На прошлой неделе президенту "КЭС-холдинга" МИХАИЛУ СЛОБОДИНУ не удалось договориться о приобретении у РАО ЕЭС 74,9% акций ОГК-1. РАО хотело за акции $5,2 млрд, а консорциум инвесторов, от имени которого переговоры вел господин Слободин (по неофициальным данным, это были Виктор Вексельберг, Роман Абрамович и Александр Абрамов), готов было предложить не более $4,3 млрд. Михаил Слободин рассказал "Ъ" о своей оценке хода продажи активов РАО ЕЭС и реформы электроэнергетики.
— РАО ЕЭС заканчивает свое существование. У вас, как у главы частной компании, какие впечатления от хода реформы в последние два года?
— Много чего произошло за это время, все предыдущие годы на самом деле были лишь подготовительным этапом. За последние два года в электроэнергетике был запущен рынок "на сутки вперед", пока, правда, без рынка мощности. Значительная часть активов, не вся, но порядка 95%, обрела новых владельцев. Отрасль де-факто уже абсолютно другая, демонополизированная, я бы сказал, в области генерации. В меньшей степени это пока касается сбыта. Так что на самом деле за эти два года реально появилась новая отрасль.
— Ну и как она вам?
— Пока непонятно. Очевидные результаты будут года через три. Не раньше. На сегодня акционеры новых компаний осмысливают приобретенное, разбираются в том, кто будет управлять, каким образом и что необходимо сделать. Серьезная проблема — управляемость всего этого комплекса. Так называемые золотые парашюты демотивируют менеджмент этих компаний оставаться на своих местах. Мы видим достаточно серьезное изменение кадрового состава практически во всех компаниях. Совершенно очевидно, что это не добавляет стабильности. Еще год отрасль будет лихорадить именно из-за ситуации с менеджментом больше, чем из-за всего остального.
— Продажа активов, в которой вы приняли активное участие, действительно такая прозрачная и честная, как говорит РАО ЕЭС?
— Я могу сказать, что РАО проделало колоссальную работу по маркетингу и привлечению инвесторов за короткий период при не слишком хорошей конъюнктуре, особенно в последнее время. У многих просто опустились бы руки, и они оставили бы эту историю не законченной в полном объеме, но менеджмент РАО выжал максимум возможного. Цены на продаваемые активы были точно выше рыночных, хотя понятие "рынок" в данном случае специфическая субстанция. При этом позиция продавца во многом была суровой, если не сказать жестокой по отношению к инвесторам. В частности, наши переговоры по ТГК-9 были крайне непростыми. И по ОГК-1 мы не договорились. Анатолий Борисович не хотел продавать дешевле $500 за 1 кВт. А мы не готовы покупать дороже $430.
— Кроме вас, насколько я понимаю, покупателей нет?
— Практически нет. В действительности инвесторы, которые были бы заинтересованы во вложениях в электроэнергетику, закончились. И закончились они буквально недавно. А ОГК-1, к сожалению, это такая большая, серьезная трансакция на $5 млрд. Этот кусок пока не по зубам никому.
— Правда ли, что вы собирались покупать ОГК-1 в консорциуме?
— Это правда. И мы это не скрывали.
— Кто входит в консорциум?
— Я не могу раскрывать участников.
— Сейчас руководить энергетикой будет Сергей Шматко. Раньше все к Чубайсу ходили вопросы решать, а теперь куда? К министру?
— C моей точки зрения, разделение Минпромэнерго на Министерство промышленности и Министерство энергетики — логичный шаг. По одной простой причине: в энергетике сегодня необходимо сконцентрироваться на продолжении и завершении реформирования сектора. В связи с этим новому министру в одночасье будет непросто стать идеологом реформы. Поэтому существенно возрастает роль профильного вице-премьера Игоря Сечина.
— Они справятся с этой задачей?
