— Главная ценность любой компании, работающей в сырьевой отрасли,— это ее запасы, поэтому мы активно ведем геологоразведочные работы, открыли новое месторождение в Коми, на Каспии. Компания будет стабильно обеспечена запасами для воспроизводства минерально-сырьевой базы.
— То есть в этом году они вырастут?
— В целом они вырастут. А по нефти, скорее всего, будет стабилизация. Мы не успеем вовлечь в разработку запасы тех месторождений, где уже сделаны открытия.
— Каковы планы по добыче?
— Мы планируем небольшой рост. Более 1% по нефти.
— ЛУКОЙЛ уже посчитал, сколько сэкономит на новых налоговых льготах?
— Мы знаем, какие изменения готовятся, поскольку участвуем в дискуссиях. Пока у нас выходит, что ЛУКОЙЛ дополнительно сможет получить чуть больше $1 млрд. Я хочу выразить благодарность нашему вице-премьеру Игорю Сечину, который активно привлекает нефтяные компании к обсуждению вопросов, связанных с налогообложением. Инициативы, исходившие от нас, "Роснефти", "Сургутнефтегаза", "Газпром нефти", почти все учтены. Хотя и не в том объеме, как хотелось бы, чтобы сбалансировать наши инвестиционные расходы с нашими доходами. Так, мы надеемся, что не только северные моря, но и дно других морей России попадет в ту льготную систему, которая сегодня рассматривается. Ведь освоение Каспийского и Азовского морей такое же капиталоемкое и технологически сложное.
— То есть планируемых льгот недостаточно?
— Нет. Поэтому сегодня мы внедряем программу по сокращению издержек, в частности снижения энергопотребления на наших объектах хотя бы на 20%. Ведем работу с поставщиками и правительством, так как неоправданно высокий рост стоимости на металлопродукцию выводит наши затраты на уровень расходов северных морей. Эти мероприятия позволят нам в конечном итоге сбалансировать наши доходы с нашими расходами.
— Какие еще предложения не были учтены?
— Пока не в полной мере учтено снижение ставки НДПИ. Все-таки ставка отсечения для исчисления налога установлена на уровне $15 за баррель, а мы считаем, что при нынешнем росте затрат она должна быть $24. Идет диалог с Минэнерго и Минфином. Мы продолжаем дискуссию. Не хочу предвосхищать события, но надеюсь, что здравый смысл возобладает.
— У вас не возникало противоречий с вашим партнером ConocoPhillips по поводу стратегии развития ЛУКОЙЛа?
— ЛУКОЙЛ развивается как самостоятельная и независимая компания.
— Какую выгоду ЛУКОЙЛ получил от ConocoPhillips?
— Огромную. Первое — ее участие в нашем капитале подняло капитализацию, ведь часть пакета ConocoPhillips приобрела на рынке. Второе — мы создали программу подготовки кадров с присутствием их консультантов в компании. По всем вопросам, которые у нас возникают, особенно по участию в крупных международных проектах, мы всегда можем привлечь самых лучших специалистов ConocoPhillips и ни разу не получили отказа. И эти консультации предоставляются нам бесплатно. Третье — опыт ConocoPhillips на Аляске позволил нам экологически безопасно и экономически эффективно обустроить месторождение Южное Хыльчую. Мы вместе обсуждаем проекты в Туркмении, постоянно мониторим рынки, представляющие для нас интерес,— страны Персидского залива, Европу — с точки зрения активов в downstream. ConocoPhillips, видя синергию, которую получит ЛУКОЙЛ в Восточной Европе, продала нам свои активы — розничные сети в Польше, Чехии, Словакии, Венгрии.
— Обмен активами не рассматривали?
— Пока нет.
— Соглашение с ConocoPhillips позволяет привлекать других иностранных партнеров?
— У нас нет сдерживающих факторов, которые были бы зафиксированы в соглашении. Мы можем работать с любой из компаний, которые могут нам предоставить и технологии, и те преимущества, которые мы не можем получить от ConocoPhillips.
— ЛУКОЙЛ будет использовать свои объявленные акции?
