На вопросы АЛЕКСЕЯ Ъ-МОКРОУСОВА ответил куратор выставки БОРИС ГРОЙС.
— Нынешняя выставка выглядит продолжением проекта "Фабрика мечты — коммунизм". Она задумывалась уже пять лет назад?
— Нет, скорее, когда писалась книга "Gesamtkunstwerk Сталин" (в русском издании "Стиль Сталин".— "Ъ"): в ней три части, и как раз о третьей эта выставка.
— Почему все-таки концептуализм московский? Ведь больше нигде в мире он не привязан к городу? Или в 70-е было невозможно идентифицировать себя с Советским Союзом?
— И это тоже: сказать о себе "советский" было трудно. Но все-таки большинство авторов и впрямь было из Москвы. Конечно, в названии была и дополнительная семантика. На Западе концептуализм был принципиально иным, он развивался в другой ситуации — в рыночной. Его целью было движение от рынка к слову, к чистой идее. У нас же существовал другой механизм оценки искусства, не рыночный, но идеологический, с идеологией художники как раз и работали.
— Как московский концептуализм воспринимался на Западе 20 лет назад и как воспринимается сегодня?
— В 80-е никакой его рецепции в общем-то и не было, да и сейчас можно говорить лишь о восприятии творчества некоторых художников. Ценятся отдельные авторы, такие, например, как Илья Кабаков или Вадим Захаров, в последнее время здесь стал очень известен Андрей Монастырский. Сам же феномен известен куда меньше, он остается или недостаточно, или вообще неотрефлектированным явлением.
— Что стояло за интересом московских концептуалистов к созданию выдуманных биографий выдуманных художников?
— Это был результат дистанцирования от представлений о художнике как о человеке, который занимается современными проблемами. С другой стороны, мы сегодня сомневаемся уже в реальности всего в мире, в том числе и самого художественного акта, и в реальности его автора. Это стало следующим этапом модернистской теории сомнения.
— Не выглядит ли московский концептуализм слишком эклектичным движением?
— Эстетического единства действительно нет. Зато странным образом наблюдается тематическое единство: в отношении к искусству, в его понимании как языка, конвенционального знака.
— В истории соц-арта мы часто встречаем те же имена. Он чем-то отличается от концептуализма?
— Соц-арт работал с иконами, с поверхностью идеологии. Как Уорхолу были интересны иконы массового сознания, так нашим авторам — иконы идеологические. Концептуализм же интересовался структурами — художественными, произведения искусства или структурами распространения. Он во многом дитя русского структурализма.
— Выглядит ли сегодня концептуализм еще живым явлением или стал исключительно музейным экспонатом?
— Возьмите современную московскую арт-сцену: ее истоки как раз в концептуализме. Многие нынешние художники, критики и кураторы были с ним связаны. Многие авторы, как и тогда, по-прежнему работают сегодня с идеологией. И вообще в мире в целом наметилась тенденция к коллаборативному искусству. Художники выступают и как кураторы, и как критики, вместе изучают тексты, сами себя издают и комментируют...