рекомендует Лиза Биргер
В детской литературе самое неблагодарное дело — писать книги для подростков. Потому что совершенно непонятно, кто их читает. Сами подростки? С ними все давно ясно, лозунг "Новое поколение выбирает чтение" годится сегодня только для социальной рекламы на трамваях. Взрослые? На самом деле и правда они, но скрываются. Собрание сочинений Владислава Крапивина стоит на детской полке, но покупают эти книги в основном его давно выросшие поклонники. Между тем то, что пишет Крапивин сегодня,— это идеальная мальчишеская литература. В 26-й том его собрания сочинений вошли два романа — опубликованная в прошлом году "Трофейная банка, разбитая на дуэли" и абсолютно новый "Дагги-тиц".
Обе книги о мальчишеском одиночестве. "Трофейная банка" — продолжение историй вчерашних крапивинских героев. Этот роман он создал на основе собственных дневников за седьмой класс. Тюменское детство, конец 1940-х годов, окрестности улицы Герцена, войны "герценских" со "смоленскими". И куча рассыпанных по страницам примет времени: как надували футбольный мяч, как делали на зиму хоккейные клюшки, какие коньки лучше — "снегурки" или "дутыши", как даже в местной библиотеке невозможно достать "Трех мушкетеров". "Дагги-тиц" — про наше время, 2007 год. Мальчик Инка (Иннокентий по прозвищу Смок — от Смоктуновского) находит на помойке сломанные ходики: "Ходики лежали ненужные всем на свете и обреченные. Было в них похожее на то, что гнездилось в душе у Инки". Он собирает их и чинит, ходики стоят у него в комнате, на маятник их часто садится муха, и эта муха мальчику единственный друг, и своим ходом маятник как будто дает ей имя — Дагги-тиц.
Когда муха умирает, Инке чудится в этом его собственная вина, потому что только что он пожелал педсовету, решающему его судьбу, "чтобы вы все сдохли". Это вообще большая проблема мальчиков Крапивина — в чем из окружающего их зла они виноваты. Крапивинский мир очерчивается очень четко, в нем задана каждая улица, каждая деталь, каждая мелочь. И точно так же задана мораль. Когда муха умирает, Инка смотрит на свою тень на стене, берет в руки длинную линейку — шпагу — и кажется себе Гамлетом перед последним боем: "Он никого не убивал, нет! Но он прорубался через обступающее со всех сторон зло".
Такие исключительные у Крапивина мальчики — в одиночку с линейкой пытаются бороться со всем злом сразу. Его герои растут либо вовсе без отца, как Инка, либо с отцом отсутствующим — у героя "Трофейной банки" Лодьки Глущенко отец ненадолго возвращается домой, до 1953 года мыкаясь по лагерям. И приходится в одиночку выстраивать собственный мир, пацанский, где ты не можешь даже зажмуриться, когда приятель на спор ставит тебе на голову стеклянную банку и стреляет в нее, играя в Вильгельма Телля; где никто тебе не поможет, когда хулиганы из старшего класса избивают тебя перед школой в строго воспитательных целях. Сказка и чудо у Крапивина в том, что когда-нибудь это может прекратиться. Когда-нибудь у тебя появится настоящий друг, которого ты даже будешь бояться называть другом, опасаясь пафосного слова. Или, когда все станет совсем уже плохо, ты встретишь человека, который все твои проблемы поймет немедленно: "А ты, наверное, одинокая личность, да?" В случае "Дагги-тица" этот человек — сам Крапивин. Своих "детей" он понимает как никто другой и дает каждому своему необычному мальчишке шанс на избавление от одиночества. Как в сказке. Только по-настоящему.
Владислав Крапивин
Дагги-тиц
М.: Эксмо, 2008