Режиссер Михаил Левитин, некогда первым напомнивший советской сцене о творчестве группы "ОБЭРИУ", выпустил очередную премьеру: "вариации на тему любви и смерти" по пьесе (или мистерии, или драматической поэме) Александра Введенского "Кругом возможно Бог".
Введенского в Москве ставил три года назад театр "Чет-Нечет", ныне существующий при радио. Молодой режиссер Александр Пономарев был исследователем, театральным испытателем текста, он бережно держал дистанцию. Левитин ощущает себя законным наследником, для него дистанции не существует. "ОБЭРИУ" для Левитина — обетованная земля, раз и навсегда усвоенная классика, закваска, на которой подходит все и вся: Мольер, Оффенбах, Гоголь. Театр Левитина — театр одной, не вполне собственной и несколько однобоко понятой мысли: "Уважай бедность языка" (Введенский). Это — кредо. И, заодно — самооправдание.
В новой постановке бедно все: оформление, приемы игры, логика режиссерского разбора. Непосредственному зрителю спектакль театра "Эрмитаж" видится неудачным капустником, сметанным на совсем живую нитку. Играют главным образом выпускники левитинского курса Российской академии театрального искусства (бывший ГИТИС): они на редкость незаразительны и неказисты, хотя и старательны. Если работа должна была выявить актерские достоинства учеников, привлечь внимание работодателей, то хуже Левитина с этой задачей на моей памяти не справлялся никто.
Однообразные и манерные интонации, аляповатые жесты, некрасивые гримасы, набор штампов. Диалоги Введенского звучат в точности так, как большинство стихов и басен на первом туре вступительного экзамена — утрированная эмоция, нервозный нахрап и отчаянная удаль наигрыша. Незадачливые девочки из драмкружка, изо всех сил показывающие, как волк рычит на крыловского ягненка и как невозможно Наташе Ростовой спать в такую ночь — вот стилистический ориентир левитинской театральной игры, в которой нет, увы, даже веселого азарта пародии. Кто более, а кто менее талантлив, угадать почти невозможно: все одинаково фальшивы — не более, впрочем, чем взрослые актеры "Эрмитажа" Сергей Щепачев и Игорь Письменный.
Скверная игра перемежается скверным пением, напоминающим о музыкальных спектаклях Марка Захарова, и бурными телодвижениями, вовсе ни на что не похожими. Короче говоря, "Кругом возможно Бог", — патент на полную педагогическую несостоятельность Левитина. Самая яркая из его режиссерских находок: ремарка Введенского "Дуэль превращается в знаменитый лес" по странной ассоциации соединена с дуэлью в "Евгении Онегине" (ария Ленского в исполнении Собинова, патефон, две минуты молчания). Конечно, это идиотизм: как все помнят, дуэль по Пушкину происходила отнюдь не в лесу — на открытом пространстве, у мельницы, но, быть может, это идиотизм нарочитый?
Попробуем уважить бедность языка. Примем скудость и невыразительность за установленные правила игры, не обсуждая, в состоянии ли Левитин и "Эрмитаж" работать с большей выдумкой, тщательностью и искусностью. Не есть ли вся эта тусклая самодеятельность — свечи на рояле, черные (с изнанки же — белые) плащи, унылые взвизги и мизансценические глупости, которые не становятся забавней от многократного повторения — не есть ли все это правильный театральный язык для диалога с кавалерами "Звезды бессмыслицы", чинарями Хармсом и Введенским (а вслед им — с Ионеско, Беккетом, Аррабалем)? Не так ли должна себя проявить поэзия обэриутов, отменяющая пролгавшуюся Поэзию? Конечно, обэриуты вовсе не были дурашливыми весельчаками, устроителями пожизненного карнавала для избранных. Они не были ломаками — при них изломались история страны, язык, личное самосознание, все системы ценностей, и они ощутили это острее прочих. Неспособность понять что-либо, распад времени, заполнение жизни смертью стали лейтмотивами их самоучительно-игривой, беспутной творческой работы. Но при чем здесь Левитин?
Искореженность мира и сознания, засвидетельствованную обэриутами, режиссер "Эрмитажа" благополучно подменяет личной самодельной корявостью. Он не апологет и не последователь — он рантье, живущий на проценты с чужого счета. "Бедность языка" давно стала для него оправданием собственного ленивого косноязычия, вялой и невнятной художественной артикуляции.
В финале спектакля на площадку выносят полуживого красного петуха, видимо, иллюстрируя стих Введенского "Мир зарезали. Он петух". В финале финала режиссер сообщает, что цель его театра — не ставить хорошие спектакли, а "общаться" — друг с другом, ну, и со зрителем тоже. Результат незавиден, зато достигнут.
АЛЕКСАНДР Ъ-СОКОЛЯНСКИЙ