"Откуда мужчины знают, что нужно женщинам? Можно подумать, мужчины трахаются, чтобы доставить удовольствие женщинам? Да этим типам просто нравится делать это часами... В чем вообще смысл секса? Какова его цель? Я полагаю, кончить и заснуть. Или одеться и пойти домой. Меня легко сделать счастливой. Но мужчинам плевать на наше счастье".
Эти строки из романа хорватки Ведраны Рудан "Ухо, горло, нож" ("Uho, grlo, noz") — прямо-таки квинтэссенция женских декларативных писаний. Здесь все налицо — и нарочитая истеричность и заботливо культивируемая глуповатость, необходимая для того, чтобы написанное казалось криком души обычной женщины, а не феминистски настроенной интеллектуалки. Хотя, как ни старается Рудан, с феминистскими лозунгами ее текст, безусловно, рифмуется. Особенно с одним из самых известных изречений: "Даже больше чем рождение детей, стержнем угнетения женщин является любовь". Вообще эту фразу можно было бы поставить эпиграфом к огромному числу женских текстов. И увидеть, как этот изначально холодный, умственный протест сменяется протестом эмоциональным, страстным, можно даже сказать романтическим. Хотя жестоким — сегодня актуальны тексты, представляющие собой вид эмоционального харакири. Писательница обращается к миру, к Богу, но в первую очередь к нему: "Ты меня бросил, предал. Или любил, пусть — но не так, как мне было нужно. И за это я разрежу себе живот и заставлю тебя смотреть на мои внутренности". Авторши этих женских монологов, конечно, видят себя продолжательницами основанного на личном опыте теоретизирования Симоны де Бовуар, тщательного самоизучения Дорис Лессинг, жесткого самовскрывания Сильвии Плат и скандального документализма Евы Энслер. Но вообще-то большинство таких страстных деклараций — это просто развернутое выяснение отношений. Да, с миром, да, с Богом, но — главное — с ним. Причем схемы этих выяснений отношений никак нельзя назвать новыми. Все длинные задыхающиеся тексты надрывные или циничные — от Кристин Анго до Катрин Милле — укладываются в пространство между цветаевским "мой милый, что тебе я сделала?" и ахматовским "прости, прости, что за тебя я слишком многих принимала".
Ведрана Рудан выделяется на фоне этой традиции женского монолога. Не то чтобы какими-то особыми женскими откровениями. Даже наоборот: "вы варите, жарите, гладите, стираете, сжав зубы трахаетесь с мужем, продаетесь за статус Замужней Женщины. Нельзя быть нормальной женщиной, если ты не Замужняя Женщина". Несмотря на страстность этих строк, они-то как раз вполне традиционны и даже не совсем актуальны. В 2002 году, когда все это писалось, статус замужней женщины уже не был единственно приемлемым — даже и на Балканах.
Хотя что мы сегодня знаем про Балканы? Только одну вещь. И в ней, в этой вещи — неубиваемое преимущество Ведраны Рудан над другими писательницами, скармливающими миру свою женскую душу. Вот она пишет, например, "ненавижу, ненавижу, ну просто ненавижу, когда на меня пялятся" — такое, кажется, с полным правом могла бы написать любая из выражающих себя на бумаге женщин. Но какая из них может продолжить этот выкрик так, как продолжает Рудан: "Я от этого всегда нервничаю. Очень. Война? Это из-за войны? ОК. Пусть из-за войны. Я не требую от государства материальной компенсации за то, что я нервничаю. Да, я действительно нервничаю. Но у меня есть на это право. Понимаю, вы сейчас скажете, что я патетичная, неуравновешенная баба, которая не понимает, что такое война и что они с нами делали. Но мне плевать на нас. Что они со мной сделали! Со мной!! Со мной!!!"
С Ведраной Рудан "они" сделали многое — заставили ее разувериться во всем мире, в своих соотечественниках и в просвещенном Западе, а также "они" дали ей возможность подробно рассказать про трудности оргазма, про целлюлит, про вставные зубы, приближающийся климакс и импульсивные покупки, про то, что все они, как известно,— сволочи, а все-таки...
Примерно такое мы уже многократно слышали, причем даже в произведениях типа "Дневника Бриджит Джонс", но у Рудан в непосредственной близости от целлюлита находятся "война, насилие, резня, изнасилования, когда друг другу перерезают глотки и выкалывают глаза", и это заставляет мир отнестись к ее проблеме с избыточным весом и мужчинами как-то по-особому. А она это прекрасно осознает. Она понимает, что те, которые видели войну только по телевизору и с негодованием цокали языками, глядя на всякое "такое ужасное", от нее, вокруг которой долгое время это "ужасное" происходило в реальности, готовы выслушать многое. Потому что ее целлюлит и измены ее мужа оказываются частью ее абсолютно особого опыта выживания. Ее героиня — альтер эго Рудан, та, которая этот монолог произносит ко всему прочему — наполовину сербка. И вот она идет получать новый хорватский паспорт. А паспортистка видит узнаваемо сербское имя отца героини и спрашивает: "Где находился Живорад Бабич в сорок седьмом?" А насчет переживших такое — вот именно такое — в сегодняшнем мире имеется особая договоренность. Все, что они говорят — важно. Даже если они делятся тем, что в их теперешнем возрасте, чтобы соблазнить мужчину нужно "шелковое, но очень упругое боди, черные колготки, не толстые, но все же позволяющие скрыть капилляры, и черное платье ивсенлоран".
Ведрана Рудан
"Ухо, горло, нож"
М.: Амфора, 2008