— Будет для приобретения крупных активов. Но сегодня мы комфортно можем привлечь деньги с рынка, а налоговые поправки дадут компании дополнительный финансовый ресурс.
— Вы собираетесь расширять присутствие в Казахстане, где изменилась налоговая система?
— У нас только два проекта подпадают под новое законодательство — Кумколь и Каракудук, остальные — это СРП. Потери, которые компания понесет,— около $70 млн в год. Казахстан проводит очень взвешенную политику в отношении недропользователей. Ведь если проект экономически неэффективен, в него не будут вкладывать деньги.
— В Туркмении на один из интересующих вас блоков претендует "Роснефть". Это повлияло на ваши планы?
— Нет. Мы подготовили документы, и я надеюсь, что правительство Туркмении их рассмотрит. Если будут замечания, мы готовы их учесть. Но правила участия в проекте разрабатывает правительство Туркмении, и любое решение, которое примут власти страны, будет для нас законом. Пока мы ограничимся тремя блоками, которые называли, поскольку считаем, что сначала надо реализовать начатое. Но если со стороны Туркмении будет желание, чтобы ЛУКОЙЛ расширил свою деятельность, мы, конечно, изучим такую возможность.
— Китайский рынок интересен ЛУКОЙЛу?
— Мы пока не рассматривали Китай. Я уже говорил, что возможности компании ограниченны и пакет существующих проектов достаточен. Для "Роснефти", которая широко представлена в Восточной Сибири, присутствие в этом регионе логичный шаг. А для нас будет сложной логистика, и мы не сможем построить экономически эффективную технологическую цепочку.
— Другие азиатские рынки компания рассматривает?
— Сейчас у нас нет подготовленных проектов.
— Планы по покупке завода на Кубе сохраняются?
— К сожалению, подписание соглашений по проектам в Венесуэле затягивается. Мы постоянно вносим в них коррективы. Законы, которые сегодня принимает правительство страны, отягощают экономику. Так что мы не можем позволить себе риск рассматривать эти проекты как источник для загрузки кубинских заводов. А покупать завод ради самого завода, не имея логистики поставок нефти, нецелесообразно.
— Не собираетесь уходить из Венесуэлы?
— Нет. Мы считаем, что это регион с уникальными запасами нефти и газа, в котором ЛУКОЙЛ должен присутствовать. В перспективе мы заинтересованы добывать там нефть и перерабатывать ее в регионе, поскольку присутствуем на розничном рынке США.
— Розничный бизнес в США рентабелен?
— Сегодня это низкорентабельные проекты. Но не присутствовать на рынке страны, которая потребляет 30% мировой нефти и где мы реализуем 8 млн тонн нефтепродуктов в год, мы не можем. Проект имеет перспективы развития, в том числе связанные с появлением у нас новых перерабатывающих активов.
— Венгерская MOL, опасаясь поглощения со стороны австрийской OMV, говорила, что может обратиться за помощью к российским компаниям. Вам не предлагали?
— Нет. Но у нас есть интересы в downstream в Восточной и Западной Европе, в странах, куда мы могли бы поставлять нефть по нефтепроводу "Дружба". Я убежден, что декларируемая Европой энергетическая безопасность может быть обеспечена только путем взаимной интеграции российской сырьевой базы и конечных потребителей нашей продукции. Так мы устраним массу посредников, которые сегодня есть между нами, а покупатели смогут приобретать сырье по более справедливым ценам.
— Вы не договорились о поставках в Германию в обход трейдера Sunimex?
— Мы почти не поставляем нефть на рынок Германии. В экспортном графике были предусмотрены небольшие объемы, но мы размещаем их в Приморске и странах Восточной Европы.
— Вы предлагали немецким заводам покупать нефть без участия посредника?
— Они говорят, что участие посредников связано с "российским риском". Мы просим: расшифруйте нам, что такое российский риск. Они объясняют, что это стабильность графиков, работа с Минэнерго, "Транснефтью" и что посредники играют роль так называемых стабилизаторов. Я считаю, что это несправедливо и посредники не нужны. Иначе наши собеседники должны были бы четко сказать, что посредник кому-то носит взятки, чтобы обеспечить графики. Но они же такого не говорят. Тогда зачем нужен посредник?
