Быть главврачом трудно. Во-первых, приходится руководить людьми, а это неприятно, особенно человеку с душой и особенно в районной больнице, где выбирать не из кого. Во-вторых, в больнице часто происходит плохое: больные поджигают окурками матрасы, выпрыгивают из окон, воруют у медсестер, пишут жалобы, умирают. Еще течет крыша, забиваются трубы, отключается свет. В-третьих, правила игры все время меняются, надо приспосабливаться так, чтобы и сотрудники, и больные поменьше страдали — и от ухудшений, и от улучшений. В-четвертых, приходится иметь дело с начальством и всевозможными пожарниками, санэпиднадзором и госнаркоконтролем. За всем надо не забывать о содержании: руководя больницей как предприятием, помнить, что она не только предприятие, не только хозяйствующий субъект.
Наш главврач — женщина пятидесяти шести лет — хочет перемен к лучшему, и не одних лишь казенных. От этого с ней случаются разные неприятности, одна из которых недавно привлекла внимание всей России. Мы, три врача и несколько благоустроителей больницы, пытались помочь ей и себе. Как участнику событий мне надлежит рассказать, что было.
В високосную пятницу, 29 февраля, мы открыли кардиологическое отделение, а уже на следующий рабочий день, в понедельник, Главврача уволили без объяснения причин. На утреннюю конференцию пришел похмельный заместитель Городничего и зачитал приказ. В газетах, по радио, телевидению и в интернете начался шум. Во вторник мы получили милицейское предписание выдать копии денежных документов — так мы узнали о совершенном нами мошенничестве в особо крупных размерах. Страхи по поводу уголовного дела скоро рассеялись — присланная нам бумага оказалась поддельной. Решающую роль сыграла правительственная газета: на четверг мне назначили встречу со Значительным лицом. Не переодеваясь в женское платье, я отправился в Москву — на предоставленном Благодетелем броневичке.
В подробностях я наш разговор со Значительным лицом описывать не буду, скажу только, что положение кардиолога из районной больницы (ниже по профессиональной лестнице спускаться некуда) оказалось очень выигрышным. Я рассказал о Главвраче: честная (потому и не постеснялась построить себе большой дом, продала все, что было), а главное — отождествляет себя с врачами, а не с начальством ("Ведь такого-то мы спасли!"). Результаты известны: Городничему "предложено уйти в отставку", профессиональные судьбы его и Главврача решит районное собрание депутатов (ни одно Значительное лицо не может снять Городничего — народного избранника). Остальные решения к нам, по сути говоря, отношения не имеют.
Это была бурная неделя, даже не неделя — четыре дня, телефон звонил непрестанно, становилось легче только ночью и от владевшей нами прелести бешенства (победить! и не спрашивайте "чтобы что?") забывалась самая цель всей затеи — больные. "Теперь вы лучше понимаете чиновников, у них постоянно так, не до людей", — сказал Благодетель. Похожая лихорадка бывает между смертью и похоронами — когда за два-три дня проживаешь гораздо больше. Люди приходят, выражают сочувствие, это нужно, один едет за справкой о смерти, другая готовит кутью. Сочувствие выражается по-разному, но, как известно, даже нездоровое сочувствие лучше здорового его отсутствия, так что — спасибо, большое спасибо всем, включая господина С., некогда я считал его другом. Мы не виделись восемь лет. С. преуспел, но иногда напивается и пишет мне чувствительные письма с цитатами из Витгенштейна и Экзюпери. Это письмо я получил утром в среду 5 марта: Я с грустью и болью в сердце наблюдаю за происходящим. Очень хотелось бы тебе помочь: посмотреть на события совершенно с иной точки зрения, более "маргинальной", чем твоя собственная. Просто набери мой номер. Это будет большой твоей победой (в метафизическом смысле, разумеется). Если же для тебя это пока невозможно, прими в подарок этот узор: он принесет тебе удачу, если будешь посматривать на него хоть изредка. Последние три года я, почти полностью отошедши от дел, занимаюсь составлением узоров. Обнимаю, — и подпись. В прилагаемом файле — узор: полосы, звезды... Симпатичный. Коллега — я предложил ему поставить диагноз — отверг психическое расстройство: "Тут какая-то духовная хворь".
