концерт / классика
В воскресенье в рамках проекта Евгении Басалаевой "Элитные вечера камерной музыки" ансамбль "Контрасты Киев-Классик" озвучил несколько рукописей из австрийской части нотной коллекции Разумовских. Почему нотам так долго не везет с исполнителями, спрашивала себя ЮЛИЯ БЕНТЯ.
Музыкальное источниковедение никогда не было сильной стороной отечественного искусствоведения. Дело даже не в кадрах — в том же Киеве наберется человек десять, отлично ориентирующихся в старинных музыкальных рукописях. Просто многочисленные наработки в этой сфере до сих пор не вписаны во всемирную базу данных музыкальных рукописей и старопечатных изданий — а значит, не только не приведены к некоему единому общепринятому в мире стандарту, но и обречены на маргинализацию.
Самая ценная в Украине нотная коллекция светской музыки, принадлежавшая семье Разумовских,— это выдающееся собрание рукописей западноевропейских композиторов, имеющее в мире очень мало аналогов. Достаточно сказать, что десятки экспонатов из этой коллекции сохранились лишь в одном экземпляре и в мировых энциклопедиях значатся как утерянные. В общем, совершенно очевидно, что озвучивать эти рукописи можно и нужно, и даже далекое от совершенства исполнение неизвестных произведений может принести музыкантам значительные дивиденды.
А с исполнителями коллекции Разумовских не везет просто катастрофически, и очередная попытка озвучить рукописи, предпринятая киевской пианисткой Евгенией Басалаевой и возглавляемым ею ансамблем "Контрасты Киев-Классик", только подтвердила тенденцию.
Началось все с того, что в 1995 году чета киевских скрипачей, Валерий и Елена Супрунюк, создали салон-ансамбль "Коллекция Разумовских". В процессе первичного накопления репертуара они переписали не один десяток партий (копировать их официально запрещено), свели их в партитуры — и, чтобы закрепить успех, зарегистрировали "авторское свидетельство на исполнение музыки из коллекции графов Розумовских". Абсурдность этого документа очевидна: переписавший "Войну и мир" Льва Толстого не становится автором романа. Но и это не все: на прошлогоднем праздновании 15-летия Киевского дворянского собрания Елена Супрунюк была представлена публике как Елена Разумовская.
Гораздо позже был создан очень интересный и достойный ансамбль — струнный квартет "Разумовский" (см. Ъ от 11 марта), который, впрочем, играет многократно изданную классику, а поэтому к графской нотной коллекции имеет лишь косвенное отношение.
Представить себе пианистку Евгению Басалаеву за переписыванием рукописей вряд ли возможно. Тем не менее именно она инициировала очередную попытку донести залежавшиеся рукописи до слушателя, представив в программе нынешнего концерта творчество австрийских музыкантов XVIII века — Леопольда Кожелуха, Иоганна Баптиста Ванхаля, Игнаца Иосифа Плейеля, Хаммерлайма, Луиджи Боккерини и Шарля Филипа Лафонта. Однако можно смело утверждать, что знакомство так и не состоялось.
Десяток очень хороших киевских музыкантов, которые вошли в состав аккомпанировавшего пианистке ансамбля, стали заложниками не только "сырой", безвкусной и при этом претенциозной игры солистки (создавалось впечатление, что ноты она видит впервые), но и преступной по отношению к музыке организации программы. Ни одно из заявленных произведений не прозвучало полностью — только фрагменты (для филармонической сцены это игра против правил). Помимо организатора "Элитных вечеров камерной музыки" Евгении Басалаевой только трое солистов были названы в программке и объявлены со сцены — остальные играли анонимно. Видимо, чтобы как-то оправдать это, госпожа Басалаева умножила число исполнителей каждой партии, кроме фортепиано или клавесина,— например, Большой концерт Леопольда Кожелуха, где в партитуре предусмотрены две скрипки, исполняли девять струнников; в Концертном дуэте Шарля Филипа Лафонта вместо одного скрипача вокруг рояля также выстроилось девять музыкантов.
Для правильного понимания старинных партитур очень важен еще один нюанс — партия клавира (в концерте его функции исполняли рояль и клавесин) в них, как правило, стоит на последнем месте. Она настолько незначительна и несущественна, что ее подробности композитор часто оставлял на усмотрение самого исполнителя. Впрочем, для Евгении Басалаевой правда искусства была явно невыгодна, поэтому залу пришлось довольствоваться крайне странной интерпретацией музыкальной истории австрийского XVIII века.