Байки из бани
Каждый год в Чистый четверг, в канун Пасхи, православные смывают с себя накопившиеся грехи. Принято считать, что поход в баню в этот день — исконная отечественная традиция, которой русские следуют на протяжении многих веков. На самом деле это легенда, созданная иностранцами, не бывавшими на Руси нигде, кроме Москвы и крупных городов. Лишь самые зажиточные русские люди могли позволить себе собственную баню. Большинство же парилось в русских печах, рискуя при этом угореть и пачкаясь в саже. Даже на исходе XIX века были целые губернии, где жители столетиями мылись только два раза — при рождении и после смерти. Не меньше легенд создано позднее и вокруг общественных бань в городах. Но, судя по документам, семейными номерами, например, пользовались в легендарных банях не семьи, а проститутки для приема клиентов, семейные же люди не ходили туда из боязни заразиться дурными болезнями.
"Выходят, как их Бог создал"
В старые и, как принято считать, добрые времена, например во второй половине XIX века, люди образованные не отягощали себя служебными занятиями, бывая в присутственных местах не более двух-четырех часов в день. А чтобы скоротать продолжительный досуг, не только много читали, но и устраивали дискуссии на самые разнообразные темы. Случалось, откопает провинциальный врач в делах губернской канцелярии какую-либо старую историю и напишет о ней в медицинский или общедоступный журнал. И тотчас находятся специалисты, просто любители отечественной истории либо ревнители традиций, которые излагают печатно свою особую позицию. Родоначальник дискуссии и его апологеты не остаются в долгу, и вот так истинные знатоки и полные профаны проводили годы, соревнуясь в красноречии и искусстве уязвить оппонента.
Надо полагать, что именно так, с забытой ныне статьи не менее забытого ныне автора, в 1870-х годах началась дискуссия о русской бане, с всплесками и затуханиями продолжавшаяся едва ли не до 1917 года. Ее участники, к примеру, пытались решить вопрос о том, как и когда появилась баня на Руси, и после споров и внимательнейшего чтения и толкования летописей большая часть из них согласилась с тем, что привычка к очистке тела и духа горячим паром пришла на просторы отечества вместе с призванным из варяжских земель Рюриком и его дружиной. Как писали поднаторевшие в банной истории знатоки, правление князя Рюрика началось с новгородских земель, и именно там бревенчатые бани получили наибольшее распространение. А специальные этнографические экспедиции, снаряжавшиеся в начале XX века, подтвердили, что бани почти при каждом доме наличествовали именно в тех местах, которые заселялись выходцами из Великого Новгорода. О варяжском происхождении бань свидетельствовало, как считали исследователи, и то, что во время княжения в Киеве сына Рюрика, Игоря, он и его дружина пользовались банями, тогда как горожане и исконно киевская знать парного мытья чуждались.
Со временем об "импортном" происхождении бань благополучно забыли и каждому прибывавшему на Русь иноземцу в качестве аттракциона демонстрировали этот чисто национальный способ поддержания телесной чистоты. А гости, в свою очередь, считали обязательным описать увиденное действо в путевых заметках. Самый известный из зарубежных бытописателей Московии XVII века немецкий ученый и дипломат Адам Олеарий свидетельствовал:
"Когда я был в Астрахани, то посетил там потихоньку баню, с намерением взглянуть, как моются там русские. Бани самые разделены были на две половины дощатыми перегородками для того, чтобы мужчины и женщины могли мыться отдельно. Но те и другие входили и выходили в одну общую дверь, причем ходили совершенно нагие, ничем не прикрываясь, и только некоторые держали перед собою березовый веник, у остальных же и того не было. Иногда женщины без всякого стыда входили в мужское отделение и разговаривали там со своими мужьями. Русские могут выносить чрезвычайно большой жар и в бане, ложась на полках, велят себя бить и тереть свое тело разгоряченными березовыми вениками, чего я никак не мог выносить. Затем, когда от такого жару они сделаются все красными и изнемогают до того, что уже не в состоянии оставаться в бане, они выбегают из нее голые, как мужчины, так и женщины, и обливаются холодной водой. Зимой же, выскочив из бани, они валяются на снегу, трут им тело, будто мылом, и потом, остывши таким образом, снова входят в жаркую баню".