"Непасхальная радость" — словосочетание возникло почти сразу — не подлинная радость встречи или обретения дара, прикосновения к высшему. То же, вероятно, чувствовал Наполеон при вступлении в пустую Москву. Отсутствие сопротивления материала: "как нож в масло", даже не в сливочное — в подсолнечное. Рука, занесенная для удара или протянутая для рукопожатия, повисает в пустоте.
В пятницу, на следующий день после разговора со Значительным лицом, после отъезда журналистов и прекращения поздравительных звонков, пустота стала пугающей. Никто не принес нам ключей от кабинета Главврача. Медсестрам раздали черно-белые копии поздравительных открыток (с Восьмым марта) за подписью Городничего, поздравитель отъехал в неизвестном направлении. Официальных объявлений об отставках не последовало ("звоните после праздников"), стало ясно, что братья меч не отдадут, а вот-вот объявят меня сумасшедшим и принудительно госпитализируют в областную психиатрическую больницу "Бушмановку": у доктора приступ шизофрении или чего там еще, разберутся. В этом состоянии доктор встречается с президентами и министрами, созывает журналистов и снимает чиновников. Подлечат и вернут, области нужны кардиологи.
Но вот удалось получить факс (с трудом — 7 марта, короткий рабочий день) — ответ правительственной газете — и все опять стало неплохо, в "Бушмановку" не увезут. Наступило настоящее — пугающая пустота — то, в чем мы живем сейчас.
Пустота материализуется, и из нее выступают фигуры: несколько деловых людей — хитрых и злых, но очень средних (как большинство убийц) — и духовный вождь нашего города, конфидентка Городничего, мы с ней уже сталкивались. Она владелица мясной лавки и чебуречной, на полках у нее — книги: Блок, Библия, "Бухгалтерский учет". Конфидентка очень многое пережила, в том числе смерть детей, у нее приятные манеры и ангельский голос, она активно пользуется церковной феней, наша история "мешает ей смиряться". "Бога вы не боитесь", — говорю ей. И правда — не боится, считает Его обязанным себе за все мучения — за чтение духовной литературы, выстаивание часами в церкви. Запас зла в конфидентке поразителен. Именно она придумала про то, что мы ставим опыты на людях, используем запрещенные препараты и репетируем оранжевую революцию ("читала про технологии"). Помогли и журналисты. Конфидентка, вероятно, не помнит "Бесов", если и читала, а журналисты помнят: молодые люди явились в тихий провинциальный город, чтобы его взорвать. Тут и благотворительные балы, и начальственные дамы, и фанфарон-литератор, и даже аристократ — наш Благодетель ("Аристократ, когда идет в демократию, обаятелен").
Кто-то, не знаю кто, пошутил: известно, что, если миллион обезьянок посадить за пишущие машинки, у одной из них получится "Гамлет", теперь благодаря интернету мы знаем, что это не так. Журналисты обнажили "Золотые перья" (есть такая премия) и написали примерно вот что: "Главврач не восстановлена в должности. Впрочем, неважно" — моя прямая речь. У обезьянок есть преимущество: они нажимают на клавиши случайно, они беспартийны.
Вот о нас говорят по телевизору: палата — номер шесть, народ — безмолвствует, суд — Басманный. Проще пройти мимо интересного: Главврач уже дважды судилась с Городничим и оба раза выиграла (у нас нет независимых судов!), местные жители написали письмо и собирают под ним подписи (у нас нет гражданского общества!). Такая вот партийная пресса — насколько в нашем случае хуже правительственной газеты! Нас сравнивают то с Соросом, то с ЮКОСом — какой материал для нападок! Об этом есть в "Иване Денисовиче": "Но уже после войны английский адмирал, черт его дернул, прислал мне памятный подарок. "В знак благодарности". Удивляюсь и проклинаю!.."
Некоторые издания предлагали нам все описать самим: "У вас хороший слог" — очень необидно для говорящего, как "Вы высокий, поменяйте лампочку". Мы всякий раз отказывались, не из-за фанаберии — просто не было сил.
