Фестиваль
В Московском театре оперетты в рамках фестиваля "Золотая маска" санкт-петербургский Театр балета Бориса Эйфмана показал спектакль "Чайка" в постановке своего руководителя. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА готова разоблачить наветы недоброжелателей, уверяющих, что хореограф Эйфман многое позаимствовал у хореографа Ноймайера.
Пикантность в том, что в этом году на "Золотую маску" претендуют "Чайки" обоих авторов — ноймайеровскую версию представляет Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко. Эта версия в Москву попала только в прошлом году, но родилась-то на пять лет раньше эйфмановской, что и дало повод к слухам, что петербургский хореограф был, мягко говоря, неоригинален. Гнусные наветы. Ну что с того, что вслед за Джоном Ноймайером Борис Эйфман сделал актрис и драматургов балеринами и хореографами, это же идея, которая просто валяется под танцующими ногами. Зато, в то время как гамбургский классик рабски следует драматургии Чехова, петербургский новатор смело преображает хрестоматийную пьесу в собственное художественное произведение, использовав музыку Сергея Рахманинова и sound-эффекты Леонида Еремина, который в свою очередь использовал музыку Александра Скрябина.
Во-первых, никаких усадеб. Благодаря художнику Зиновию Марголину и светокудеснику Глебу Фильштинскому почти все события происходят во впечатляющем балетном зале: косой зеркальный потолок с люминесцентными лампами преобразует его в инфернальное пространство, которое при некотором напряжении фантазии временами сходит за колдовское озеро. Здесь и разворачивается любовный четырехугольник, составленный из Аркадиной, Тригорина, Нины и Треплева (остальных чеховских персонажей господин Эйфман упразднил за ненадобностью).
Юный автор Константин Треплев (номинированный на "Маску" Олег Габышев), конечно, ищет новые формы: в прологе он заключен в полый куб, грани которого раздвигает шеей, лопатками и даже зубами, то есть ломает стереотипы и выламывается из рамок. Да и сам, когда движется, все норовит выпрыгнуть почуднее, или руку там сломать как-нибудь, или ногу за шею закинуть что ли. Оптимистичнее он выглядит в хип-хопе, но, хотя для постановки этой сцены из Франции был выписан специальный консультант, Костины достижения в этой области весьма скромны (балетные колени для таких вывертов не приспособлены). Однако мучается Треплев вовсе не от творческой неудовлетворенности, а от инцестуальной любви. Дуэты с Аркадиной — самое трепетное в этом балете: Костя и подпрыгивает мячиком на корточках, держась за маму, и на ручки к ней норовит залезть, свернувшись калачиком, а то и обнять не по-детски. Конечно, Треплев изводится от ревности, когда Аркадина лезет обниматься к Тригорину прямо во время балетного класса, и уж совсем добивает мальчика то, что черствая мамаша заснула во время исполнения его авангардного сочинения.
Похотливая дура Аркадина (по крайней мере в исполнении Марии Абашовой, чрезвычайно развязно виляющей бедрами) знать ничего не хочет, кроме поклонения идиотической публики, крепких объятий педагога Тригорина и по необходимости балетного тренажа. Но и Нина (Анастасия Ситникова) лишь ее копия, только помоложе: в мечтах Заречной мерещится та же лицемерная толпа. Не случайно, едва удовлетворив телесные потребности Тригорина (по эйфмановским меркам довольно целомудренно: в их дуэте больше завернутых ног, чем развороченных в шпагат), целеустремленная Нина тут же встает в пятую позицию, предлагая любовнику заняться классом. Напрасно тот накладывает растопыренные пятерни на ее ляжки — девушка требует от своего педагога лишь профессиональных услуг. И проигрывает Аркадиной она тоже в классе, грохнувшись на пол во время исполнения па и потеряв уважение балетного коллектива (любовь-то педагога Тригорина с самого начала была какой-то вынужденной). Ну а танцы на столе в борделе, где Нину в пачке с перьями расстреливают из пистолетов холостыми патронами циничные посетители (раз "Чайка" — должно же выстрелить пресловутое "ружье"), это уж так, для обозначения глубины падения балерины.
Самый неоднозначный персонаж, безусловно, хореограф и педагог Тригорин (за эту роль Юрий Смекалов тоже выдвинут на "Маску" как лучший исполнитель). Он из той же породы мятущихся инфернальных персонажей господина Эйфмана, что и Иван Карамазов, черный двойник Чайковского, Чекист из "Красной Жизели". Бабы (особенно такие навязчивые и агрессивные) его, конечно, всерьез заинтересовать не могут. Другое дело трепетный и способный Костя, с ним у Тригорина разворачиваются два дуэта, полные трагического непонимания. Старший-то друг к нему всем сердцем, к тому же именно Тригорин оценил талант юноши настолько, что и сам стал ставить в том же духе. А молодое дарование ерепенится, выворачивается, на контакт не идет — не может простить ему секса с любимой мамочкой (ну и с Ниной заодно). Кончается все печально, но не трагично: Тригорин, одолев творческий (но не душевный) кризис, начал учить в духе Треплева, и Аркадина отлично освоила новые формы. А Костя залез в свой куб и поставил на место разрушенные было грани, отказавшись от своего новаторства.
Финал, что ни говори, компромиссный. Но главный душевед отечественного балета Борис Эйфман имеет шанс исправиться в следующем сезоне. Говорят, он готовит премьеру "Евгения Онегина". Там тоже есть что подправить такому креативному хореавтору. Например, отменить дуэль или, еще лучше, поженить Онегина с Ленским.