— Задача стоит серьезная: быстро разобраться в реформе, в основных ее направлениях и мотивах. Кроме того, задержка с введением рынка мощности серьезно оттягивает привлечение инвестиций в отрасль. Результаты этой задержки будут видны не сейчас, но через три года будут. Если этот вопрос не решить сейчас, то через три-четыре года нам нужно будет опять думать, как обеспечить интерес к вложениям в электроэнергетику. Но продавать-то государству к тому времени будет уже нечего. Сегодняшние инвестиционные деньги, направляемые на строительство мощностей, лишь плата за получение контроля над генерирующими активами. Это скорее обременение, нежели счастливая возможность увеличить стоимость инвестированного капитала. Это деньги, которые не обеспечены нормальной, реальной окупаемостью, потому что доходы с расходами не стыкуются, и через два года эти инвестиционные деньги закончатся. Для того чтобы электроэнергетика полностью удовлетворяла потребностям, нужно уже сегодня закладывать основу для экономической мотивации по строительству новых мощностей. Это рынок мощности, реформа розничного рынка и тонкая настройка рынка "на сутки вперед" с соответствующими темпами либерализации. Без этого инвестиционный цикл будет проходить в затухающем режиме.
— Думаете, профессионалы из РАО придут в правительство на помощь?
— Я думаю, будут приняты правильные решения по привлечению людей из РАО ЕЭС, которое сегодня прекращает свою деятельность. Во-вторых, в значительной степени площадкой для обсуждения актуальных вопросов отрасли должен стать и будет "Совет рынка", который объединяет всех субъектов и все заинтересованные стороны. Мне кажется, именно на этой площадке необходимо обсуждать идеологическое наполнение рынка как такового. Кроме того, сегодня созданы некоммерческие партнерства — "Совет производителей энергии" и гарантирующих поставщиков.
— Вы упомянули, что новым владельцам компаний придется разбираться со своими активами, чтобы понимать, что они купили. Вы купили довольно много. Какие-то открытия для себя уже сделали?
— Да нет. Концептуально они никак не поменялись.
— Хорошие активы?
— Это сложные активы. Они имеют большой потенциал роста, если ими правильно управлять. С другой стороны, если ими неправильно управлять, они могут превратиться в обременение. Мы надеемся реализовать первый сценарий.
— Как насчет инвестпрограмм? Вы, как новый собственник, можете их не выполнять?
— Это не вопрос новых собственников компании. Это вопрос финансовых санкций за невыполнение того, что должно быть обеспечено с точки зрения построения рынка мощности. Правда, необходимо, чтобы и государство параллельно выполнило свои обязательства по запуску рынка. Это система двусторонней ответственности. Что касается договоров на выдачу мощности, у нас есть возможность их менять. Более того, в наши договоры мощности по определенному ряду позиций мы заложили возможность менять расположение в зависимости от того, как будет изменяться спрос на электроэнергию, где она будет востребована. Но в любом случае будем строить, вопрос, в каком объеме. Когда бизнес работает из-под палки, ничего хорошего не получается. Самая лучшая мотивация — экономическая. А лучшей экономической мотивацией является завершение реформы, которая сегодня, что бы ни говорили, проделала даже не половину, а всего лишь треть пути. Поверьте, всем интересно строить и развиваться, но никто не хочет терять деньги, и это справедливо.
— Вы приобрели ТГК-7 и в процессе покупки говорили, что у вас будет консорциум с "Газпромом". Эти планы остались?
— Мы говорили о возможном консорциуме.
— Он возможен по-прежнему?
— Конечно. Все возможно.
— Переговоры продолжаются?
— Да.
— О каком именно сотрудничестве идет речь?
— Я не могу комментировать детали переговоров, потому что могут получиться абсолютно разные и крайне интересные конфигурации. Заранее раскрывать информацию рынку ни мы, ни "Газпром" не считаем целесообразным.
— "Газпром" — это государственная компания, которая взяла на себя много генерирующих активов. Из РАО ЕЭС их просто переложили в другое место. Вы видите в этом логику?