Приехавший в Москву в 1669 году в составе шведского посольства немец Ганс Мориц Айрманн оставил еще более подробное описание русского развлечения, метко подметив, что придавались ему главным образом состоятельные люди:
"Те, которые располагают в Москве достатком и имеют благоустроенный по своим обычаям дом, особенно стараются соорудить при нем баню, каковые, как и их дома, все деревянные. Они строятся 4-угольными, окна располагаются вверху, а не по сторонам, хотя и делаются с хорошими стеклянными оконницами, а в середине небольшое отверстие, которое они могут открывать и закрывать по своему желанию — через него выпускается пар, когда они льют воду на раскаленные камни. Они внутри не пользуются печами, а имеют либо искусно выложенные камни, которые извне могут быть обогреваемы огнем, либо вносят на железном противне раскаленные камни, на них льют теплую воду, и это дает хороший жар; а которые знатны, то применяют для такой поливки замечательно приготовленные, перегнанные на всяких хороших травах воды, которые издают прекрасное благоухание, по их отзыву, очень целебное. Далее у них имеются, как и у нас, несколько возвышенные лавки для потения, притом так устроенные, что на них ложатся, как на постель, ибо они подкладывают длинные мягкие травы, вложенные в мешок из тонкого полотна — чтобы ничего не рассыпалось, а в головах устроено из приподнятой дощечки точно хорошее изголовье; на этот сенник они еще кладут белую простыню из чистого полотна. После того, как в бане от потения и мытья утомишься и уже хорошо обмылся, то ложишься на эту приготовленную постель или сенник и остаешься на ней по своему желанию сколько захочешь; тут еще можно иметь удовольствие приятно и легко потеть, заставляя лить воду на камни, а через верхнее отверстие бани можно так регулировать жару, как хочешь, и всякий может к своему удобству пользоваться этим, как часто ему захочется. Но они не пользуются, как мы, скребком для счистки нечистоты с тела, а есть у них так называемый веник (они из прутьев березы, которые высушивают, и их летом, пока они еще зелены, на бесчисленных телегах привозят в города на продажу; каждый хозяин закупает их во множестве и развешивает для просушки так, что ему хватает их на целую зиму; они так связаны, что они толсты и с короткой рукоятью), ими они хлещут или бьют себя по всему телу или ложатся на лавку и дают себя хорошенько хлестать другим. Этот веник они предварительно размачивают в теплой воде, которая (у знатных людей) бывает благоухающей и проваренной с хорошими травами; и когда они себя хорошо отхлестали, то берут этот веник и заставляют усердно гладить и растирать им себя по телу вверх и вниз, тогда вся пакость отстает от кожи, после чего они поливают себя по всему телу и хорошенько стирают с себя руками. Это они делают столько раз, пока не увидят, что совсем чисты; притом московиты имеют в бане особо здоровое обыкновение — именно, когда они сверху донизу обмылись теплой водой и совсем чисты, то прежде чем выйти из бани (это касается знатных), они дают себя несколько раз обдать ледяной водой с головы до пят, и после этого они готовы. А простые люди, которые сообща строят свои бани на проточной воде (как это видно в городе Москве на протяжении около трех миль), лишь только они сильнее всего разогрелись, выходят, как их бог создал, в холодную текучую воду и усаживаются в нее на долгое время, безразлично, будь то летом или зимой. Летом они спускают в воду подобие лесенки из двух длинных бревен, между ними они поочередно повисают в воде; а зимой они пробивают во льду большие отверстия и накладывают поперек крепкие брусья, за которые они держатся, и также бросаются в ледяную воду. Они считают это очень здоровым. Удивительно смотреть, насколько эти люди природно закалены. Когда они выходят из бани, то они часто по всему телу красны, как раки, да еще усаживаются на изрядное время в снег. И так же они приучают к купанью своих совсем маленьких детей. Так как у нас этот обычай мытья неизвестен, а я часто участвовал в таковом, что мне очень нравилось, то я захотел рассказать об этом несколько пространно. При этом надо еще отметить, что в знатных московитских банях, кроме вышеописанных обычаев, я еще наблюдал, что они свою баню поверху и по стенам всю затягивают прекрасным белым полотном, что очень приятно видеть; так они постоянно устраивали для моего покойного господина графа. А на пол они постилают порубленные еловые ветки; как я уже рассказывал, это делают и в Финляндии, что при разогревании дает очень приятный запах. В общем, ни в одной почти стране не найдешь, чтобы так ценили мытье, как в этой Москве. Женщины находят в этом высшее свое удовольствие; при этом я вспоминаю обычай москвитян, что ни одна женщина или девушка не может явиться пред лицо его царского величества, если накануне она не очистилась в бане; иначе ее лишают жизни. Еще надо отметить, что они в бане не применяют передников и о них даже не знают, а для прикрытия срама пользуются веником".
