Мимолетное бабье лето отличается повышенной миграцией светской публики. Кажется, еще вчера отмечали день рождения Наташи Карауловой, а уже сегодня они с супругом в компании Константина Борового, Марка Рудинштейна, их жен, Галины Волчек и Игоря Кваши отдыхают на Кипре, весьма чтимом новыми русскими. Комар и Меламид улетели в Нью-Йорк, устроив перед этим прием в мастерской Ильи Кабакова. Любимец московской богемы петербуржец Дмитрий Волчек, изобретатель "Митиного журнала" и либертарианской партии, ныне обитающий в Мюнхене, приехал в Москву на пару дней и, осудив подобострастную суету вокруг Комара и Меламида, отбыл восвояси.
Обозреватель Ъ Павел Гершензон в своей замечательной статье, опубликованной в минувшую субботу, написал, что Большой и Мариинка самим фактом неучастия в "Майе" хотели принизить значение нового балетного конкурса, руководствуясь bon mot Пруста о светском человеке, который судит о салоне не по тому, кто там бывает, а по тому, кто там не бывает. Фразу Пруста Гершензон процитировал не совсем точно, а понял совсем неточно, прямо противоположно тому, что имел в виду французский писатель, ныне справедливо считающийся главным экспертом по высшему обществу. Его соображение так важно для понимания законов светской жизни, что на нем стоит остановиться.
Сравнивая в романе "У Германтов" два салона — маркизы де Вильпаризи и госпожи Леруа, первый из которых в числе прочих посещали королева шведская и герцогиня Германтская, Пруст пишет, что обе дамы, бывавшие у г-жи де Вильпаризи из родственных либо дружеских чувств, могли ходить или даже не ходить к госпоже Леруа, но салон ее считался значительно более светским, потому что там нельзя было встретить врачей и нотариусов, постоянно зазываемых к себе маркизой: "Настойчивость такого рода зазываний постепенно снижала ей цену в глазах снобов, привыкших судить о салоне по тому, кто туда не вхож, а не по тому, кто принят".
Иными словами, ничье присутствие — ни королевы шведской (Наины Ельциной, Тамары Боровой, Большого с Мариинкой), ни даже герцогини Германтской (Дуни Смирновой, Светланы Беляевой-Конеген) — не может повлиять на качество собрания, его повышает только чье-то отсутствие. Московское общество, наконец, усвоило эту великую истину и стало стремиться к privacy, старательно избегая тех мест, где можно столкнуться с "врачами и нотариусами" (в нашем варианте — с бандитами и так называемыми стололазами, весьма изощренными в добывании дармового угощения).
Этим, кстати, объясняется стойкое пристрастие столичной публики к закрытым ресторанам, типа ЦДЛ или Дома кино, хотя там весьма скверно кормят, этим же объясняется растущая популярность чудного клубного кафе "Экипаж", что в Спиридоньевском переулке, где, напротив, кормят очень вкусно. Вместе с privacy в моду входит все камерное. Больших, шумных и поневоле открытых всем ветрам приемов нынче принято избегать, и светскими мероприятиями снова стали дни рожденья, а в сентябре, когда все путешествуют, еще и проводы на ПМЖ — совсем, как в годы застоя.
День рождения Наташи Карауловой
Наташа Караулова, снизойдя к тому, что ее друзья, как и все многострадальные жители нашей холодной родины, ловят в конце лета последние капли тепла, устроила свой день рождения в Переделкино, на даче отца, драматурга Михаила Шатрова. Муж Наташи — журналист Андрей Караулов — тоже, видимо, учел страсть гостей к свежему воздуху: когда все ждали его приезда из аэропорта, он, еще будучи в Минске и не в силах вырваться из объятий Александра Лукашенко, позвонил, чтобы перенести время обеда. Жертвой карауловской страсти к президенту Белоруссии пали только самые доверчивые гости, те, что собрались к назначенному часу: главный редактор "Столицы" Андрей Мальгин с супругой, генеральный директор кинокомпании "Студия 13" Александр Лебедев с супругой и обозреватель Ъ Александр Тимофеевский с г-жой Беляевой-Конеген. Проницательная чета Боровых прибыла позже, когда остальная компания, сполна насладившаяся природой, не дожидаясь мужа именинницы, уселась за стол.