— Ну во-первых, логику в этих движениях должны видеть акционеры этой компании. Надеюсь, они ее хорошо понимают. С другой стороны, конечно, акционеры "Газпрома" заработали на входе в электроэнергетику, и мне за них приятно. В отношении "Газпрома" совершенно очевидно движение к вертикальной интеграции и достройке цепочки топливо-генерация. Плюс "Газпрому", я так понимаю, важно иметь масштаб, потому он борется на глобальном рынке, может быть, не за первенство, но за серьезное позиционирование. Например, хочет уверенно быть в первой тройке по капитализации, и при должном развитии электроэнергетики новые активы станут существенной прибавкой к стоимости самого "Газпрома".
Для нас приход "Газпрома" в отрасль несет как минусы, так и огромные плюсы. Сидеть в одной лодке с "Газпромом", когда все гребут в одну сторону, в общем-то неплохо. Что касается минусов, они, как обычно, являются продолжением достоинств. Вопрос в том, насколько "Газпром" сможет побороть искушение использовать свой газовый рычаг, доступ к трубе при конкурентной борьбе в отношении строительства новых мощностей и торговли электроэнергией на рынке. Это опасение самое главное и большое.
— Вы неожиданно для всех купили 25% "Российских коммунальных систем"...
— Почему неожиданно?
— У вас и так есть 75% акций, кроме того, вы говорили, что коммунальный бизнес не так сильно вас интересует, как генерирующие активы.
— На самом деле все логично и осознанно. Первое — нам надо провести реорганизацию РКС с выделением из ее состава активов, которые являются частью цепочки в генерации. Для этого комфортно иметь 100-процентный контроль. Кроме того, мы договорились с крупным инфраструктурным, финансовым игроком, что после того, как мы проведем реорганизацию и разделим бизнес, он станет совладельцем. Крупным партнером в нашем коммунальном бизнесе. Именно поэтому мы купили 25% акций. Это существенно облегчает процедуру выделения и реорганизации, не нужно согласования с миноритариями.
— Совладелец — это какая доля?
— Тот же пакет — 25% плюс одна акция. У этого игрока сначала было желание зайти на 25% сразу, но в силу того, что мы находимся в стадии реорганизации, договорились о такой схеме.
— Правильно ли я понимаю, что по-новому будет выглядеть и сам КЭС, наполненный генерирующими активами, которые вы купили? Будет некоторая реструктуризация?
— Конечно, мы сейчас проходим процедуру управленческой организации, это достаточно непростой процесс. Я думаю, что в течение двух лет будет серьезная корпоративная реорганизация с переходом на единую акцию или какими-то другими схемами консолидации — в зависимости от того, как мы согласуем с инвестбанками. Мы будем предлагать миноритарным акционерам компании стать акционерами большого холдинга. Мне кажется, им это должно быть интересно.
— При этом вы уже назначили операционного директора, по сути, управляющего для новых активов холдинга — Андрея Шишкина.
— Да, Андрей Шишкин будет осуществлять оперативное управление бизнес-дивизионами холдинга, которые сейчас находятся в стадии создания. В его ведении будут вопросы операционной деятельности, координация инвестпрограмм, техническая политика и т. д. Андрей имеет опыт эффективного управления сложными активами в энергетике, он прекрасный менеджер. Пожалуй, это лучший вариант для холдинга, который возможен сегодня.
— Есть ли какие-то активы, которые вы хотели купить, но не удалось?
— Честно говоря, даже не знаю. Все, что хотели, мы купили. Все, что соответствовало нашей стратегии, нашим возможностям, я думаю, мы реализовали.
— ОГК-1 не жалко?
— Приобретение этого актива не было критически важным для компании. Для нас в этой трансакции была важна не стратегическая значимость этого актива, а правильно структурированная финансовая и инвестиционная привлекательность, которая обеспечивалась только при определенном уровне цены, о которой мы, к сожалению, не смогли договориться с РАО ЕЭС.
— Вы еще будете пробовать купить ОГК-1?
— В России в течение года-трех будет серьезная перепаковка активов на уровне станций, на уровне компаний. Все возможно, в том числе и ОГК-1.
— Вы тоже будете продавать?
— Будем смотреть и реструктурировать свой портфель абсолютно точно.
— И покупать будете?