С наступлением эпохи Петра I со свойственной ей грубой куртуазностью в русских банях появились нововведения, зафиксированные голштинским придворным Фридрихом Вильгельмом Берхгольцем:
"Русские и чухонские женщины, прислуживающие там, превосходно знают свое дело. Они, во-первых, умеют дать воде, которую льют на раскаленные печные кирпичи, ту степень теплоты или холода, какую вы сами желаете, и, во-вторых, мастерски ухаживают за вами. Сначала, когда полежишь немного на соломе, которая кладется на полке и накрывается чистою простынею, они являются и парят вас на этом ложе березовыми вениками, сколько вы сами хотите, что необыкновенно приятно, потому что открывает поры и усиливает испарину. После того они начинают царапать везде пальцами, чтобы отделить от тела нечистоту, что также очень приятно; затем берут мыло и натирают им все тело так, что нигде не останется ни малейшей нечистоты; наконец, в заключение всего, окачивают вас, по желанию, теплою или холодною водою и обтирают чистыми полотенцами. По окончании всех этих операций чувствуешь себя как бы вновь рожденным".
Истина, однако, заключалась в том, что все рассказы иноземцев имели отношение исключительно к столицам и крупным городам, где зажиточные жители могли позволить себе любые банные удовольствия. А на обширных просторах Российской империи существовало немало мест, где бань не строили и отродясь в них не парились.
"Встречаются примеры запаривания до смерти"
Виновником такой ситуации некоторые исследователи банного дела называли Петра I, который для увеличения собираемости налогов ввел налог на бани, так что обывателям стало невыгодно поддерживать чистоту с помощью собственных бань, и их начали повсеместно разрушать. Но в действительности дело обстояло несколько по-иному.
"По указу 1704 г.,— писал В. Ключевский,— думные люди и первостатейные купцы должны были платить с домашних бань по 3 рубля, простые дворяне, купцы и всякие разночинцы — по 1 рублю, крестьяне — по 15 копеек. Но в среднем разряде много скудных людей, солдат, дьячков, просвирен и т. п. не могли оплатить своих бань даже с правежа под батогами, и через год их бани перевели на крестьянский оклад".
Так что петровский указ, если и вызвал падение количества бань, то ненадолго и незначительно.
Другие исследователи считали, что бани во многих губерниях не строили из-за отсутствия привычки. В местах, куда не добрались ни дружины Рюриковичей, ни новгородцы, обычая париться в специально поставленном срубе или пристроенном к дому закутке так и не появилось. Но и эта версия не была единственной. Знатоки вопроса писали, что в южных губерниях бани отсутствуют из-за дороговизны леса. Ведь если даже дом делают глинобитным, то кто же будет ставить деревянную баню? Другие специалисты указывали, что для протопки бани требуется значительное количество дров, которые трудно найти не только в безлесных степных местах, но и во вполне лесных районах, где любой перелесок или роща имеют собственников, а потому топливо остается недоступным для крестьян.
Но даже в местах, богатых лесом, за исключением районов с суровым климатом, бани если и строились, то отличались, мягко говоря, хлипкостью конструкции. В письме из одной губернии говорилось:
"Баня есть почти у каждого домохозяина. Но что это за бани? Из тонких бревнышек выстроена хибарка, покрыта жердями и соломой. Внутри сделан очаг из глины. На железных прутьях над очагом наложены камни. Они накаляются и дают тепло для моющихся".
А писатель и помещик В. Дедлов (Кинг) в записках, опубликованных в 1915 году, отмечал:
"Банями в большинстве случаев служат кое-как сколоченные избушки. Теплых предбанников для раздевания в них нет, и вход устроен прямо с улицы. Зажиточные семьи устраивают иногда "белые бани", в которых для выхода дыма имеется труба. Большинство крестьян моется еженедельно и, кроме того, под большие праздники. Бани натапливаются с вечера. В первый пар идут старики и старухи, за ними мужики и взрослые ребята, а в конце женщины с малолетними детьми. Вся семья парится одним веником. Если в бане хватает жару, то после семейных приглашаются родные и соседи".
