Публикацией книги Луи Фернана Селина российские книгоиздатели как бы закрыли ряд "скандальных" книг нашего века. О некоторых из этих изданий Ъ уже писал: о двухтомнике Генри Миллера, о романе Жана Жене "Дневник вора", о книге Уильяма Берроуза "Голый завтрак". Теперь пришла очередь "Путешествия на край ночи". Роман этот не был напечатан в журналах, а вышел почти одновременно в этом году в нескольких издательствах. Об издании Селина, подготовленном "Издательской группой 'Прогресс'" рассказывает НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ.
Селин вышел в серии "Прогресса", носящей название "Любимый роман", что выглядит довольно забавно. Кто и когда мог в России полюбить эту книгу — не ясно. Впрочем, в середине 30-х "Путешествие на край ночи" переводилось на русский, как и частично — "В поисках утраченного времени" и фрагментарно — "Улисс", правда, с многими купюрами и искажениями. Так что старшее поколение — не говоря, конечно, о тех, кто читает по-французски, — может помнить и любить эту публикацию, но поколению нынешнему имя Селина до выхода "Путешествия" было известно лишь понаслышке. Единственная, кажется, популярная статья о прозаике за последнее десятилетие (прежде о Селине возбранялось поминать) Виктора Ерофеева была опубликована в "Иностранке" лет пять назад. Конечно же, в ней акцентировалась именно скандальная слава Селина, сумятица, вызванная первой публикацией "Путешествия" во Франции в 1932 году, и нынешний читатель, подготовленный таким образом, закрыв последнюю страницу романа, испытает тяжкое недоумение. Понять, чем смог автор ошарашить критиков и читателей на Западе шестьдесят лет назад, сегодня весьма затруднительно.
Значительно легче представить себе, отчего Селина так оперативно перевели в сталинском СССР: книга полна мрачных сетований на социальное неравенство и описаний беспросветной нужды нижних слоев буржуазного общества, и в этом смысле она вполне могла бы сдать самый строгий марксистско-ленинский зачет. Политические же темы, затронутые Селином в "Путешествии", от сегодняшнего читателя — и в России, и на Западе — очень далеки: разоблачения обмана и морока Первой мировой войны, натуралистическое изображение жизненных реалий во французских колониях и издевательские описания повседневного быта среднего класса. Впрочем, если бы в романе было только это, то критики поставили бы Селина в один ряд с пацифистом Ремарком или автором колониальных романов Маргерит Дюрас, а в плане социальной критики он был бы объявлен эпигоном натурализма Эмиля Золя. Однако Селин признан одним из столпов европейской прозы новейшего времени, модернизатором современного французского романа.
С формальной стороны революция Селина состояла прежде всего в обращении к уличному арго, — скажем, Виктор Гюго в "Отверженных" уделил в свое время арго отдельную главу, но, как ни странно, никому во французской прозе до Селина не удавалось органично сплавить язык литературный и язык улицы. К тому же Селин в "Путешествии" явно пренебрегает традицией построения романа. "Путешествие" — цепь эпизодов, связанных лишь личностью героя. Поездка героя в Африку после войны столь же необязательна в композиции, как и побег в Америку. Легко представить себе, что роман мог бы состояться и без этих двух эпизодов — пусть блестяще исполненных, а герой после войны сразу выучился бы на врача и завел практику в предместье Парижа, как и описано во второй части. Такие композиционные вольности еще в первой трети века в европейской романистике воспринимались критикой и публикой как эстетический мятеж.
Однако этого, конечно же, не хватило бы для канонизации Селина. Он внес во французскую прозу и совершенно новую интонацию в описании психологии и поведения человека. Многочисленные писатели-пацифисты ограничивались показом ужасов войны, не отрицая, однако, что слова "патриотизм" или "победа" все-таки что-то означают. У Селина остается лишь омерзение и полнейшая неспособность слышать в каком-либо, самом, на первый взгляд, благородном, призыве ничего, кроме намеренного обмана или бессознательного кретинизма (Фаулз в романе "Волхв" в близких по теме описаниях следует, конечно, именно Селину). Скептицизм Селина принимает гигантские масштабы, для его выражения он прибегает к гротеску в духе Рабле, но его юмор — это черный юмор, а наблюдения над человеческой натурой окрашены не "мудрой насмешкой", а сардонической иронией. Недаром на обложку книги художник вынес репродукцию Босха.
Селин — мизантроп. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать его описание морского путешествия на корабле, плывущем в колонии. Селин — не социальный судья, а беспощадный критик человеческого общежития вообще. Не буржуазное общество не устраивает его, но вообще социум с его торжеством глупости и жестокости и постоянным стремлением к самообману. С той же беспощадностью, с которой он описывает войну, колониальный грабеж или конвейер Форда, он изображает и будни парижского предместья, и любовную страсть, и дружескую пирушку.
В чем-то французский классик близок Чехову, но в чем-то — Достоевскому. В романе только два персонажа поражают героя-мизантропа готовностью к самопожертвованию, причем столь бескорыстному, что за этим просвечивает не глупость, а доброта, качество совершенно исключительное в мире этого романа. От Достоевского здесь — склонность к показу противоречивости человеческой натуры: солдафон и вор оказывается жалостливым попечителем сироты, а единственная женщина, полюбившая героя,— разумеется, проститутка.
Селин только вступил в поле зрения русского читателя, и впереди, конечно же, новые переводы — всех его восьми романов. Скорее всего, исподволь они окажут на нашу словесность немалое влияние. Хотя бы своей созвучностью многим традиционным мотивам русской литературы. Влияние, конечно, более значительное, чем воздействие давно освоенных в России Франса, Роллана, Мориака или Франсуазы Саган.
Луи Фернан Селин. "Путешествие на край ночи". Москва. Издательская группа "Прогресс". 1994