Макбет из Кукрыниксов и Гамлет из "Кафе Мюллер" не приглянулись российской публике
Из трех спектаклей, включенных в афишу гастролей театра "Ам дер Рур" из Мюльхайма, два были поставлены по шекспировским пьесам. В последний день художественный руководитель театра Роберто Чулли представил свою версию "Макбета", а накануне публике, заполнившей зал театра на Малой Бронной, был показан "Гамлет. Акт третий".
Программка, изданная к приезду театра организаторами гастролей, изобилует как философскими сентенциями самого режиссера, так и вполне неубедительными, но многозначительными рецензиями немецких критиков — трактователей творчества Чулли. Обещаны и "анатомия человеческой деструкции" (как будто Чулли задался целью инсценировать известный труд Эриха Фромма), и "мифическое ассоциативное пространство", и "радикальная выразительная форма", якобы не знающая себе равных во всем мире.
Как часто бывает в подобных случаях, сценическая реальность оказывается до обидного знакомой и банальной. Так, "Макбета" режиссер трактует как политический памфлет о воинствующем и циничном реваншисте, рвущемся к трону. Одержимый убийца как бы соединяет в одном лице самого Макбета и леди Макбет — из-под черного кителя юбкой свисает длинный халат и руки невозможно отмыть от чужой крови. Тем более что все женские роли исполняют три актрисы, заявленные поначалу как ведьмы. Эти ведьмы, сидящие в прологе у полураскрытого красного бархатного занавеса, в течение трехчасового действия на разные лады иллюстрируют известную тему "фашизм и сексуальные комплексы".
Обрюзгший фюрер в белом кителе, генеральских брюках и с бутафорской золотой короной на лысеющей голове, задыхающийся и нерешительно-агрессивный, — таков Макбет из спектакля Чулли. Читает ли он каркающим голосом "Отче наш" или надсадно вопит: "Бога нет!", выходит ли на финальный монолог в белом больничном халате, является ли перед ним призрак Банко — нагой актер, обильно политый "клюквенным соком", или героиня-ведьма в длиннополой шинели, накинутой на голое тело и с топором в руке, — версия Чулли не выходит за рамки прямолинейной политической притчи. Обнаженная сцена с висящей в центре тусклой лампочкой, — конечно, не что иное как бункер, последнее прибежище безумного фанатика, в финале покорно подставляющего затылок под пистолет Малкольма. А сам спектакль смотрится как театральные вариации по мотивам небезызвестной картины Кукрыниксов "Конец", вряд ли, впрочем, известной за кулисами театра "Ам дер Рур".
"Гамлета" — точнее, третий акт трагедии — поставил Фриц Шедиви (Fritz Schediwi), сыгравший у Чулли Макбета. И хотя на этот-то раз сопроводительный текст честно обещал сюжет о "борьбе труппы актеров с коррумпированной властью", политические мотивы в спектакле распознаются с трудом. Освещенное люминесцентными светильниками стерильно-белое пространство, уставленное столами и стульями, напоминает свежеотремонтированное кафе. Между столиками бесшумно скользит одетый во все черное кельнер (эту роль сыграл Роберто Чулли), кажется, более могущественный, чем сам Клавдий. Персонажи двигаются точно сомнамбулы, но каждый малозначительный, бытовой жест способен вызвать взрыв насилия и агрессии — влияние спектакля Пины Бауш "Кафе Мюллер" очевидно. Мысль постановщика свелась к тому, что не приехавшие актеры разыгрывают "Убийство Гонзаго", а сами герои "Гамлета" играют перед бродячей труппой. Это, а может быть, то, что монолог "Быть или не быть" нетвердо стоящий на ногах и запрокинувший голову Гамлет в защитного цвета бермудах не прочитал, а жалостно провыл, так возмутило столичную критическую мысль, что в антракте большая ее часть повалила к выходу.
Похоже, что миф о театре Чулли, создававшийся в течение нескольких лет группой наведывавшихся время от времени в Мюльхайм критиков, развеян. Но дело, в конце концов, не в этом — мифом больше, мифом меньше. Кризис интеллектуального театра очевиден — и у нас, и на Западе. Опыт же постинтеллектуального вырождения, представленный труппой из Германии, достоин критической рефлексии.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