Но и примитивные бани имели повсеместное распространение лишь на русском севере и в Сибири. А в европейских губерниях России, в тех местах, где привычка к парному мытью все-таки сложилась, наиболее распространенным способом многие столетия оставалось мытье в русской печи.
"Бани у нас очень редко встречаются,— говорилось в сообщении из Вологодской губернии в 1899 году,— несмотря на достаток леса; есть деревни совсем без бань, а моются у нас в печах, которые очень просторны, и мыться можно одному, свободно сидя. Причем подстилают под себя солому; свободно раздевшись в присутствии всей семьи, залезает один человек в печку с чугуном теплой воды. Ему подают веник и заслонку закрывают. Несмотря на видимое неудобство, крестьянин, выпарившись до "ломоты костей" и хорошо промывши голову щелоком, потом окатывается водой в сарае. Приготовлений нужно совсем немного: только с утра поставить в печь чугунок с водой".
Не все, правда, смотрели на помывку в печи так же оптимистично.
"Встречаются примеры запаривания,— писал Дедлов,— особенно в печах, до смерти, но такие происшествия держатся в строгой тайне из боязни судебного преследования".
Другие авторы отмечали и множество других недостатков печной помывки. Вычистить печь дочиста хозяйки, как правило, не удосуживались, поэтому, выпарившись, человек мог тут же с ног до головы измазаться сажей. К числу серьезных недостатков относили и то, что изба, в которой разводили такой пар, скоро начинала гнить, так что экономия на бревнах для бани обходилась себе же дороже.
Правда, немалое число жителей Российской империи решали проблему выбора между баней и печью куда проще — не мылись вовсе. В 1876 году Александр II поставил во главе Минской губернии камергера В. Чарыкова. К новому месту назначения новый губернатор прибыл из Вятки, где на протяжении шести лет не без успеха управлял обширным лесным краем. Так что можно было представить себе его удивление, когда он узнал, что жители подведомственных ему отныне территорий не имеют бань, не моются в печах и никогда не купаются в реках и иных водоемах. Причин тому называлось множество. Считалось, что помещики-католики, сами не имея привычки к баням, не приучили к ним и крестьян. Возможно, дело было в постоянной тяжелой усталости, из-за которой у крестьян не хватало сил не только на то, чтобы построить баню, но и попросту натаскать воды для помывки в сенях, как это делалось в южных частях страны. Купание же в реках и озерах не было распространено и за пределами Минской губернии. Ведь купальный сезон длился с 24 июня, с Ивана Купалы, до Ильина дня — 20 июля, да к тому же вода и в это время далеко не в каждом водоеме средней полосы прогревалась выше 15-17 градусов.
Впрочем, в деревнях русских староверов, бежавших от "никоновой ереси" за пределы Московского государства, все обстояло совершенно иначе: по субботам и перед праздниками топились бани, а дети летом плескались на речных отмелях.
Камергер Чарыков решил, что гигиена прежде всего, и издал строгий указ о повсеместном строительстве бань и организации мест купания на реках, озерах и прудах. Вот только с исполнением строгого указания власти в уездах не торопились. Как правило, все уездные начальники ссылались на отсутствие средств на покупку леса и строительство бань, а также на то, что дно рек топко и крестьян никакими силами не удается загнать в воду. А вот из Пинского уезда сообщали, что и в построенные бани никто ходить не хочет, а в свое оправдание приводили местную пословицу: "Пинчук моется два раза в жизни — при рождении и по смерти". Однако губернатор настаивал на своем, и бани со скрипом, но все-таки строились. Вот только это не принесло никаких результатов. Один из врачей, инспектировавших губернию, в 1890-х писал, что, проезжая по уездам, он постоянно встречал развалины бань, построенных по приказу Чарыкова. Уцелели лишь немногие, в уездных городках, которыми пользовались присланные из великорусских губерний чиновники и учителя.
Тот же автор констатировал, что водобоязнью в Минской губернии поражены не только крестьяне, но и представители других сословий. И в качестве примера рассказывал историю вдовы священника, у которой случился колтун — волосы от отсутствия ухода спутались и превратились в паклю, которую невозможно было расчесать. Проще всего было бы остричь волосы, но, по народным поверьям, в этом случае колтун проникал в голову, так что попадья сколько могла терпела, а потом, когда волосы стали слишком тяжелы и грозили сломать шею, слегла и находилась в таком состоянии 42 года. Причем, как отмечал врач, за нею ухаживали все это время две дочери, не вышедшие замуж, чтобы ухаживать за матерью. И подобных примеров в тех местах, как утверждал автор отчета, пусть и не таких гротескных, насчитывалось множество.
