Открытие 239-го сезона в Александринке было отмечено премьерой "Платонов" ("Безотцовщина") по Чехову. Постановщик спектакля молодой режиссер Светлана Миляева пока не имеет сложившейся репутации в петербургских театральных кругах. Поэтому ее обращение к сложнейшей чеховской драме, прочно ассоциирующейся в сознании публики с "Неоконченной пьесой для механического пианино" Никиты Михалкова, можно было расценивать и как эксперимент, и как вызов.
В собрании сочинений Чехова драма о сельском учителе Платонове напечатана под заголовком "Пьеса без названия". В авторской рукописи, хранящейся в ЦГАЛИ, отсутствует титульный лист и дата написания. Основываясь на косвенных данных, литературоведы относят драму к началу 1880-х. Под косвенными данными подразумеваются письма Михаила Павловича Чехова, в которых он рассказывает, как Антон Павлович, будучи студентом 2-го курса, лично отнес эту драму на прочтение Ермоловой, мечтая о постановке в Малом театре, но невероятный объем затруднял сценическое воплощение. Наиболее успешны были купированные постановки "Платонова" в середине ХХ века на сценах Италии и Франции. Взаимоотношения русской сцены с "Платоновым" не сложились — отечественный театр отдавал предпочтение более поздним пьесам драматурга.
Повальное в последнее время увлечение московских и петербургских режиссеров всех ранжиров Чеховым все больше и больше приобретает черты прогрессирующей эстетической мании. Теперь уже непросто отыскать труппу, не отметившуюся собственными "Чайкой", "Тремя сестрами" или "Вишневым садом". Русскому интеллигенту для самовыражения и самоосознания искони требовался эзопов язык: и если в 70-80-х театралы находили его в сатирах Островского и Салтыкова-Щедрина, то театру 90-х понадобился именно Чехов, позволяющий увидеть своих в смешном, но милом Гаеве, а чужих в правильном, но неприятном Лопахине.
Не осталась в стороне от чеховского бума и Александринка, до сих пор переживающая смерть великого Вивьена как страшное потрясение и всеми доступными средствами стремящаяся к возрождению. Перед поднятием занавеса на премьере "Платонова", опираясь на массивную трость, к публике вышел Бруно Фрейндлих: "Все корифеи театра отбыли в небытие, да тут еще и пресловутая перестройка помогла", — открывая сезон, последний из корифеев не мог не вспомнить о Вивьене и Черкасове, не мог не извиниться перед зрителем за затянувшуюся болезнь театра. После такого трагического вступления в зале, вздрогнувшем от напрашивающейся аналогии (Фирс?), повисло предвкушение запланированного несчастья.
Спектакль "Платонов", поставленный Светланой Миляевой, ранее дважды на этой сцене обращавшейся к современной драматургии, не просто плох. Он из рук вон плох. Тяжелое, очень несовершенное юношеское произведение Чехова с огромным числом действующих лиц оказалось неподъемной глыбой для молодого режиссера и актеров, будто поставивших перед собой задачу во что бы то ни стало "сделать не как у Михалкова". Поэтому вместо обертонов Чехова зритель получил причудливый стилевой гибрид из Гоголя с Горьким — выдающихся обличителей российского хамства. Не умея помочь себе интонацией, актеры орут и мечутся по сцене, хватаясь за головы и размахивая руками. Особо нелеп Платонов в исполнении Сергея Паршина — этот сельский учитель прежде всего болен алкоголизмом и поэтому невоздержан на язык. Он настолько неприятен, что непонятно, как молодой девице Грековой (Ольга Боброва) приходит в голову мучиться: то ли он необыкновенный человек, то ли негодяй — конечно же негодяй, да еще и глупец. Все смутные догадки Платонова, выраженные молодым Чеховым в блестящих отрывочных монологах героя, произносятся Сергеем Паршиным так надсадно-истерически, что его героя взашей бы вытолкали из любого порядочного дома. Однако общество, собранное генеральшей Войницевой (Татьяна Редина), представляет собой причудливый паноптикум, и беспрестанно выпивая, взвинчивает себя до того же истерического градуса. Апофеозом режиссерской фантазии выглядит эффектная сцена горячечного сна Платонова, разрывающая реалистическое повествование и венчающаяся выбеганием карлика в ночной рубашке. Во всем этом мельтешении странно выделяются точно попадающие в чеховское настроение Виктор Смирнов (купец Бугров) и Николай Мартон (помещик Глагольев) — но они будто бы случайно попали в этого "Платонова" и из другого времени, и из другой постановки.
В оправдание Светлане Миляевой стоит сказать, что ее спектакль — не первый провал постановки Чехова в Александринке. 18 октября 1896 года после оглушительного фиаско "Чайки" с Комиссаржевской Михаил Чехов писал: "Пьеса шлепнулась и провалилась с треском. В театре было тяжелое напряжение недоумения и позора. Актеры играли гнусно, глупо. Отсюда мораль: не следует писать пьес".
ИННА Ъ-ТКАЧЕНКО