Внимание собравшихся некоторое время, разумеется, было приковано к прелестной Наташе, одетой по-дачному скромно и истинно светски — так, чтобы гости оказались наряднее хозяйки. Но именинница пробуждала во всех только добрые чувства, которые, как известно, плохо питают застольную беседу. Первой темой для живительного злословия стали московские крысы, замучившие жителей центра. Каждый из гостей поведал о своей встрече с этими симпатичными животными, а г-жа Мальгина, в отличие от своего современного и прагматичного мужа дама скорее по-старомодному мечтательная, взволнованно рассказала о том, как на нее напала ворона. От крыс перешли к деятелям искусства, прозябающим в нищете. Страстную речь о пользе благотворительности произнес Александр Лебедев, сообщивший, что лично помогает семейству одного покойного народного артиста. Тамара Боровая слушала оратора несколько скептически и, сославшись на свой большой опыт в гуманитарных акциях, мягко заметила, что для подлинной благотворительности необходим соответствующий закон. Г-н Лебедев горячо возразил, что никакой закон не поможет, приведя в пример известного певца, который, обходя все законы, "делает людям много добра". Г-жа Боровая поморщилась.
Не сойдясь в вопросах благотворительности, гости сошлись на Караулове, чье отсутствие явно затянулось. Он прибыл в полночь, как и полагается настоящему романтическому герою. Задолго до этого, вызвав всеобщее оживление, Константин Боровой произнес тост в честь тонкого, одухотворенного, интеллектуального Андрея, который, взяв в жены скромную Наташу, облагородил простое, в сущности, шатровское семейство. Патриарх советской драматургии, доселе внушительно молчавший, улыбнулся остроумию г-на Борового. Убедившись в благосклонности мужа, рассмеялась и очередная, двадцатилетняя, жена г-на Шатрова, которую Наташа всем гостям представляла как "мамочку". Г-жа Шатрова, тургеневская барышня, чьи бесхитростные натюрморты с цветами и фруктами украшали стены столовой, очевидно, была влюблена в своего супруга. В конце концов умение ловить чужую реакцию при полном внешнем простодушии — главное качество светского человека.
Проводы Комара и Меламида на ПМЖ
Этим качеством Комар и Меламид, очевидно, не отличаются. Приехав в Россию как триумфаторы, они стали объектом насмешек, но, видимо, так и не осознали этого. Пренебрежительный тон, заданный "Сегодня", оказался господствующим, что было легко предсказать: остроумие Комара и Меламида, неизменное уже два десятилетия, слишком хрестоматийно, чтобы слыть модным, а не на что иное художники не претендуют. Не имея желания быть глубокими и возможности быть модными, они неизбежно стали старомодными, что одна часть московской публики не хотела замечать, а другая чересчур страстно доказывала. Светлана Беляева-Конеген и Дмитрий Волчек, приглашенные на телевизионное talk-shoy с художниками, были так шокированы их "местечковостью и брайтонским высокомерием", что ушли посреди записи — жест не слишком вежливый и слишком полемичный, хотя спорить, в сущности, не о чем.
Браня Комара и Меламида, художественная тусовка, вполне снисходительная только к чему-то ей хорошо известному, аккуратно посещала все вечера американских живописцев. Именно их старомодность привлекла московское общество на публичную акцию в Центре современного искусства и особенно на приватную вечеринку в мастерской Кабакова, которая более походила на еврейско-диссидентские проводы конца семидесятых. С той лишь только разницей, что Алла Гербер теперь стала депутатом Думы, Леонид Бажанов — кем-то в Минкульте, а поэт Лев Рубинштейн бывает за границей не реже, чем дома. Зато очень скромные, ностальгические бутерброды были совершенно из советской эпохи — устроитель вечера Иосиф Бакштейн проявил свойственное ему чувство стиля.
ШУРА Ъ-ДУНИН