Куда более эффективным средством внедрения бань в места, где их отродясь не бывало, оказался переход от рекрутского набора к срочной службе в армии. Солдаты и матросы за время службы приучались к бане и чистоте, и те из них, кто, отбыв службу, возвращался в родные места, нередко старались обзавестись собственной парильней. Но еще большую роль в распространении бань сыграл рост доходов крестьян. Ведь баня, как и в прежние времена, оставалась символом престижа и состоятельности. Из-за революции и войн процесс, правда, несколько затянулся, и во многих русских деревнях традиционные русские бани появились лишь многие десятилетия спустя — в эпоху развитого социализма.
"Эти номера — рассадники заразы"
Обзавестись собственной баней жителям городов было намного сложнее. Однако эти подданные империи всегда могли воспользоваться услугами общественных и производственных бань. Последние, при фабриках и заводах, подвергались постоянной критике прогрессивной российской общественности. Практически на всех предприятиях немалая плата за пользование баней — 5-7 копеек за сеанс — вычиталась из зарплаты рабочих, а собственники при этом норовили сэкономить на топливе или банном оборудовании, чего не случалось в частных банях. Петербургский художник М. Григорьев писал:
"При входе в вестибюль бани прежде всего бросался в глаза большой киот с лампадкой, долженствующий призвать благодать Божию на торговое дело. По бокам шли прилавки, на которых торговали вениками, мылом, губками, мочалками, полотенцами, носками, мочеными и морожеными яблоками, пряниками, леденцами, пивом, лимонадом, квасом. Тут же была расположена касса; в особых металлических футлярчиках были вложены катушки билетов, которые отрывал кассир".
Частные бани, как правило, отапливались и обслуживались гораздо лучше фабричных, но чаще всего оказывались и значительно дороже.
"Плата,— свидетельствовали петербургские бытописатели,— была по классам — 5, 10, 20, 40 копеек и семейные номера за 1 рубль. В дешевых классах (5 и 10 коп.) в раздевальнях скамьи были деревянные крашеные, одежда сдавалась старосте. В дорогих банях (20 и 40 коп.) были мягкие диваны и оттоманки в белых чехлах, верхняя одежда сдавалась на вешалку, а платье и белье не сдавались. В мыльных скамьи были деревянные, некрашеные. В семейных номерах была раздевалка с оттоманкой и мягкими стульями в белых чехлах и мыльная с полком, ванной, душем и большой деревянной скамьей".
Правда, во многих банях семейные номера назывались так чисто номинально.
"Для того чтобы можно было помыться всем семейством,— вспоминал Григорьев,— в банях были специальные номера и на вывесках писали: "Семейные бани". На самом же деле эти номера занимали проститутки со своими кавалерами да еще больные с явными признаками дурных болезней на теле. Считалось, что эти номера — рассадники заразы, и ходить в них избегали".
Классу бани соответствовала и обслуга.
"Банщики ходили в белых рубахах с пояском,— писали Д. Засосов и В. Пызин.— Бани были открыты три дня в неделю, а сорокакопеечные номера всю неделю, кроме воскресенья. Такой распорядок был вызван тем, что была только одна смена банщиков и работали они с 6 часов утра до 12 ночи, остальные дни отдыхали. Бани в свободные дни стояли с открытыми окнами, просушивались. Кочегарка работала тоже три дня, горячая вода для высшего класса и номеров сохранялась в запасных баках. Посетителей здесь было значительно меньше, особенно утром, и банщики могли подменять друг друга и иметь отдых. В двадцатикопеечных банях и выше веники выдавались бесплатно, а в дешевых за веник доплачивалась одна копейка".