— Из части территорий, где нам не очень интересно, возможно, будем выходить, чтобы не распыляться на все и концентрироваться на чем-то определенном. В определенных регионах, которые являются точками роста, будем искать возможности для роста. Это естественная эволюция любого бизнеса — идти вслед за своими потребителями.
— Вы оценивали, какая у вас будет доля рынка?
— Мы на самом деле не работаем на долю рынка, это не принципиально для нас. Есть понимание того, какой масштаб у нас должен быть. Примерно хотим выйти по совокупности где-то на 25 000 МВт. Это уровень среднего европейского игрока. Нам бы очень хотелось расти вместе с потребностями страны и даже быстрее. То есть по идее на каждые 5% прироста нам бы хотелось самим расти процентов на восемь или десять.
— Сбытовые активы вы планируете еще приобретать?
— Я думаю, в ближайшее время мы остановимся в приобретении сбытовых активов, которых и так достаточно, и в течение ближайших месяцев двух закончим эту историю.
— Это вы приобрели "Башкирэнерго"?
— Нам бы пока не хотелось комментировать эту сделку. Там есть наш бенефициарный интерес, это совершенно очевидно. Я думаю, что в течение двух недель мы объясним, что произошло, возможно, вместе с нашим партнером.
— Вам интересно выходить на зарубежные рынки? Или заняться экспортно-импортными поставками?
— Что касается экспорта или импорта электрической энергии, надо пройти достаточно много барьеров для того, чтобы это обеспечить. С другой стороны, доля экспорта-импорта в общем объеме продаваемой электроэнергии в России составляет не более 2%. Это не тот объем, о котором можно серьезно говорить. Основным элементом зарубежной экспансии, конечно же, является присутствие на рынках с точки зрения бизнеса. Но на европейском рынке, например, очень сложно конкурировать с европейскими компаниями, которые знают рынок и имеют доступ к длинным дешевым деньгам. И в этом плане конкурентного преимущества, например, в Европе у нас практически ни у кого нет. Разве что за исключением "Газпрома", но это отдельная история: у них конкурентное преимущество скорее не за счет электроэнергетики, а за счет газа. Поэтому для себя мы скорее видим движение не в Европу, а на другие маржинальные для европейских компаний территории, такие как Ближний Восток, Африка. Туда, где государство достаточно открыто для иностранных инвесторов. Но там есть определенные риски, требующие оценки каждого шага.
— Активы, что вы приобрели у РАО ЕЭС, значительно увеличили капитализацию КЭС?
— Пока деньги, которые мы на них потратили, примерно соответствуют стоимости этих активов. Поэтому сейчас, по сути, конвертация денег в акции не приводит к росту стоимости компании.
— Как вы сейчас оцениваете капитализацию КЭС?
— В зависимости от того, пессимистическая это или оптимистическая оценка, где-то от $3 млрд до $4 млрд. В целом ориентируемся через три-четыре года выйти на $12-15 млрд.
— У вас большие возможности по привлечению заемных средств для реализации инвестпроектов?
— Сегодня больших возможностей не так много. Но у нас сегодня нет большой потребности брать деньги взаймы для реализации инвестиционных проектов. В течение полугода-года этот вопрос не стоит, потому что нет рынка мощности, нет возможности показать банкам и акционерам реальную доходность от инвестиций в новое строительство.
— Выходит, что, пока нет рынка мощности, вы кредит взять не можете?
— Конечно, нет. То есть условно мы можем взять кредит, но тогда обеспечением будет не сам этот инвестпроект, а другие активы. И мы будем обременять все остальное без очевидной доходности. Это большая, серьезная проблема. Потому что для того, чтобы через четыре года появилась станция, нужно уже сегодня прорабатывать площадку, технико-экономическое обоснование. Если сейчас этого не сделаем, значит, через четыре года ничего не будет.
— Долго еще ждать создания рынка мощности?
— Все будет зависеть от того, насколько быстро блок, который пришел заниматься энергетикой в правительство, разберется в этом вопросе. Но перед ними реально стоит серьезный выбор. Можно сейчас еще год разбираться, но тогда произойдет естественная сдвижка привлечения инвестиций уже для последующих проектов. Это совершенно очевидно.