Много глупостей написано про то, что с нами происходит, хотя дело-то простое. За что мы боремся? — за восстановление на работе Главврача. Она дает нам делать то, чего нам хочется — лечить больных. Нет тут политики и почти нет экономики. Есть начальство: им нельзя говорить "нет", а она сказала. Почему они как будто не боятся? — а они боятся, очень боятся, но борются за то же, за что и мы: за право жить своей жизнью. Полем битвы стала больница, это их Бородино — ничего не значащая деревенька. Кроме нас — обитателей этого самого Бородина — никому оно не нужно. Мы вовсе не думаем, что сражаемся с силами зла, с чиновничьим произволом и тому подобное — только с теми, кто мешает нам делать то, что нам нравится. А теперь вот у нас отняли человека, с которым так хорошо работалось...
Список тех, кто высказался в нашу поддержку в интернете, начинается так: Абрамова, Аверкиев, Авилова, Азарова, Айзенберг, Акимова, Акулова, Албаут, Алдашин, Алексеев, Альтова, Амелина, Андреев... Из Чехова, Москвы, Лиссабона, Вашингтона, Курска, Санкт-Петербурга, Беэр-Шевы — инженеры, врачи, учителя, предприниматели, студенты, ученые, пенсионеры, литераторы. Тысяча подписей. Читать эти имена утешительно. Подействовало ли? — кто знает? Но очень вдохновило: как бы быстро ты ни бегал и мощно ни бил, болельщики помогают.
Кого эти люди защищают? Стоило ли поднимать такой шум, оттого что уволили тетку пенсионного возраста? Ответ дал мой друг, она преподает в РГГУ: "Когда я объясняю четыре породы глагола в иврите, то знаю, что вы в это время смотрите больных. И кажется, мы занимается одним и тем же". Так что ответ и тут простой: эти люди защищают себя. Конечно, бороться с воплощенной пустотой страшно, но это тот редкий случай, когда непременно надо победить. Пустота стремится поглотить нас, подчинить себе — как деды в армии, как воры в лагере, мы — салаги и фраера — обороняемся. Надо победить — от результата, именно результата, а не того, какими молодцами мы себя покажем, будет зависеть весь строй жизни.
Возникает множество побочных тем, например, такая: если удастся справиться, но с помощью большого-большого начальства, можно ли считать это победой? — Да. Конечно да. Больница государственная. Кому, как не государству, ей помочь? Спрашивают: а что же местные жители, ваши больные? Ну, кое-что они делают, а потом — меня это совершенно не заботит: мы врачи, а не предводители армии больных. Ко мне подходит старушка, несколько месяцев назад мы отправляли ее на операцию в Москву, теперь ей много лучше: "Я слышала, вас закрывают. Таблеточек дадите напоследок?" Все правильно: она маленькая, мы большие, зачем ей нас защищать? Принимать лекарства и вести здоровый образ жизни — это все, чего мы хотим от людей.
Коллеги-профессора нас тоже очень поддержали, хотя некоторым из них было неуютно: не слишком ли мы маленькие? Они проводят много времени на заседаниях ученых советов, мы — нет, мы от этого и сбежали — за свободой и возможностью все устроить по своему разумению. Медицина всегда опиралась на авторитет, раньше и не было другого, а в математике, например, авторитет вовсе не важен. Ничего, медицина движется в ту же сторону. Есть у нас в ученой среде оппоненты. Крупный организатор здравоохранения о нашем городе высказывается так: Большая деревня, там нет населения!.. Организация здравоохранения — сложная наука, но отдельным гражданам кажется, что можно решить проблему наскоком: построить дворец среди выгребных туалетов... Дальше профессор предостерегает: Экономика — это наука, она перемелет любого энтузиаста. Завершается отзыв неожиданно: Качество медицинской помощи напрямую зависит от числа больных, которым она оказана, и совсем не зависит от квалификации врача.
Еще одна категория сочувствующих — так называемые герои России. Один из них, и правда награжденный звездой Героя, рывком открывает дверь в наш кабинет: "Макс, сейчас мы им покажем!" — он выпил уже с утра — нагнем, наклоним, поставим. "Что это было?" — спрашивает коллега. "Это герой России. Беня — король, не чета нам: у нас на носу очки, а в душе осень". Впрочем, и герои, и журналисты, и профессора — все очень старались. Может показаться, что я не благодарен. Это не так.
март 2008 г.
Максим Осипов.
В родном краю
"Знамя" 2007, N5
Максим Осипов
Грех жаловаться
"Знамя" 2007, N12