Евгений Гришковец — человек очень обаятельный. Это чувствуется, даже когда его показывают по телевизору. Те же, кто видел Гришковца вживую, попадают под действие его обаяния неизбежно и надолго. Так вот эта человеческая обаятельность автора чувствуется в его произведении — в длинном романе "Асфальт". (Честно говоря, слишком длинном — всего в толстеньком кирпичике асфальтового, соответственно, цвета 572 страницы, а закончиться все очень даже комфортно могло бы на 348-й, там даже подходящие слова для концовки имеются.)
Скорее всего, роман получился таким длинным просто потому, что автору очень нравилось его писать. Он сам в этом с легкостью признается: "Когда ты работаешь над книгой, ты кристально прекрасен — это счастье. Несчастье, когда заканчивается работа. Это очень плохо. До этого ты был человеком с замыслом, а тут живешь без замысла. Как жить-то?"
Это чувство собственной кристальной прекрасности, которое владело автором, пока он писал "Асфальт", ощущается в тексте и вообще-то является его основным достоинством. За которое — при желании — можно простить эту самую длинность, бледность чуть ли не всех характеров, кроме как главного героя, и нагромождение довольно сбивчивых диалогов.
Кроме этого всего, имеется правда замысел. Тот самый, жить без которого закончившему роман Евгению Гришковцу стало так трудно. Он состоит вот в чем: в начале романа главный герой — московский предприниматель средней руки родом из Архангельска, занимающийся производством дорожных знаков и берущий подряды на нанесение дорожной разметки, узнает, что подруга его юности повесилась. Он начинает ужасно страдать, корить себя, вспоминать всякое, с ним по ходу этих страданий происходят самые разнообразные вещи. Но к концу повествования ему уже лучше, и текст заканчивается оптимистической фразой: "Мы еще нарисуем полоски на асфальте". Все. Никакой особой тайны, да и вообще никакого, в сущности, развития событий. Единственная наклевывающаяся в конце книги интрига, от разрешения которой читатель с облегчением ждет если не смертоубийства, так хотя бы мордобития, комически разрешается ничем, пшиком, впустую потраченными нервными клетками — как оно в жизни чаще всего и бывает.
"Асфальт" — книга про то, как человек, всегда смотревший наружу, вовне, вдруг обращает взгляд внутрь себя и, как водится, ужасается. Смерть подруги становится для главного героя толчком к переоценке вообще жизненных и собственных душевных ценностей. Ни к чему кардинальному эта самая переоценка не приводит — Миша не уходит в монастырь, не уезжает в глушь, не бросает ни семью, ни работу. Просто он теперь немножко другой человек.
Женщина, смерть которой так перебаламутила героя "Асфальта",— старая дева, старшая сестра однокурсника, приютившая некогда немосквича Мишу в московской неизбежно профессорской квартире. Она стала наставницей и одновременно наперсницей молодого жильца и вот сейчас — в возрасте 49 лет — тихо повесилась в ванной. И вот она — эта Юля — главная неудача романа. Сам Гришковец с готовностью признается, что женские образы для него абсолютно новое дело и что именно из-за того, что ему нужно было написать женщин, работа над текстом шла очень долго. Но усидчивость, как видно, не помогла, и все дамы в романе получились какие-то среднеарифметические. Что достойная жена главного героя Аня, что его распрекрасная немолодая секретарша Валентина, что его демоническая подруга Соня. Но это бы ладно: жена должна быть терпеливой, пожилая секретарша — понимающей, а 30-летняя разведенка — взбалмошной. С покойной Юлей проблема не в ходульности — проблема в том, что этой героиней Евгений Гришковец хотел сказать очень много, а не вышло сказать практически ничего.
Хотя и ходульности Юле не занимать. "Юля знала черт знает сколько всего. Она постоянно что-то читала. Если не говорила по телефону, не беседовала с Володей или Мишей, если была дома, то обязательно курила и читала книгу или газету. Еду она не готовила никогда. Зато кофе варила она много и часто, варила на газовой плите. Кофе у нее всегда сбегал, потому что она либо говорила по телефону, либо беседовала, либо читала". Еще у нее была куча самых разнообразных связей, она беспрерывно всем помогала и любила песню со словами: "Так здравствуй, поседевшая любовь моя!" В общем, вроде бы такая типичная представительница действительно вымирающей формации интеллигентских теток советского образца.
Только эти тетки были не такие. В том смысле, что из гришковцовского описания совсем не видно, какие они были. То, что вышло у автора "Асфальта" — просто перечисление признаков, пусть узнаваемых, но в настоящего человека никак не складывающихся.
Столкновение — взаимодополнение и взаимоотталкивание — двух главных персонажей, живого Миши и мертвой Юли, вроде бы должно составлять внутренний сюжет романа. Он — герой сегодняшнего дня, всегда готовый идти на компромисс, такой благополучный, вроде бы хороший, но по-настоящему любить не умеющий. Она — героиня той эпохи, которая называется советской. Не то чтобы самоотверженная, а просто по определению живущая для других и всегда умеющая отличить главное от неглавного.
Если бы такое столкновение у Евгения Гришковца получилось, то "Асфальт" мог бы стать редким образцом современного русского романа со смыслом. Ну а так особого смысла в нем нет — но обаяние имеется.
М.: Махаон, 2008