Однако владельцы частных бань, как правило, не жадничали сверх меры. Те же авторы вспоминали:
"Нужно отметить особое явление, свидетельствующее о бедноте части населения: приходили женщины с малолетними детьми, покупали билет за пятачок и вели с собой бесплатно малолетних детей, несли узел белья, чтобы постирать. Это снисходительно допускалось. Особенно много народу бывало в банях по субботам. Все считали нужным помыться на воскресенье после трудовой недели. В каждом классе была парная с громадной печью и многоступенным полком, на верхней площадке которого стояло несколько лежаков. Любители попариться поддавали пару горячей водой, а то квасом или пивом, чтобы был особо мягкий и духовитый пар. Надевали на головы войлочные колпаки, смоченные в холодной воде, залезали наверх и, стараясь друг перед другом, хлестали себя вениками до полного умопомрачения, сползая оттуда в изнеможении красные, как вареные раки. С трудом добирались до первого крана и обливались холодной водой. Потом садились на нижнюю ступень полка и отдыхали. Тут начинались уже высказывания такого рода: "Пар сегодня силен, дошло до самого нутра, косточки все стали на место, в грудях полегчало, и проклятая ревматизьма, кажись, отпустила"".
Состоятельные господа, как правило, предпочитали мытье с помощью банщиков:
"В дорогих классах,— свидетельствовал тот же источник,— для парения и мытья нанимали банщиков, которые были специалистами в своем деле: в их руках веник играл, сначала вежливо и нежно касаясь всех частей тела посетителя, постепенно сила удара крепчала до тех пор, пока слышались поощрительные междометия. Здесь со стороны банщика должно быть тонкое чутье, чтобы вовремя остановиться и не обидеть лежащего. Затем банщик переходил к доморощенному массажу: ребрами ладоней как бы рубил тело посетителя, затем растирал с похлопыванием и, наконец, неожиданно сильным и ловким движением приводил посетителя в сидячее положение".
Несмотря на тяготы работы, служба в бане была неплохим способом выйти в люди.
"Банщики жалованья не получали,— свидетельствовали Засосов и Пызин,— довольствовались чаевыми. Их работа была тяжелая, но в артели банщиков все же стремились попасть, так как доходы были хорошие, а работа чистая. К тому же при бане было общежитие для холостых и одиноких. Кочегары, кассиры и прачки были наемные и получали жалованье. Самое доходное место было у коридорных семейных номеров, там перепадало много чаевых за разные услуги".
Случалось, что путь от прислуживания в бане к собственному делу не всегда оказывался праведным. Петербургские бытописатели вспоминали прогремевшую в начале XX века историю кассира из бань братьев Тарасовых:
"Вначале, в молодые годы, он работал коридорным при номерах. Разбитной, очень услужливый, красивый ярославец вскоре обратил на себя внимание своей деловитостью и смышленостью и был выдвинут на должность кассира бань. Шли годы, Никита толстел и своим благообразным видом стал походить и лицом и фигурой па знаменитого композитора Глазунова. Но впоследствии было обнаружено, что сходство его с этим благородным, безупречным человеком исключительно внешнее. На самом деле он оказался большим "мазуриком": помимо билетов Тарасовых заказал рулоны собственных билетов и начал бойко ими торговать: один билет настоящий — Тарасова, другой — свой. Начала заметно уменьшаться доходность бань, а фигура кассира начала полнеть. Кассир стал одеваться по последней моде, носил булавку в галстуке и запонки с бриллиантами и двубортную золотую цепь, на одном конце ее золотые часы, а на другой золотой секундомер, необходимый ему при игре на бегах. А жалованье имел небольшое, рублей 70, и квартиру при бане с отоплением и освещением. Кроме этой аферы он делал коммерческие махинации при приемке угля и дров для бани и имел доход от поставщиков пива и лимонада. Художества его были вскрыты и доложены хозяину. Тарасов сказал: "Выгнать этого подлеца немедленно". Управляющий доложил: "У него семья, надо дать ему время пристроиться".— "Черт с ним, дайте ему срок две недели, а потом предоставить ему лошадь для вывозки имущества". Тарасов и его управляющий оказались наивными людьми: Никитка уже арендовал две бани в Петербурге, о чем ни Тарасовы, ни их управляющий ничего не знали. Собрался он в два дня, квартира у него уже была при арендуемых банях, и закатил такое новоселье с шампанским, что приглашенные только ахали".
Однако революция уравняла в правах всех, и общественные бани стали общественными во всех смыслах слова. Вместе со всей страной банное дело переживало упадок и кризисы, а расцвело пышным цветом в эпоху коммуналок. Но с ростом благосостояния народа и появлением отдельных квартир это дело стало постепенно чахнуть. И теперь в Чистый четверг большинство граждан России моются дома, опровергая мнение о традиционном пристрастии русских к русской бане.