— То есть проблема в самих заводах?
— Проблема в искаженных представлениях о российских реалиях в отношении транспортировки нефти, которые формируют посредники. Я не говорю о морских поставках — там есть риски, нужно накапливать значительные партии, направлять их на более эффективные рынки. А на нефтепроводе нет ни штормов, ни простоя судов.
— ЛУКОЙЛ устраивают годовые экспортные графики?
— Они удобнее, можно планировать свои отношения с нашими потребителями, расходы на логистику. Если мы заказываем танкеры на год, мы получаем скидку на фрахт. Годовые графики должны сохраниться, ведь сокращая издержки и получая дополнительную прибыль, мы платим больше налогов, а в этом заинтересованы и государство, и нефтяные компании.
— На днях вы объявили о первой за десять лет сделке по покупке перерабатывающего завода в Европе. Почему компании долго это не удавалось?
— Сложностей несколько. Первая — экономическая. В последнее время возникла уникальная маржа на нефтепереработку, так что цена этих активов была не совсем оправданной. Второй вопрос — общий настрой Евросоюза в отношении энергобезопасности. Но я считаю хорошим примером нашу деятельность в Болгарии, где мы владеем единственным в стране НПЗ и ни разу не были обвинены в монополизме. Мы смогли сохранить конкурентную среду: из 8 тыс. АЗС в Болгарии ЛУКОЙЛу принадлежит только 300 и отпускная цена нефтепродуктов с завода одинакова для всех. Все это позволяет нам сказать нашим коллегам из Европы, что наше присутствие, наоборот, укрепляет энергобезопасность.
— Как удалось договориться о новой сделке?
— Экономические факторы стали менее существенными, остались политические. Но завод, который мы купили, существует в конкурентной среде и наравне с другими работает не на одну страну, а на целый регион. Поэтому участие компании позволяет комфортно чувствовать себя и властям, и потребителям. А мы будем обеспечивать завод сырьем, которое необходимо для его эффективной работы,— и нефтью Urals, и малосернистой нефтью.
— В России у ЛУКОЙЛа не возникнет проблем с переходом на стандарт "Евро-З" по нефтепродуктам с 2009 года?
— ЛУКОЙЛ сможет перейти на новые стандарты, но мы считаем, что наши коллеги тоже должны это сделать. Поэтому переход необходимо растянуть во времени, чтобы они успели подготовиться. Мы все работаем на одном рынке, который должен получать топливо единого стандарта и высокого качества.
— Белоруссия заговорила о приватизации "Нафтана" и "Полимира", называя ЛУКОЙЛ основным претендентом. Вы ведете переговоры по этим проектам?
— Мы считаем, что сегодня белорусская сторона не готова к тому, чтобы начать приватизацию своих основных отраслей. Но мы всегда готовы вернуться к этому вопросу и начать считать эффективность приобретений с учетом законодательных актов, которые будут приняты в рамках этой приватизации. Хотя сегодня таких переговоров не ведем.
— Нефтехимические активы на рынок выводить не планируете?
— Пока нет. Но мы готовим реорганизацию — совершенствование управления, реструктуризацию наших активов, в том числе и в Саратове, к которым есть интерес у "Росатома". У нас большая нефтехимия в Бургасе, которая сегодня морально устарела — применяемым технологиям больше 30 лет. Поэтому в компании активно обсуждается стратегия, касающаяся развития нефтехимии в целом: какой этап передела продукции мы должны оставить себе, а какой отдать другим — малым, средним предприятиям. Я надеюсь, что до конца года мы сформируем стратегию, и тогда станет понятно, будем ли мы инвестировать значительные средства в нефтехимию, покупать крупные активы или, наоборот, развивать ее как "хвост" нефтепереработки.
— Вы собираетесь увеличивать свой пакет в ЛУКОЙЛе до 25%?
— Нет. Я всегда говорил, что все свободные средства буду вкладывать в акции ЛУКОЙЛа, но до блокирующего пакета я не дойду.